Северянин (СИ) - "Nnik"

          Обмакнув пальцы в мазь, Торвальд неловко завел руку за спину и прогнулся. Норд судорожно облизал губы и сжал ягодицы викинга, разводя их в стороны. Все равно толком ничего не видно — позиция у Норда не та. Но от самого осознания, что Торвальд, такой красивый, большой, с крепкими мускулами и гладкой, неправдоподобно бледной, почти прозрачной кожей, вот так сидит перед Нордом и сам в себя сует пальцы, пахнущие травами и жиром, в голове пустело. Все — только для него. Наслаждайся.

          — Хватит! — немного грубо, но Норду хочется побыть именно таким, слегка бесцеремонным. — Давай уже! — да и просто сил нет терпеть.

          — Уверен? — дыхание у Торвальда сбитое, на лбу и висках блестит пот, но на лице легкое сомнение. Такого они еще не делали, и теперь как-то неловко.

          — Брось, ну же!

          — Да давай я лягу, и по-нормальному. Я не буду брыкаться, честно-честно.

          — Пфф… Ты и тогда у Ивара сомневался: «как шавки!» — а потом ничего, понравилось.

          Торвальд покачал головой — сумасшедший, мол, что с него взять? — и медленно опустился. Норд протяжно застонал и сильнее сжал пальцы на бедрах норманна. Торвальд только как-то тихо булькнул и прикрыл глаза, задумавшись, оценивая ощущения. Норду бездействие друга пришлось не по душе, и он резко дернул бедрами вверх, понукая того двигаться. Торвальд, не открывая глаз, довольно хихикнул и мягко качнулся. Ему нравилось.

          Много позже, лежа на плече довольного и расслабленного викинга, Норд снова вернулся к гадкому сну.

          — Как думаешь, теперь… спокойно все будет, да?

          — Э? — рассеянно отозвался Торвальд, пребывавший в блаженном состоянии между сном и явью.

          — Говорю, спокойно заживем?

          — А ты хочешь? — уточнил Торвальд.

          — Да. Я… набегался, накружился. Хватит.

          — Говоришь, как старик.

          — Торвальд!

          — Не шуми. Если хочешь спокойствия — будет тебе оно. Коли здесь не получится — уедим. Ну, к моим. Как с самого начала хотели.

          — Ты… обижаешься?

          — В смысле? — Торвальд не понял.

          — Ну, что не уехали тогда. Что ты не с семьей. Что… Да понял ты уже!

          — Дурак, говорю же! Мне казалось, мы все выяснили. Нет, не обижаюсь, не злюсь. И… вот об этом мы не говорили, но… Норд, я и сам не понимаю, только… я люблю тебя. И моя семья — ты.

          — Торвальд…

          — Молчи.

          Норд теснее прижался и закрыл глаза. Так можно жить. Жить, дышать и не бояться. Потому что, будь прокляты боги, пусть и умирать придется — но только вместе.

<center>***</center>

          — И как? Вкусно?

          — Ты о чем? — Олаф перевел на Норда удивленный взгляд.

          — Власть. Нравится?

          — А есть те, кому она может прийтись не по вкусу?

          — Есть те, кто находит другие вещи куда более очаровательными.

          Олаф неопределенно пожал плечами, задумался. Потом как-то грустно улыбнулся:

          — А ты изменился. Весьма.

          — Действительно?

          — Несомненно. Стал говорить загадками. А раньше ведь терпеть не мог подобной манеры.

          — Жизнь… разному учит.

          — О да…

          Закрыв глаза, Трюггвасон подставил лицо последним едва теплым лучам бледного осеннего солнца.

          — Чего хочешь теперь? Что делать станешь? Норвегия в твоих руках, а ты… сам над собой Бога не держишь, но другим его дарить собираешься?

          — Ты не рад?

          — Чему? — удивленно.

          — Это же религия твоей семьи. Твоей страны, в конце концов.

          Норд улыбнулся. Как-то глупо и тепло-тепло. Слово «семья» мягко отдавалось в душе нежностью и заботой. Никогда раньше так не было. Вот, казалось бы, столько лет бок о бок, давно уже ясно, что нет ближе никого. Но почему-то произнесенное вслух имеет совсем другой вес.

