Фантастика 2008 - Серей Палий

В душе зрела непонятная пустота. Неужели теперь все будет по-прежнему? Впереди четыре месяца жизни по давно отработанному расписанию, где нет места странным высказываниям о красоте лунных пейзажей…

— Зато выбор сделан. — В голосе Владимира звучало облегчение. — Луне не нужны хозяева.

— Ага, теперь-то уж точно сделан, — с непонятным весельем сказал Толик. Выпрямился, взялся рукой за флаг и поинтересовался: — Аиша, ты все еще ведешь запись? Тогда я, Анатолий Вольский, обращаюсь к мировому сообществу, чтобы объявить…

© И. Сереброва, 2007

РОСКОН-ГРЕЛКА

Дорогие друзья!

Позвольте представить вам подборку рассказов — финалистов конкурса «Роскон-Грелка-2007». У многих (но не у всех!) могут возникнуть вопросы: а что это за зверь такой — «Роскон-Грелка»? Попробую пояснить. Итак, давным-давно в одной далекой галактике… а точнее — на просторах русского интернета зародилась идея сетевого конкурса фантастического рассказа. Интернет — дело оперативное, как придумали (а идея принадлежала фантастам Олегу Дивову и Алексею Евтушенко, а также журналисту и в будущем бессменному координатору конкурсов Вадиму Нестерову), так и провели. Правила конкурса «48 часов» были жесткие — объявлялась некая фантастическая тема или же первая и последняя фразы, а участники должны были за двое суток создать соответствующий условиям рассказ. Все присланные тексты выкладывались в Сеть без указания авторства — дабы не давить авторитетом имени, ведь «поиграться в гамбургский счет» выражали желание многие именитые фантасты. Затем сами участники оценивали рассказы друг друга и определяли победителя, который с полным правом мог хвастаться, что «порвал всех, как Тузик грелку». Поэтому позже конкурс был переименован в «Рваную грелку». По итогам отдельных конкурсов даже выходили книги — издательство АСТ выпустило два сборника: «Псы любви» и «Гуманный выстрел в голову». Первый раз конкурс прошел в 2001 году.

Тогда же, в 2001 году, прошел и первый «Роскон» — ныне крупнейший в России фантастический конвент. На это мероприятие ежегодно съезжается несколько сотен людей, имеющих отношение к фантастике, — писателей (как начинающих, так и маститых), критиков, журналистов, художников, кинематографистов, просто ценителей жанра. В 2006 году у главного редактора АСТ Николая Науменко возникла идея «объединить брэнды» — «Грелку» и «Роскон». Так и поступили — на тему, заданную Николаем Науменко (звучала она так: «Конец истории. Последний человек.»), от писателей, участников «Роскона», требовалось в течение трех суток написать рассказ, затем произведения без указания авторства выкладывались в интернет, и участники конкурса голосованием определяли двадцатку лидеров. Финалисты собрались на «Росконе» и уже в очном поединке (по системе «адвокат — прокурор»), но по-прежнему без раскрытия авторства, определили победителя. По итогам первой «Роскон-Грелки» в издательстве АСТ вышел сборник «Последняя песня Земли», озаглавленный так но названию рассказа-победителя (автор — Дмитрий Колодан).

Вторая «Роскон-Грелка» прошла на «Росконе-2007». Тему опять задавал Николай Науменко, а победителем стала Карина Шаинян с рассказом «Жираф в шарфе». Предлагаем вам ознакомиться с рассказами-финалистами «Роскон-Грелки-2007». Какой же в этот раз была тема конкурса? А была она такой:

«НАШ МИР — ПЛОСКИЙ!»

Приятного чтения!

Дмитрий Байкалов

Дмитрий Колодан

ВСЯ КОРОЛЕВСКАЯ КОННИЦА

Погода не заладилась с самого утра. Метеосводки давно предупреждали о приближающемся циклоне, но обещали его не раньше середины следующей недели. Сейчас была только суббота, а небо до горизонта затянула серо-рыжая пелена, сочащаяся мелкой моросью. И дождем-то не назвать, а выйдешь без зонта — вымокнешь до нитки. В случае же с Памеллой Льюис и этой защиты недостаточно: при ее размерах любой зонт был бы слишком мал.

Памелла дождь не любила; не из-за водобоязни, а потому, что в плохую погоду весь день приходилось сидеть дома. Особых планов на эту субботу у нее не было, но все равно Памелла думала прогуляться по городу, выпить чашечку кофе, быть может, покормить белок в городском парке… Да мало ли радостей у одинокой женщины? Но вместо этого ей досталось заточение в четырех стенах, под ужасающие звуки, доносящиеся со стороны соседского дома.

