Дьявол просит правду - Жанна Голубицкая

Предупреждаю родителей, что лечу к ним посадкой в Эмиратах, где задержусь буквально на сутки, по заданию редакции. Слышу в ответ «Делать тебе нечего!» и расцениваю это, как родительское благословение.

За каких-то пять часов самолет переносит меня из промозглой московской зимы в вечное арабское лето.

В Дубае я останавливаюсь в отеле «Safir» в районе Дейры. Выбор осознанный: именно сюда через сутки начнут заезжать группы российских туристов, для которых и строятся чудо-шатры в пустыне.

Времени у меня в обрез и, наскоро отобедав очень вкусной местной шаурмой из молодой ягнятины, я отправляюсь на поиски концов. То есть, людей, причастных к революционной идее пьяных шатров для русских. Начинаю с господина в чалме, красующегося в холле отеля за столиком с надписью «Tours&Excursions reservation» (бронирование туров и экскурсий).

Решаю не говорить, что я журналистка. Мне не надо парадного фасада, я хочу увидеть суть пьяной ночи в песках Аравии глазами потребителя. Объясняю продавцу туров и экскурсий, что отдыхаю одна и сейчас как раз решаю, где провести новогоднюю ночь. Слышала о грандиозной встрече Нового года в пустыне, но, поскольку билет стоит недешево, хотела бы сначала взглянуть на место, где все будет происходить. Это возможно?

— Все возможно, мэм, — дипломатично отвечает господин в чалме по-английски, снимает телефонную трубку и начинает в нее что-то возбужденно верещать по-арабски.

Я улавливаю слова сэт (женщина), руси (русская), вахад (одна), лейл (ночь)и сайед (хозяин).

В который раз говорю себе: ах, как жаль, что я не полиглот! Знать как можно больше иностранных языков — это так полезно!

— Все в порядке, мэм, я договорился, — объявляет мне продавец туров, — в течение получаса хозяин проекта пришлет за вами машину, и вас отвезут на место. Вам обязательно понравится! Pure exotic! («Чистая экзотика!»).

— А сколько это будет мне стоить? — осведомляюсь я на всякий случай.

— О, нисколько, мэм! Бибаляш! (бесплатно — арабск.). Господин босс заинтересован в клиентах, тем более, уже завтра прибудут ваши русские друзья и, возможно, ваш лестный отзыв привлечет к мероприятию новых гостей.

За мной приезжает открытый джип — на таких мощных внедорожниках, с гигантскими колесами, проходит сафари в песках. За рулем — араб в длинных белых одеждах, но вместо чалмы на его голове нечто белое, вроде нашей свадебной фаты. По-английски он не говорит, но всю дорогу что-то сладкоречиво вещает мне по-своему. Я его не понимаю, но слушать тягучую арабскую речь мне нравится.

Я вдыхаю пряный азиатский воздух, подставляю лицо горячему ветру и любуюсь городскими видами. Видимо, мы едем в противоположную от дорогих районов Дубая сторону: медленно, но верно из картинки вдоль трассы исчезают шикарные небоскребы, отели и огромные современные торговые центры. С ветерком мы уносимся прочь от роскошных песчаных пляжей в сторону вечных и безжизненных песков.

Вопиющей бедности в Дубае нет, но пейзаж становится все скромнее — аккуратные белые домики с плоскими крышами, босоногие детишки и женщины, завернутые в длинные тряпки, поливающие раскаленный асфальт тротуаров из садовых шлангов. Вдоль обочины тянутся арыки — узкие проточные каналы с пресной водой. По краям арыка на корточках сидят и беседуют мужчины в национальных одеждах, играют дети, и тут же женщины полощут белье. Там и сям пестреют разномастные лотки — с фруктами и свежими соками, с орехами и сладостями, с какой-то домашней утварью и сигаретами. Окрестности то и дело оглашаются гортанными криками торговцев, на все лады расхваливающих свой товар.

Мы останавливаемся возле фруктово-овощной тележки, заодно торгующей льдом и газировкой, и я покупаю себе ледяной айран — кисломолочный напиток, настоянный на травах. Очень хорошо в жару!

Тем временем солнце неуклонно катится к горизонту. В какое-то мгновение, одновременно во множестве мест — на минаретах мечетей и в радиоточках по всему городу — зарождается протяжный, могучий и чарующий звук. Это начинает свою песнь муэдзин: наступает время вечернего намаза. Его мощный голос в малиновых лучах заката звучит торжественно и печально, и, словно чадрой, накрывает притихший город своими энергетическими вибрациями. От магической силы этих распевных указаний Корана у меня даже слегка захватывает дух.

