Толкование сновидений. Введение в психоанализ - Зигмунд Фрейд

всевозможные кунштюки. (Hoch zu Ross sitzen – означает одновременно: I. сидеть молодцом, на лишади и 2. задирать нос. Отсюда непереводимая игра слов. – Я. К). (В сновидении я сижу вначале на лошади в странной позе, точно клоун в цирке, т. е, делаю кунштюки); пациентка эта, однако, подобно лошади в анекдоте о неопытном всаднике, делала со мной что угодно. Таким образом, лошадь служит символическим выражением моей пациентки (она в сновидении очень умна). «Я чувствую себя совершенно как дома», это соответствует моему положению в доме, в котором меня заменил коллега П. «Я думал, вы сидите прочно в седле», – сказал мне недавно по этому поводу известный венский врач, один из моих немногих доброжелателей. С такими болями, как у меня, было действительно кунштюком заниматься 8 – 10 часов психотерапией, но я знаю, что, будучи болен, я не смогу долго продолжать так работу, и сновидение содержит мрачный намек на ту ситуацию, которая мне угрожает.

Записка, подобная той, какая имеется в руках у неврастеников, когда они являются к врачу:

«Не работать и не есть».

При дальнейшем анализе я замечаю, что сновидению удалось от желания избавиться от болезни, осуществленного в верховой езде, перейти к эпизоду моего детства: ссоре, происшедшей между мною и одним моим племянником, который на год старше меня и живет в настоящее время в Англии. Кроме того, оно использовало элементы из моих путешествий в Италию; улица в сновидении содержит в себе впечатления о Вероне и о Сиене. Более глубокий анализ приводит меня к мыслям сексуального характера; я вспоминаю, что обозначал намек на прекрасную страну в сновидении одной пациентки (gen Italien – genitalien); это стоит в то же время в связи с домом, в котором я был врачом прежде, чем коллега П. занял мое место, и о местоположении моего фурункула.

В другом сновидении мне удалось подобным же образом защититься, на этот раз от раздражения органа чувства, раздражения, угрожавшего нарушить мой сон. Но открытие связи между сновидением и случайным раздражением, вызвавшим сновидение, было результатом счастливого стечения обстоятельств. Я проснулся однажды утром в жаркий летний день в тирольском городке с сознанием того, что мне снилось: папа умер. Толкование этого коротенького, но зрительного сновидения не удавалось мне. Я вспоминал только об одной точке опоры для этого сновидения: незадолго до этого в газете появилось сообщение о легком недомогании его святейшества. Но во время завтрака моя жена у меня спросила: «Слышал ли ты сегодня утром ужаснейший звон колоколов?» – Я ничего не знал о том, что я слышал, но я понял теперь свое сновидение. Оно было реакцией на шум со стороны моей потребности во сне, на шум, которым набожные тирольцы хотели меня разбудить. Я мщу им тем выводом, который образует содержание моего сновидения, и продолжаю спать, не проявляя никакого интереса к колокольному звону.

Среди сновидений, сообщенных в предыдущих главах, можно найти несколько ярких примеров переработки так называемых нервных раздражении. Таким примером может служить сновидение о питье залпом; в нем соматическое раздражение является, по-видимому, единственным источником сновидения, а желание, вызванное ощущением – жажда – единственным мотивом его. Аналогично обстоит дело и в других простых сновидениях, когда соматическое сновидение само по себе способно осуществить желание. Сновидение больной, которая ночью срывает у себя со щеки охлаждающий аппарат, обнаруживает довольно необычайное реагирование осуществления желания на болезненное ощущение. Создается такое впечатление, что больной удалось стать на некоторое время анестетичной, причем она приписала свои боли другому человеку.

Мое сновидение о трех Парках вызвано, очевидно, голодом, но оно сводит этот голод вплоть до потребности ребенка в материнской груди и пользуется самой невинной потребностью для прикрытия более серьезной потребности, лишенной возможности проявиться в таком неприкрашенном виде. В сновидении о графе Туне мы видели, каким образом случайная физическая потребность соединяется с наиболее сильными, но и с наиболее подавленными движениями души. И если в сообщаемом Гарнье случае Первый Консул превратил шум взорвавшейся адской машины в сновидение о битве, то тут чрезвычайно ясно обнаруживается стремление, ради которого душевная деятельность вообще интересуется во время сна ощущениями. Молодой адвокат, уснувший после обеда в день своего первого большого выступления, ведет себя подобно Наполеону Великому. Он видит некоего Г. Рейха в Гуссиятине (Hussiatyn), которого он знает по выступлению, но элемент Гуссиятин настойчиво повторяется в сновидении; он просыпается и слышит, что его жена, страдавшая бронхитом, сильно кашляет (husten).

Сопоставим это сновидение Наполеона, обладавшего, кстати, превосходным сном, с другим сновидением вышеупомянутого студента, которому вслед за словами хозяйки, что ему пора в госпиталь, приснилось, будто он спит в госпитале, и он продолжает спать, сказав себе: «Раз я уже в госпитале, то мне не нужно вставать, чтобы идти туда». Последнее сновидение вызвано, очевидно, стремлением к удобству; спящий сознает мотив своего сновидения, но вместе с тем раскрывает загадку сновидения вообще. В известном смысле все сновидения вызваны стремлением к удобству, они служат желанию продолжить сон вместо того, чтобы проснуться. Сновидение – страж сна, не нарушитель его. По отношению к психическим моментам мы докажем правильность этого утверждения в другом месте; его же применимость к роли объективных внешних раздражении мы постараемся обосновать уже здесь. Душа либо совершенно не считается с ощущениями во время сна, если только это возможно по отношению к интенсивности и к сознаваемому ею значению этих раздражении, или же она пользуется сновидением, чтобы отрицать наличность этих раздражении, или же, в-третьих, будучи принуждена признать их, она старается истолковать их таким образом, чтобы актуальные ощущения стали составной частью желаемой и согласуемой со сновидением ситуации. Актуальное ощущение вплетается в сновидение и тем самым лишается своей реальности. Наполеон может продолжать спать, его сон нарушается лишь воспоминанием о канонаде под Арколе. Содержание этого сновидения рассказывается неодинаково в двух источниках, из которых я его знаю.

Желание спать, проявившееся у сознательного «я» и доставляющее вместе с цензурой сновидения (А также с описываемой в дальнейшем «вторичной обработкой») материал для сновидений, должно быть учитываемо каждый раз в качестве мотива к образованию сновидения, и каждое удавшееся сновидение является осуществлением его. Каким образом это постоянное и одинаковое всегда и повсюду желание спать согласуется с другими желаниями, из которых сновидение осуществляет то одно, то другое, – это послужит темой другого исследования. В желании спать мы имеем, однако, момент, который может заполнить пробел теории Штрюмпеля – Вундта и разъяснить причудливость и изменчивость толкования внешних раздражении. Правильные толкования, на которые способна спящая душа, требуют