Время едва приблизилось к полудню и текло медленно, словно густое варенье. Памелла сидела в огромной гостиной, перебирая клавиши рояля. Хотя на дворе стояла середина мая, Памелла играла «Осеннюю песню» Чайковского. Октябрьская мелодия как раз совпадала с ее настроением — те же хмурые и беспросветные тучи.

Играла она громко, но музыка не могла заглушить врывающиеся с улицы взвизгивания и скрипы. За оконным стеклом, крапчатым от мелких капель, Памелла прекрасно видела соседский дом. Кинетический Дом Хокинса — нагромождение башенок, которые жались друг к другу, точно свечки в праздничном торте столетнего старца. Картина станет более полной, если представить, что торт угодил в ураган. За подтеками воды башенки дрожали и раскачивались из стороны в сторону.

В любом другом случае Памелла решила бы, что ей кажется. Преломление света на влажном стекле… Но башенки двигались на самом деле, не важно, шел дождь или нет. Хитроумная система блоков и противовесов приводила дом в движение сразу во всех направлениях. Словно в одном месте собрались с десяток кукол-неваляшек и затеяли шумную драку.

Чудовищные звуки были половиной беды, Кинетический Дом еще и выглядел уродливо. Если архитектура — это музыка, застывшая в камне (а в случае Хокинса — в дереве, стекле и железе), то Кинетический Дом был мелодией для шарманки. Столь же безыскусный и аляповатый, не имеющий ни малейшего отношения к настоящему искусству. Каждую из движущихся башенок Хокинс сделал непохожей на остальные, не думая о том, как они будут смотреться вместе. Он смешивал сельскую готику с конструкциями в духе иллюстраций к «Изумрудному городу», а финальным аккордом украсил свое творение разнообразным хламом — от битой посуды и резиновых пупсов до блестящих колесных дисков и гипсовой садовой жабы. Хокинс тащил в дом все, что попадалось под руку. Подобные выходки характерны для сорок и галок, но никак не для разумного человека. Вывод напрашивался сам собой.

В окно Памелла видела вырезанное из фанеры круглое улыбающееся лицо размером с купальный тазик — вместе с раскачивающейся башенкой оно то приближалось, то удалялось, будто огромный пухлощекий младенец заглядывал в окно и презрительно отстранялся. Он не мог не раздражать. Хокинс это знал наверняка — башенку с лицом он построил исключительно с целью подшутить над соседкой. С юмором у него всю жизнь были проблемы.

Все жалобы Памеллы в муниципалитет, полицию, социальную службу и прочие организации, призванные бороться с подобным беспределом, натыкались на стену непонимания. Бюрократия, ничего не попишешь. Хокинс хоть и был полным психом, но при том оказался скользким, как угорь. Памелла еще только писала первую кляузу, подбирала слова, живописуя свое бедственное положение, а сосед подсуетился и зарегистрировал Кинетический Дом как городскую достопримечательность. Памятник архитектуры! Конечно, Памелла воздерживалась от голословных обвинений — доказательств-то никаких, — но в том, что Хокинс не поскупился на взятки, она не сомневалась.

Два года назад Хокинс отбыл в мир иной, но с тех пор ничего не изменилось. Дом перешел в муниципальную собственность с правом пользования, тем самым сильно поколебав надежду от него избавиться. Если в войне лично против Хокинса имелись шансы, против городской администрации Памелла была бессильна. Но сдаваться она не собиралась. Всегда оставалась возможность съехать, перебраться на другой конец города, а то и вовсе бежать в Сан-Бернардо. Благо, счет в банке позволял провернуть это практически без потерь. Но, черт возьми, Льюисы жили здесь вторую сотню лет! Как она будет смотреть в глаза деда на пожелтевших фотографиях?

Сейчас в Кинетическом Доме жила дочь Хокинса — девица с глупым именем Теннесси. Еще одна капля в давно переполненной бочке терпения. Памелла честно пыталась наладить контакт, выстроить добрососедские отношения (втайне лелея надежду уговорить соседку остановить Кинетический Дом), но все пошло прахом. Сама виновата — надо лучше продумывать стратегию. Может, не стоило столь яростно доказывать, что девушке не подобает расхаживать в мешковатом джинсовом комбинезоне вместо платья, с руками по локоть в машинном масле. Но разве вина Памеллы, что при сильном волнении ее голос срывался на истеричный визг?

Теннесси до сих пор ее сторонилась, но пару раз Памелла краем уха слышала, как та назвала ее «сумасшедшей толстухой». Про себя она отвечала тем же, придя к выводу, что девица ничем не лучше своего отца. Теннесси, девушку стройную, «толстухой» называть было глупо, но Памелла нашла подходящее слово и именовала ее не иначе как «этой штучкой».