          — Я давно не верю Богу-лицемеру.

          — Да ты смел. Костра не боишься?

          Норд покачал головой:

          — Ты не отправишь, а больше никто и не слышит.

          — Значит, не боишься.

          — Не привык дрожать почем зря.

          — Молодец, мне нравится. А что тогда про богов северных думаешь? Тоже лжецы?

          Подобный разговор в жизни Норда уже, кажется, был. Правда, тогда его не спрашивали, а наоборот самого просвещали.

          — Ваши боги — поганцы еще те. Мерзкие твари, но честные. С такими проще совладать.

          — Совладать с богами? Мальчик, да ты еще больший наглец, чем я!

          — Все по себе меряешь?

          — Многое, — Олаф почесал в белоснежном затылке, — но ты же не за этим пришел? Чего хотел-то?

          — Не за этим. Ты… Мы договаривались, что я получу титул. Стану ярлом.

          — Ну, и? — поторопил его Трюггвасон. — Я от своих слов не отказываюсь.

          — Я отказываюсь. Не хочу.

          Олаф пару раз ошалело моргнул, тряхнул головой, как мокрый пес, сердито поджал губы. Ему подобное заявление было не по нраву.

          — Почему? — из голоса конунга исчезла мягкость. Вопрос прозвучал коротко и жестко.

          — Слишком хлопотно. Я устал.

          — Больно рано.

          — Я не хочу!

          — А я не верю. Ты… слишком легко, слишком охотно взялся за это. Слишком гладко все провернул. Ты хотел власти, я видел. В чем дело?

          Норд прикрыл глаза — так легче контролировать голос — и медленно, четко повторил:

          — Я не хочу, — других причин он называть не собирался. Не рассказывать же Олафу, что уже не в первый раз просыпается в холодном поту из-за кошмаров, где казнят Торвальда? Что, кажется, еще чуть-чуть и все узнают, поймут? За себя Норд не боялся. Нет, он не сдался заранее и был готов грызться до последнего, но это казалось естественным. А Торвальд — совсем другое. И быть ярлом, жить в столице, при конунге — много, слишком много глаз. Опасно. Все внутри требует бежать. И не потому, что опасность уже здесь. А просто это тот случай, когда хочется, чтобы угроза и не возникла вовсе.

          — А чего хочешь? — со смесью усталости и раздражения поинтересовался Олаф.

          — Дай мне земель. Не много, где-нибудь в глубинке. То есть подальше от столицы, но на юге. Много не надо, люди мне не нужны.

          — Спрятаться хочешь? И этого своего с собой возьмешь?

          — Торвальда? — только бы сохранить равнодушное лицо. — Да, пожалуй, возьму.

          — Не выделывайся! — Олаф подскочил совсем близко, схватил за плечи и выдохнул в лицо: — Думаешь, не понятно, чего вы друг от друга не отлипаете? Думаешь, я слепец? Вы год под моей крышей жили, год ели с моего стола! Тогда… видно было! — Норд дернулся. Как? Но… тогда же еще вообще и не было ничего, Норд тогда и сам ничего не знал! Как?.. — А ты… ты вообще что-нибудь кроме этого щенка пробовал? Ты бабу-то хоть нюхал? До взрослого мужчины, а не этого дитя, со страстью касался? А? Чего молчишь?

          — Пусти, — нельзя показывать страха и удивления. — Если ты такой зоркий, что видишь все, тогда должен был понять и что я его не оставлю. И что я не хочу никого трогать и… «нюхать», ты сказал? Мне это не нужно. А ты… Олаф, умей быть благодарным!

          Трюггвасон отступил.

          — Ты сгубишь себя. Твое имя достойно войти в легенды…

          — Я не заблуждаюсь на свой счет. Мое имя — всего лишь собачья кличка. И я точно знаю, что мне нужно. Сделай, как прошу.

          — Нет!

          — Я так уйду, в никуда. Ты и не найдешь. Не думай, что раз конунг, то всемогущ. Пока еще нет. Если на то пошло, — «и тебе власть отдали» — сказанные едва ли не в шутку слова поддерживали, — сейчас я могу влиять на людей не меньше чем ты.