Лилия и лев - Морис Дрюон

– Стоя на трибунах, дамы что-то кричали, стараясь не упустить из виду шлема своего рыцаря-избранника. Судьи со всем тщанием следили за наносимыми ударами, дабы определить победителей. Скрещивались стальные копья, звенели стальные стремена, гулко отдавались удары по стальным доспехам, и от этого потревоженного металла шел адский грохот. Взметенная копытами пыль, как завесой, застилала солнце.

В первой же схватке четверо рыцарей были сброшены наземь с коней, а у двадцати других сломались копья. Оруженосцы сломя голову неслись с новыми копьями на утробный рык, рвавшийся из-под господского забрала, и ставили на ноги выбитых из седла, которые неуклюже, точно перевернутые на спину крабы, ворочались на земле. У кого-то оказалась сломанной нога, четверо слуг унесли его с поля.

Миль де Нуайэ сидел с хмурой физиономией и, хотя был назначен главным судьей, не слишком-то интересовался ходом боя. Честно говоря, зря его заставляют терять тут время. А кто будет возглавлять работу Фискальной палаты, контролировать решения Парламента, следить за тем, как управляют делами государства? Но в угоду королю приходится торчать здесь, любоваться, как эти оголтелые горлопаны ломают ясеневые копья! Впрочем, он не скрывал своих чувств.

– Дорого же обходятся нам все эти турниры: только бесполезная трата денег, недаром народ недоволен, – твердил он своим соседям. – Ведь король-то не слышит, что говорят его подданные по деревням и городам. Он проезжает мимо и видит только одни согбенные спины людей, бросающихся лобызать ему ноги. Но я-то, я отлично знаю обо всем через наших бальи и прево. Пустая игра гордыни и суетности! А тем временем никто ничего не делает; ордонансы по две недели ждут подписи; Совет собирают лишь за тем, чтобы решить, кого объявить «королем игрищ» или почетным рыцарем. Разве такой вот подделкой под рыцарство измеряется величие державы? Король Филипп Красивый знал это и недаром с согласия папы Климента запретил все турниры.

Коннетабль Рауль де Бриен, приложив козырьком ладонь ко лбу, чтобы лучше видеть то, что делается на ристалище, проговорил:

– Конечно, вы правы, мессир, но, по-моему, вы упускаете из виду одно достоинство турниров – они служат прекрасной подготовкой к войне.

– К какой войне? – воскликнул Миль де Нуайэ. – Неужто вы на самом деле считаете, что войну ведут с этими свадебными пирогами на голове и в дурацких рукавах в два локтя длиной? Другое дело – состязания на копьях, тут я с вами согласен – так можно набить себе руку для настоящей войны, но турнир, турнир потерял всякий смысл с тех пор, как ведут его не в воинских доспехах и рыцарь не знает, что такое подлинная тяжесть оружия. Более того, турниры пагубны, ибо наши молодые рыцари, никогда не участвовавшие в военных кампаниях, считают, что на поле битвы все идет точно так же, как на ристалище, и что на неприятеля бросаются лишь после того, как крикнут: «Рубите канаты!»

Миль де Нуайэ мог позволить себе роскошь говорить так, ибо был маршалом армии еще в те времена, когда его родственник Гоше де Шатийон начинал свою карьеру коннетабля, а Бриен еще упражнялся в рубке чучел.

– Турнир хорош тем, – заметил герцог Бурбонский как о чем-то само собой разумеющемся, – что нашим сеньорам предоставляется прекрасный случай узнать друг друга перед крестовым походом.

Миль де Нуайэ только плечами пожал. Недоставало еще этому герцогу, прославленному трусу, разглагольствовать о крестовых походах!

Мессир Миль устал от вечных забот о делах государства, особенно при короле, вызывавшем единодушное восхищение, но которого Нуайэ считал не слишком пригодным для управления страной, и считал, основываясь на собственном долгом опыте сановника, годами стоявшего у кормила власти. Такая усталость нападает на человека, когда ему приходится, выбиваясь из сил, следовать ложным путем; и Миль, начинавший свою карьеру при Бургундском дворе, уже подумывал, не вернуться ли ему обратно. Куда лучше разумно управлять герцогством, чем безумно управлять всей страной, тем паче что накануне герцог Эд сделал ему такое предложение. Он поискал глазами герцога в гуще схватки и увидел, что тот лежит на земле, выбитый из седла Робером Артуа. Вот тут-то Миль де Нуайэ заинтересовался ходом турнира.

Пока слуги подымали герцога Эда, Робер спешился и предложил своему противнику сразиться в пешем бою. С палицей и мечом в руке две железные башни двинулись друг на друга, шагая чуть враскачку, чтобы легче было нанести сокрушительный удар. Миль не спускал глаз с Робера Артуа, решав при первом же нарушении правил запретить ему дальнейшее участие в турнире. Но Робер, свято соблюдая все правила, не бил ниже пояса, а только по торсу. Своей боевой палицей он молотил по шлему герцога Бургундского и успел превратить в лепешку украшающего его дракона. И хотя палица весила не больше фунта, у Эда, должно быть, сильно зашумело в голове: он уже с трудом защищался и меч его чаще рассекал воздух, чем достигал Робера. Пытаясь уклониться от удара, Эд Бургундский потерял равновесие и упал; Робер поставил ему на грудь свою ножищу и мечом коснулся завязок шлема; герцог запросил пощады. Он сдался и вынужден был поэтому покинуть ристалище. Робера слова взгромоздили на коня, и он гордо проскакал галопом перед трибунами. Какая-то дама в восторге оторвала свой рукав и бросила Роберу, а он ловко подцепил его на копчик копья.

– Его светлости Роберу не следовало бы сейчас так уж красоваться, – заметил Миль де Нуайэ.

– Подумаешь, – отозвался Рауль де Бриен, – ведь ему сам король покровительствует.

– Но надолго ли? – возразил Миль де Нуайэ. – Мадам Маго, по-моему, скончалась как-то слишком быстро, равно как и мадам Жанна Вдова. А потом исчезла их придворная дама, некая Беатриса д'Ирсон, и семья тщетно пытается отыскать ее следы... Герцог Бургундский поступает мудро, приказывая предварительно пробовать все блюда, которые ему подают.

– Вы совсем изменили свое отношение к Роберу. Помнится, еще в прошлом году вы были на его стороне.

– А потому, что в прошлом году я еще не изучил его дела, а теперь я возглавляю второе расследование...

– Смотрите-ка, мессир Геннегау пошел в атаку, – воскликнул коннетабль.

Иоганн Геннегау, сражавшийся бок о бок с королем Богемии, не щадил себя; его не считали в партии короля Франции важной особой, поэтому он и не бросил вызова королю, но теперь все уже знали, что именно он выйдет победителем.

Турнир длился целый час, а потом судьи приказали трубачам снова протрубить отбой, открыть проходы и развести противников. Однако с десяток рыцарей и оруженосцев Артуа, казалось, даже не слышали сигнала и как оглашенные колошматили четырех бургундских сеньоров, зажав их в углу ристалища. Робера среди них не было, но чувствовалось, что тут не обошлось без его науськиваний; с минуты на минуту схватка могла превратиться в прямое убийство. Пришлось королю Филиппу VI снять шлем и с непокрытой головой, чтобы все сразу узнавали его, к превеликому восторгу присутствующих, самолично развести драчунов.