Во власти теней - Вера Эпингер

место.

— Я люблю тебя, — повторила зачем-то, прислонившись лицом к дверному косяку. Второй раз озвучить свои чувства оказалось куда легче. Пристально вглядывалась в его лицо, стараясь найти хоть отголосок чувств в ответ.

— Кристина… мы обсуждали это с тобой ещё несколько месяцев назад, — он говорил спокойно.

— Я знаю, — перебила его. — Ты не сможешь дать мне больше.

— Это пройдёт, — вдруг беспристрастно произнёс Градов, а я приоткрыла от удивления рот.

— Пройдёт? — хмыкнула. — Это же не зараза какая-то, чтобы «пройти».

— Рано или поздно ты разочаруешься во мне, в этом вся суть.

— Ты не разведёшься, а влюблённые любовницы всегда нехорошо кончали? — усмехнулась от двусмысленности собственной фразы.

— Ты умная девочка, и прописные истины понимаешь сама.

— А что ты? Как ты теперь будешь относиться ко мне?

— С моей стороны ничего не изменится, и ты это тоже знаешь. Я очарован тобой.

— И мои чувства не будут обременять тебя? — пожалуй, именно этого я и опасалась. Что, узнав правду, он уйдёт в сторону, не желая возиться в песочнице со влюблённой студенткой.

— Тут всё зависит полностью от тебя, — объяснил Градов, — не теряй голову. И всё будет хорошо.

Легко ему сказать: «Не теряй голову». Выходила из такси в непонятном состоянии. Всё было слишком хорошо, настолько, что даже не верилось — и вот оно логичное последствие. Наступило. Наслаждайтесь.

На часах — практически полночь. Я удивилась, увидев, что в окне кухни горит свет. Ещё больше я опешила, увидев маму, всю в слезах, сидевшую за семейным фотоальбомом.

— Мам? — обеспокоенно окликнула её, подойдя ближе.

Мама подняла заплаканное лицо и разрыдалась с новой силой.

— Ма, ты чего? Не пугай меня, — бросилась её обнимать и гладить по голове, успокаивая. — Что случилось?

— Я думала, что переживу… думала, что сильная… что справлюсь, — всхлипывала она. — Но я не могу так больше, Кристина!

Мамуля обняла меня в ответ и прижалась ко мне, словно ища защиту. Я впервые видела её такой… слабой. Она всегда была для меня примером несгибаемой силы. А сейчас…

— С чем справишься, мамочка?

— Я не могу больше это скрывать… — она на секунду прервалась рыдания и выпалила, — твой отец полюбил другую женщину.

— Что? — я опешила. — Папа? Да как? Ты уверена?

Мама утёрла опухшие от слёз глаза платком:

— Полгода. Он… он сам мне это сказал. Сказал, что не хочет меня обманывать больше. Что … — и она снова разрыдалась.

— Чшшш, тише, мамочка, мамулечка, — я чувствовала себя странно. И это было только началом.

С трудом, но мне удалось добиться рассказа о произошедшем.

— Он сказал, что устал от быта, ему осточертело это всё. Он больше меня не любит… А тут к ним на завод перевелась новая мастер. И он влюбился, как подросток. Будто жизнь заиграла новыми красками. Но это же бред, понимаешь? Нам по сорок пять лет — в таком возрасте любви, как в молодости, уже не будет. Мы прожили двадцать пять лет… да, страсть могла испариться, но вместо неё должны были появиться доверие, привязанность, желание заботиться — гораздо более сильные и глубокие чувства. Я не знаю, что на него нашло. Что за бес в ребро. Или может это вовсе приворот какой. А знаешь, что самое обидное? Он показал мне её фото! Неухоженная, грубая хабалка! Чем я хуже её?

Эта ночь выдалась тяжёлой, мама выговорилась только под утром. Но до самого рассвета я лежала, обнимая её и гладя по волосам, перебирая локоны, даря свою заботу и понимание. Только когда она уснула, я выскользнула и накрыла её пледом.

В выдвижном ящике рядом с холодильником отец держал алкоголь. Там же нашлась початая бутылка коньяка, и я сделала жадный глоток из горла, поперхнувшись от мигом вспыхнувшей огнём горечи. Это не просто сломало меня. Хуже, гораздо хуже. Удар ниже пояса, удар в спину от близкого человека, от которого не ждёшь зла.

Моя семья была для меня эталоном. Отношения родителей стали образцовыми. Я всегда хотела быть такой же счастливой, как мама с папой. А в итоге оказалось… что всему есть конец. Двадцать пять лет. Но когда это началось? Когда отец понял, что больше не любит мать и готов уйти от неё к другой?

Каждая мысль била под дых. Чем я лучше отца? Он достоит быть счастливым, пусть даже вдали от матери, но за то, что он сделал ей больно, я его ненавидела. Я определённо должна была с ним поговорить, понять, что им движет. Как дочь, я всё-таки не могла рубить с плеча, хотя и хотелось. Но перед глазами стояла я сама — любовница, та, что может причинять боль другой женщине.

Я так и не смогла уснуть. Всё думала-думала-думала… и с утра позвонила отцу.

— Ну что, рассказывай, герой-любовник, — выдохнула зло.

— Мама тебе рассказала? Я просил её не говорить пока…

— Пока что? Пока ты не нагуляешься?

— Кристин, выслушай меня.

Я выслушала. Отец говорил про себя, свои чувства, про то, как сильно надоела ему эта гнетущая обыденность, как он устал от того, что практически зависит от матери — завод нынче не радовал заработками, и родители жили практически на мамину зарплату. Как он чувствует себя ущемлённым. Как мама сильна и несгибаема, и порой это тяготит его.

Кто бы мог подумать, что отец окажется слабаком. Мне было его не понять. Никак.

— Если ты хочешь уйти, то нужно уходить от мамы, а не к кому-то, — пожалуй, это была единственная разумная мысль, которую я озвучила в том разговоре.

— Я знаю, дочь. Знаю, — папа вздохнул. — Я думал, что это всё ограничится парой встреч. Но я влюбился. И я не хочу делать маме больно.

— Ты уже сделал. Ты убил её.

Папа промолчал.

— Знаешь, тебя я буду любить всё равно. Ты мой отец, как никак. Но запомни, что в этой ситуации я на стороне мамы. Не на твоей, — и положила трубку.

Хватит. Разговор окончен.

— Ему звонила? — оказывается, всё это время мама подслушивала под дверью.

— Да.

— И что он сказал?

— Мам, тебе не нужно это знать.

— Ясно, — мама выглядела враз постаревшей. Она была у меня настоящей красавицей — и как она могла только подумать, что хуже новой папиной пассии? Да та даже мизинца маминого не стоит! — Он мне вчера сказал, что сегодня заберёт вещи.

— И куда он?

— К ней.

— А что, у неё хоромы?

— Если бы, — мама вздохнула. — У неё однушка, и две взрослые дочери — семнадцати и тринадцати лет.

— Я не понимаю, — нахмурилась я. Одного глотка коньяка мне точно показалось мало.