Лезвие бритвы (илл.: Н. Гришин) - Иван Ефремов

— Я не вижу в этом необходимости.

— Видите ли, я убежден, что корона не скатилась в пучину, как вы рассказывали чиновникам и газетчикам. Ваши слова о том, что вы не отдали бы находку жадной полиции,— о, как понимаю вас! — свидетельствуют о некой возможности…— профессор сделал выжидательную паузу. Чезаре молчал.

— Если эта возможность действительно реальна, то я… мы готовы идти на любые жертвы в интересах науки. Я уполномочен заплатить вам за корону десять тысяч фунтов, то есть тридцать тысяч долларов. Постойте, вам не понадобится даже самому спускаться. Найдутся водолазы, мы обеспечим судно. Вы будете только наблюдать и указывать. Чек получите сразу же на борту, после подъема короны. И полная тайна!

Чезаре охватило волнение. Вероятно, находка Леа действительно имеет для науки большую ценность, если за нее хотят заплатить такую громадную сумму. И, может быть, это последняя возможность снова извлечь странную драгоценность из небытия? И тогда установить причину болезни Леа? Он заколебался.

Необъяснимое сомнение предостерегало его от согласия. Потому ли, что странный профессор не походил на составленное Чезаре представление об ученых? Каменная твердость лица и скрытая внутренняя суровость не вязались со свободной и приветливой учтивостью хорошо воспитанного человека. Не слишком ли хорошо воспитанного для профессионального ученого, обычно в увлечении своей работой забывающего о светских манерах? Вдруг археолог — полицейский провокатор? Или авантюрист, который пообещает хоть сто тысяч, а потом, когда поднимут корону, даст фальшивый чек или попросту столкнет с судна ночью? Надо быть опытным жуликом, чтобы вести подобные дела, а для обычного человека единственное оружие — осторожность!

Археолог угадал колебание художника.

— Мы могли бы заплатить пятьдесят тысяч долларов,— значительно сказал он.

Чезаре покачал головой:

— Я отдал бы корону науке за гораздо меньшую сумму. Если бы мог достать ее. Это не в моих возможностях.

Гнетущая злоба мелькнула в упорных глазах профессора Дерагази. Легкая судорога свела тонкие губы, чтобы через секунду превратиться в добродушную усмешку.

— Я вижу, вы не доверяете мне. Ваше право, не будучи археологом, откуда вам меня знать. Но я мог бы представить гарантии, наконец, условленная сумма могла бы быть передана третьему лицу.

— Почему бы вам не поискать самому, то есть я имею в виду ваш институт,— сказал Чезаре, тщательно подбирая слова.— За пять тысяч долларов вы обшарите все корабли и можете опуститься поглубже, в ту пучину, куда скатилась корона.

Археолог поднялся с легкостью спортсмена, медленно закрыл коробку с сигаретами, постучав квадратным концом пальца по ее крышке.

— Синьор Пирелли, если бы я не был уверен, что вы сумели спрятать корону, я был бы не здесь, а на месте находки.— Чезаре пожал плечами.— Надеюсь, что вы обдумаете наше предложение как следует. Я буду здесь еще несколько дней,— он вытащил карточку, написал на ней название лучшей гостиницы и номер телефона.— И, разумеется, я прошу,— он нажал на слово «прошу»,— о полной конфиденциальности. Здесь никто не должен знать о моем предложении. Лучше, чтобы о нем не знали и ваша жена, и ее подруга!

Приказательный тон профессора возмутил Чезаре:

— Позвольте мне самому решать, как обойтись с вашими пожеланиями!

— О, конечно! Это только совет. Но я должен иметь некоторую уверенность в вашей… хм, скромности. Поэтому разрешите предупредить вас, что если наша беседа попадет в печать, то в ответ последуют очень неприятные для вас выступления прессы. Заверяю вас, что обладаю большими возможностями в этом отношении.

Чезаре указал наглецу на дверь. Тот, нимало не смутившись, поклонился, положил карточку на стол и вышел не оглядываясь.

Сандра и Леа нашли разозленного Чезаре шагавшим по номеру из угла в угол.

— Какой чудесный табак! Пахнет всеми ароматами Востока! — воскликнула Леа.

— Гость оказался пахнущим куда хуже,— проворчал Чезаре.

— Мне он сразу не понравился,— сказала Сандра.— Он не похож на археолога. Одни его претенциозные испанские бачки! И слишком хорошо одет!

— Не понимаю, Чезаре, почему ты стал справочником потонувших кораблей?

— Я объяснял тебе, дорогая, что произошла путаница. Газеты напечатали про какую-то другую итальянскую яхту, а тут мы пришли в Кейптаун, и корреспонденты не разобрались.

