Грешная женщина - Анатолий Афанасьев

— Не просыпалась? — спросил Серго.

— Вы не волнуйтесь, ложитесь. Она до утра проспит.

— Ты откуда сама? Московская?

— Приезжая. Из Липецка. В Москву замуж вышла.

— Ну-ну! Ты уж пободрствуй, не обижу!

— Спасибо!

Сергей Петрович нагнулся и зачем-то принюхался к Наташиному дыханию. Проснется утром — а дальше что?

Про Благовестова он рассказал Башлыкову все, что сам знал. Уязвимых мест у старика не было. Это был матерый, страшный вепрь, окруживший себя тройными кордонами защиты. Серго не удивился, если бы выяснилось, что вокруг дома старик нарыл противотанковые рвы. На него работали лучшие адвокаты страны, им были скуплены префекты, а финансовой пуповиной он был повязан с тремя самыми влиятельными лицами Москвы. Куда дальше за кордон тянулись его мохнатые щупальца, можно было только догадываться. Во всяком случае, не секрет, что из Парижского клуба к нему наведывались посланцы.

— Вроде бы он любит молоденьких девочек? — спросил Башлыков.

— Ты же сказал, ничего про него не слышал? — насторожился Серго. Огромное количество спиртного не слишком притупило его бдительность.

— Зачем слышать? Можно сообразить.

Башлыков высказал свое мнение. Во-первых, сказал он, вряд ли старик замешан в похищении. Если только Серго не задел его самолюбие каким-нибудь неосторожным маневром. Серго скептически усмехнулся: у Благовестова нет самолюбия в том смысле, как это понимает Башлыков. У него нет ни самолюбия, ни привязанностей, ни дурных привычек, и вполне возможно, что на солнце его туловище не отбрасывает тени. Обидеть его можно единственным способом: отняв у него казну. Но это тоже маловероятно, потому что он не держит при себе наличных денег.

Во-вторых, сказал Башлыков, Елизара, как и всякого другого, у кого течет кровь в жилах, нетрудно посадить на мушку, но он не уверен, что это в интересах самого Серго.

— Почему? — спросил Серго.

— Насколько я понял, — Башлыков упрямо смотрел в стол, — Елизар Суренович возглавляет подпольную империю, впрочем, теперь уже не подпольную. А ты, Сережа, ее составная часть. Рухнет Елизар, рухнет империя, оборвутся связи, пострадаешь и ты под обломками. Или я не прав?

— Хороший у тебя нюх, сыч, — одобрил Серго. — И много ли чего успел у меня вынюхать?

Башлыков по натуре своей и по профессии был сам будь здоров каким допросчиком, у любого мог вытянуть подноготную, но не любил, когда выспрашивали у него. Потому ответил кратко:

— На вышку достанет, Сережа! — При этом улыбнулся доверительно. Впервые увидел Серго, какой ясный и бескорыстный бывает у него взгляд. Как на лезвие ножа с разлету наткнулся. Заторопясь, отхлебнул водки. Соленым огурцом хрумкнул. Остудил нутро.

— Хорошо, про Елизара пока проехали, давай про Алешку.

— А что с Алешкой? С Алешкой просто. Засаду у логова — и не шукай вечерами.

— Ой ли?!

— Твое дело не ойкать, а платить.

— Сомнительно, что это Алешка.

— Позвони и спроси, — предложил Башлыков. — Спроси: это не ты ли, Алеша, мою бабу изволтузил? Он мальчик уважительный, обязательно скажет правду.

— Когда-нибудь, Башлыков, — мечтательно заметил Серго, — непременно сверну тебе шею.

— Не загадывай. Ты же не ясновидец. Лучше подумай, кто же тогда? Если не Елизар и не Алешка, то кто? Напиваешься ты зря. Для осмысления необходима трезвая башка. Хотя могу понять. Супруга пострадала…

— Заткнись, сука!

— Если не Алешка, может, Пятаков нагадил? Давай его заодно пощупаем.

Про Пятакова он давно высказал свое мнение шефу. Он считал его скотиной, которая позорит благородное ремесло рэкетира.

— Дался тебе Пятаков, — отмахнулся Серго. Водка все же брала свое. Не то чтобы он опьянел, но в башке образовался стопор: слова с трудом тянулись из глотки. — Сколько возьмешь за Алешку? Учти, за живого. Я его должен сперва допросить.

Башлыков небрежно назвал цену. Серго показалось, что он ослышался.

— Сколько-сколько?

— Сто лимонов, — повторил Башлыков. — Нас будет пятеро. Каждому по двадцать штук.

— Ты в своем уме?

Башлыков сделал вид, что ему скучно дальше жить.

— Полагаешь, Алешка того не стоит? Да никто другой вообще за это не возьмется. Разве не понимаешь? Кроме, конечно, Пятакова. Гоша его словит за пять тысяч, которые ты давеча мне сулил.

Серго решил, что на сегодня с него хватит. Сказал Башлыкову, что до завтра подумает.