Темнеет стремительно быстро — как всегда на Востоке. Через каких-то пять-семь минут, вместе с последними сурами вечерней молитвы, на город опускается бархатная мгла. Утомленная солнцем земля начинает испускать накопленный за день жар: испарения повисают в воздухе плотным, почти осязаемым маревом, пропитанным ароматом специй, легким морским бризом, дымком уличных шашлычен и еще каким-то безумным коктейлем из пряных восточных запахов. А еще через минуту на иссиня-черном небе, как в арабской сказке, вспыхивает лукаво-изогнутый золотой полумесяц, и зажигаются по-азиатски роскошные, многокаратные алмазы звезд.

Мне всегда чудилось в арабской ночи некое бесстыдство. Уж больно все напоказ: чересчур роскошны и насыщены краски, слишком беззастенчиво сияет луна, а звезды, словно кокетки со стажем, немигающе и в упор взирают сверху вниз на простых смертных. И висят так вызывающе низко, будто зовут потрогать их рукой!

Мягкий ветерок, ничуть не стесняясь, ласкает самые потаенные участки тела и откровенно будоражит самые сокрытые инстинкты. Видно, не зря мусульманские законы строже других предписывают своим приверженцам всяческое воздержание. Что может сотворить пылкий южный народ подобными ночами, можно только догадываться!

Именно в такие ночи красавица Шахерезада рассказывала грозному повелителю свои бесконечные сказки.

В этих ночах таится подлинная страсть, и кроются тысячи пикантных историй, которых мы не узнаем никогда, ибо на прекрасные уста, которые могут их поведать, наложена вернейшая из печатей молчания — воля Аллаха.

Погруженная в эти лирические размышления, я едва успеваю заметить, как городские пейзажи сменяются барханами и сопками. Дороги уже нет, городских фонарей тоже. Джип, взметая бурые фонтаны, мчится прямо по песку, и коварные песчинки тут же забиваются мне в волосы, рот, нос и глаза и уши. Я скрежещу песком на зубах, отчаянно моргаю, утираю слезы и безудержно чихаю.

Становится прохладно и, если честно, страшновато. Если не считать ночных небесных светил, вокруг кромешная тьма. Если бы в тот момент я не была настроена столь романтически, я бы даже сказала, что кругом темно, как у негра в ж…

Водитель протягивает мне «фату» — похожую на ту, что у него на голове. При ближайшем рассмотрении она оказывается головным убором типа «арафатка», традиционно ассоциирующимся в нашей стране с палестинским лидером Ясером Арафатом. Надеваю арафатку: от песка она, действительно, отлично защищает.

И тут, словно мираж, за очередным барханом в пустыне возникает оазис — благоуханный сад, шуршащий фонтанами и расвеченный мириадами садовых фонариков. В горячем песчаном воздухе отчетливо раздается цветочная нота: аромат суданской розы причудливым образом смешивается с запахом свежесрезанных полевых цветов. Посреди стройных пальм и еще каких-то причудливых деревьев и кустарников, названия которых мне неведомы, в черное пустынное небо амфитеатром взметнулся редкой красоты белокаменный дворец, с колоннами и бесконечными, уходящими вглубь сада, анфиладами террас.

Все это великолепие венчает типично арабский голубой купол, усеянный золочеными звездами. Где-то вдалеке, в глубине арабской ночи, кто-то выводит одинокую мелодию на флейте.

Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами, и до сих пор завораживает, как и в ту секунду, когда она впервые предстала перед моим взором.

Перед этой дивной, поистине сказочной красотой, я замираю как кролик перед удавом. Джип тормозит, водитель выскакивает из машины и подает мне руку.

Я, похоже, тоже торможу. Это сооружение мало похоже на шатер. А уж тем более, на пьяный!

Как лунатик, ведомый неизвестной силой, я захожу во дворец. Араб-водитель останавливается у порога, кланяется мне, сложив ладошки лодочкой, и растворяется в ночи. Через секунду я слышу шум отъезжающей машины. И только тут до меня доходит: он уехал, я осталась. Но где я?

В убранной со всей восточной негой гигантской зале, в центре которой бьет самый настоящий, закованный в мрамор, изящный фонтан, меня встречает другой араб. Судя по его одеянию, он здесь что-то вроде дворецкого. Английский у него идеальный:

— Приветствую вас, мэм! Мой господин спустится буквально через несколько минут, у него важный телефонный разговор. Но вы не заскучаете, уверяю вас! Позвольте пока предложить вам чай и сладости, — дворецкий широким жестом указывает на низенький столик на витых золоченых ножках. Наподобие уже известного мне среднеазиатского дастархана, он возвышается всего сантиметрах в 20 от пола. Сервирован столик в арочной оконной нише, вокруг цветы в напольных вазах, ковры и шелковые подушки.