— Путаница, путаница,— запела Леа и подошла к радиоприемнику.

— Это насчет короны, Чезаре? — шепнула Сандра. Чезаре утвердительно кивнул и стал рассказывать о странном посещении, поглядывая на Леа.

— О чем вы секретничаете с Сандрой? — спросила Леа.— Я включила хорошую песенку, слышите: про Алабаму, только на этом непонятном африкаансе. Давайте потанцуем? Так о чем же вы шепчетесь?

— Никакого секрета! Сандра интересовалась моим гостем. Он произвел на нее впечатление.

— И на меня тоже. Он прекрасно говорит по-итальянски — только с твердым акцентом, как у испанца.

— Он так взглянул на меня, что в душе что-то подалось,— призналась Сандра.— Мы, женщины, должны победить тысячелетия подчиненности мужчине, привычки видеть в нем владыку мира.

— Тогда идем в кино. В двух шагах отсюда. Новый фильм «Теруэльские любовники» с русской «звездой» Людмилой Чериной. И пусть он забудет свою Зизи Жанмер! Черина играет какую-то одалиску, я видела на рекламе,— подсмеивалась Леа, и Чезаре готов был идти куда угодно, лишь бы сохранить хорошее настроение Леа и отвести ее мысли от визита странного турецкого археолога.

* * *

Профессор Ван-Хепен против обыкновения не вызвал двух своих ассистентов и не предложил какие-нибудь новые обследования. Угрюмый бур огромного роста, с заостренной бородой, с медлительными и точными движениями, профессор сегодня был необыкновенно любезен. Ласково усадив Леа в мягкое кресло в глубине кабинета, он предложил Чезаре едкую маленькую сигару. Художник после такого приема не стал ждать ничего хорошего и не ошибся.

— Ваша жена — трудный орешек,— начал профессор,— уже целую неделю я бился, стараясь разгадать ее странную амнезию.

Образно говоря, у нее будто иссекли небольшой участок совершенно здорового мозга, не нарушив ничего остального. Я изучил все известные в литературе случаи психических поражений при глубинном опьянении и при кислородном отравлении — ничего похожего. Можно думать, что случайный газовый пузырек дал эмболию капилляра где-нибудь в заднем отделе больших полушарий. Но другие симптомы говорят против этого, да и такая эмболия должна бы была уже ликвидироваться. Но нет ни малейшего признака восстановления, поразительная стабильность. Короче, я не могу установить природы заболевания и, следовательно, бессилен лечить его.

Одна из медсестер, полуитальянка, всегда помогавшая профессору при обследовании Леа, старательно перевела его слова.

Художник бросил раскуривать мерзкую сигару, спросил:

— Может быть, профессор посоветует, к кому обратиться в Европе?

— Конечно, мои коллеги…— профессор назвал несколько имен.— Но не советую вам очень надеяться. Исходя из общего уровня современной науки, я могу сказать, что она не знает природы заболеваний такого характера и тем более их лечения. Если бы взглянуть совсем со стороны, пользуясь кибернетикой. Или обратиться к совершенно другому направлению, например индийской психологической науке, к йогам… Простите меня, я понимаю, что вам не до шуток. О нет, вопрос о гонораре, разумеется, отпадает. Очень виноват! Желаю вашей очаровательной маленькой жене выздороветь… без нас, врачей.

Леа вприпрыжку спускалась по мраморной лестнице института, целуя Чезаре на каждой площадке.

— Чему ты радуешься, дурочка! Доктора нас прогнали…

— И слава Мадонне! Слушай, Чезаре, а что, если мы поедем в Индию? Пусть меня в самом деле лечат йоги или тибетские врачи. Говорила я тебе, что совсем не больна, ну, просто что-то забыла.

— До Индии далеко и дорого.

— А мы пошлем каблограмму капитану Каллегари. Пусть приезжает в Индию. У него наши алмазы…

— Ш-ш! Замолчи! — Художник в испуге оглянулся.— Подумаем в гостинице, возьмем справочники.

— Чезаре, я знала, что ты согласишься,— Леа повисла у него на шее, к негодованию накрахмаленной медсестры, поднимавшейся им навстречу.

Чезаре не успел опомниться, как Леа стремглав пронеслась вниз, к Сандре, ожидавшей их в холле.

— Профессор нас прогнал, ура! И мы едем в Индию!

Сандра растерянно посмотрела вверх по лестнице на Чезаре. Тот, улыбаясь, развел руками.

— И Сандра поедет с нами! — не успокаивалась Леа.— Завтра же! Бежим на почтамт посылать каблограмму Каллегари.

— Да объясните же хоть вы, Чезаре,— рассердилась Сандра.— Леа, ну, она уж такая…