Люди на краю пустыни - Орсон Кард

— Это флаг останется навсегда, и то, как мы поведем себя в этой подлой войне, решит, что будет стоять за этим флагом, а деяния новых поколений американцев добавят чести и славы этому флагу. Так где же этот флаг, Бетси Росс?!

Плавным, мягким движением Кэти встала на ноги и шагнула вперед. Красно-бело-синий полосатый флаг был обмотан вокруг ее тела. Это была захватывающая сцена, и на какое-то мгновение Дивера охватили переполнившие его чувства, но они были вызваны не самой Кэти, а Бетси Росс и пылким юношеским голосом Дасти, и сценой, которую они играли с горьким пониманием того, что Америки, о которой они говорят, больше не существует.

Потом он вспомнил, что его попросили быть за кулисами и поднять флаг именно в тот момент, когда Кэти закончит свою речь. Он понял, что уже опаздывает и побежал на свое место.

У рычага была Дженни. Недалеко от нее, за пирамидой стоял Парли. Он был в полном облачении Джорджа Вашингтона и вот-вот должен был выйти на сцену и обратиться со своей речью к солдатам. Тем временем на сцене Кэти уже произносила свои последние слова: «Если вашим людям хватит отваги, то этот флаг всегда будет реять...».

Подбежав к рычагу, Дивер положил на него свою руку. Даже не взглянув на него, Дженни тотчас убрала свою руку, схватила текст и взлетела вверх по лестнице, приставленной к задней части пирамиды, преодолев примерно половину ее высоты.

«...над землей свободных!» — крикнула Кэти, заканчивая фразу.

Дивер потянул за рычаг. Груз, установленный на самой верхушке флагштока, упал вниз, а флаг стремительно взлетел вверх. Дивер тотчас схватился за туго натянутый провод, который был незаметно прикреплен к боковой стороне полотнища флага. Натягивая и отпуская этот провод, Дивер заставил флаг трепетать. Музыка достигла своей кульминации, а затем все стихло. Со своего места Дивер не мог видеть флаг, но, вспомнив сценарий, решил, что он уже не подсвечивается прожекторами, и поэтому перестал дергать провод.

Дивер заметил, что Дженни совершенно не помогает Дасти с переодеванием костюма, хотя именно это было формальной причиной того, что они попросили Дивера взять на себя управление флагом. Дасти убежал в палатку, аДженни, стоявшая на лестнице, прислоненной к пирамиде, суфлировала Парли, который декламировал обращение Джорджа Вашингтона к солдатам. Она хорошо справлялась со своей работой, и невнятное бормотание Парли, казалось, было вызвано задумчивостью Вашингтона, который подыскивал единственно верное в данный момент слово. Но Дивер понимал, что Парли плохо справляется со своей ролью, так как, несмотря на подсказки Дженни, пропускает целые куски речи Вашингтона.

Наконец Парли, закончив декламировать речь, скрылся в темноте. Тем временем на сцене появились Тули, игравший Джозефа Смита, и Скарлетт, которая играла роль его матери. В темноте мелькнула фигура Маршалла, одетого во все белое. Малейший отсвет падавших на него лучей прожекторов подчеркивал ослепительную белизну его одежды. Он должен был появиться на сцене в роли ангела Морони. Между тем Парли спустился вниз и шагнул в темноту, прямо туда, где стоял Дивер. Опустив плечи, он устало положил голову и руки на край сцены, в которую был превращен кузов грузовика. В течение какого-то времени Дивер наблюдал за Парли, не в силах отвести взгляд от его сгорбленной фигуры. Он знал, что Парли плачет, и это было невыносимо. Человек должен вовремя уйти на покой, не дожидаясь, пока он будет не в состоянии выполнять свою работу. И лучше всего это сделать еще тогда, когда тебе сопутствует успех. А он не уходит и раз за разом терпит неудачу.

Дивер не посмел с ним заговорить. Он не мог вспомнить, был ли между ними хоть один разговор. Да и, собственно, кто такой для него этот Парли? Незнакомый старик, не более того. Тем не менее Дивер шагнул к нему и опустил руку ему на плечо. Парли не шевельнулся и не отстранился. Он ничем не выдал того, что чувствует на своем плече прикосновение чужой руки. Через какое-то время Дивер убрал руку и, вернувшись на свое место, снова стал наблюдать за сценой.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы снова войти в суть происходящего на сцене. Он увидел Дасти, у которого теперь было черное лицо освобожденного Линкольном раба. Маршалл играл весьма импозантного Линкольна, на которого было приятно посмотреть. Но Дивер не сводил глаз с публики. Никогда прежде он не видел такой толпы. Солнце уже давно зашло, и небо совсем почернело, поэтому он мог видеть только людей, сидевших прямо напротив сцены. Свет прожекторов время от времени выхватывал из темноты их лица. С открытыми ртами они смотрели на сцену. Их неподвижные фигуры чем-то напоминали механизмы, застывшие в ожидании того, кто придет и вновь запустит их. Тем временем на сцене Линкольн, протянув руку юному рабу, воодушевлял его покончить с рабством. «О, счастливый день!» —воскликнул Дасти. Грянуло музыкальное сопровождение. «О, счастливый день!» — несколько раз повторил вслед за ним церковный хор.

После этого Линкольн протянул обе руки, чтобы обнять мальчика, а Дасти стремительно прыгнул ему на шею. Публика заревела от хохота. Дивер увидел, как почти синхронно их головы запрокинулись назад, а потом вернулись в исходное положение. Еще некоторое время, поерзав на своих местах, они наконец угомонились. Этот комический момент снял напряжение, вызванное длительной неподвижностью, и зрители вновь расслабились. Затем, увидев нечто на сцене, они разразились бурей аплодисментов. Дивер даже не стал выяснять, что именно вызвало такие овации. Публика тоже была частью спектакля. Она двигалась, смеялась, ерзала и хлопала в ладоши, как один человек. Казалось, что каждый зритель был частью единой души.

Тем временем на сцене появился Тули. Он играл роль Брайама Янга, который вел Святых через равнины Запада в Юту. Дивер смутно припомнил, что заселение Юты произошло еще до Гражданской войны, но это изменение хронологии не имело никакого значения, так как оно прекрасно вписывалось в спектакль. Диверу показалось несколько странным то, что пьеса под названием «Слава Америки» оказалась своего рода гибридом истории мормонов с историей Америки. Но потом он понял, что эти люди искренне воспринимают и то и другое как единое целое. Джордж Вашингтон, Бетси Росс, Джозеф Смит, Авраам Линкольн, Брайам Янг — все они были персонажами одной и той же истории — их собственного прошлого.

Однако через некоторое время Дивер потерял к публике всякий интерес. Ничего нового он уже не видел — они по-прежнему сосредоточенно смотрели на сцену и, затаив дыхание, следили за развитием событий. Наблюдать за ними было довольно скучным занятием. Дивер снова взглянул на сцену.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});