— Хозяин — барин, — глубокомысленно ответил Башлыков.

Проводив майора, Серго заглянул к жене. Она спала в прежней позе, прижав локти к животу, похожая на куклу, которой шалунишка вывернул гипсовые ручки.

— Тебя как звать? — спросил Серго у сиделки.

— Глафира Ивановна.

— Я прилягу на часок, Глаша. Если что, сразу буди.

— Ничего не будет, сон ее вылечит.

Дальше Серго не помнил, как добрался до постели и как повалился на нее.

Банковский представитель показался Вдовкину слишком нервным. Лицо у него было сухое, интеллигентное, волосы с серебром. Лет пятидесяти. Алеша представил его как Викентия Львовича. Он свел их на пикничке, на Воробьевых горах, на травке у реки. Усадил, из сумки достал скромное угощение: вяленого леща и несколько банок с пивом, сам тоже присел на газетку, но спиной к ним. Через плечо бросил добродушно:

— Побеседуйте, ребятки. Никто вам здесь не помешает.

Поодаль на набережной, в разных местах, но все в поле зрения, дежурили три «тойоты» с Алешкиными головорезами. Все было обставлено солидно, и у Вдовкина на душе было спокойно. Он уже сделал свой выбор: сорвет куш, и тогда уж они с Таней улизнут из Москвы. В Торжок или еще куда — это неважно. Важно, что при хорошем денежном обеспечении. Гордая нищета не для них. Придется разок сыграть по их правилам, раз не может предложить своих. В их правилах нет ничего мудреного. Выигрывает тот, кто подлее. Ублюдочное, маргинальное мышление в качестве государственной доктрины. Закон джунглей в поэтическом обрамлении дикого рынка. Отступление к мезозою. Смакование тихих радостей первобытнообщинного строя. Ничего, от одного раза его не убудет. Очутившись в сумасшедшем доме, можно сохранить здравый рассудок единственным способом: прикинуться шизиком.

Викентий Львович, конспиративно озираясь, достал из кожаной папки стопку листов с чертежами. Пояснения давал шепотом, как Ленин в декабре семнадцатого. Чтобы подготовить такие аккуратные, подробные схемы, затратил, похоже, не одну ночь. Вход в банк, центральный зал, проход к компьютерным помещениям. А вот и его величество главный компьютер — красавец пучеглазый со множеством ртов. Набитый электронными мозгами, как улей сотами. На схемах предстал перед Вдовкиным как живой — подмигивающий, дышащий, родной. Ему уже не терпелось подойти к нему и погладить упругие пластиковые бока. Было время, когда он и сам мечтал стать компьютером.

— Вы кто по профессии? — поинтересовался у Викентия Львовича.

— Неважно, — ответил подельщик, в очередной раз вздрогнув и перекосившись. Судя по всему, его мучила лишь одна зловещая картина: как его, слабо упирающегося, ведут в камеру, откуда навстречу злорадно поблескивают глазками нетерпеливые уголовники. Наверное, не поверил Алеше, когда тот объяснил, что в камерах крупное ворье давно не сидит. Там все места заняты нераскаявшимися коммуняками, а также мелкой шушерой, способной разве что стибрить кошелек в автобусе.

Через час Вдовкин объявил, что информации вполне достаточно и хоть завтра он готов в поход. Алеша Михайлов, все это время просидевший истуканом, весело к ним обернулся.

— Завтра не завтра, а денька через три приступим, помолясь. Викеша, дорогой, да ты, никак, обоссался?

Викентий Львович, ритуально содрогнувшись, ответил, однако, с большим достоинством:

— Попрошу вас, господин Михайлов, не обращаться ко мне подобным образом. Я согласился сотрудничать, но, в общем, прошу прощения, в сортире с вами не сидел.

— Суровый ты человек, Викентий, — огорчился Алеша. — Мало в тебе душевного тепла. Лезешь под смертельную статью и даже не улыбнешься. Погляди на Вдовкина, какой он весь праздничный накануне преступления века. А ведь тоже интеллигент, как и ты. Тоже с идеалами. Эх, ребятки, разве так обнимаются с криворукой.

— Зачем вы так говорите? — совсем другим, писклявым голоском протянул Викентий Львович. — Зачем пугаете? Вы же сами обещали, я останусь в стороне.

— Был у нас в тюряге один шалопут. Навесили на него сразу три убийства плюс изнасилование. По ошибке, конечно. Он зарезал-то по пьяни всего лишь родную тещу. Так вот, повели его мочить, а он все верещал: как же так! Адвокат обещал помилование! Ну не забавно ли?

— Я могу и на попятную пойти! — взвизгнул Викентий Львович. — Ведите себя прилично! Я вам не лагерный придурок.

От долгого страха этот человек чрезвычайно осмелел.

— Оставьте его в покое, Алеша, — миролюбиво заметил Вдовкин. — Вы же видите, ему не по себе.