Амнезия - Тимоти Джеймс Бриртон

еле слышно произнесла я. Вздохнув, продолжила уже громче: – Нет, не забыла.

Острый проницательный взгляд Пола постепенно смягчился. Через мгновение он уже глядел в лобовое стекло.

Мимо пронеслось несколько машин, обдав нас таким мощным ветром, что старенький пикап закачался на своих изношенных амортизаторах.

– Помнишь, Эм, мы даже сходили на одно из ее мероприятий. В центре города.

Его слова вызывали в моем мозгу эффект домино. Внезапно, как у Майкла, из глубин моей памяти хлынул поток воспоминаний, восстанавливающий стертые картины прошлого: лица, голоса, места, разные случаи жизни…

Лора Бишоп, галерея в Сохо. Мы с Полом на входе. Он в костюме, я в коктейльном платье. Нам предлагают бокалы шампанского. Лора Бишоп деловито обходит зал. Она очень красива в своем черном платье; темные серьги, типа стилизованных листьев, покачиваются на идеальных ушах. Как же разительно она отличалась от женщины со спутанной кудрявой шевелюрой и стеклянными глазами, запечатленной на снимке в полицейском досье!

«Да уж, мы знали их…»

– Меня удивило, что изначально никто из них не копнул поглубже, – вдруг продолжил Пол, – мы ведь тоже жили в Бронксвилле. Не такой уж большой район. И естественно, что у нас объявились общие друзья. Когда мы встретились в первый раз, ты была беременна Шоном. Эмили, послушай меня… – Неожиданно склонившись ко мне, Пол взял меня за руку. – Уж так получилось, что ты взялась за дело, связанное с твоими знакомыми. Ну и что? Ничего особенного. Но что не прокатит, так это думать, что ты сможешь вести это дело дальше. Мать того ребенка вышла на свободу, и они явно что-то замышляют. Он травмировал Шона и не хочет, чтобы мы узнали. И что же он делает? Умоляет тебя не уезжать? Почему? Он подумал, что я соврал? Зачем мне врать? Он лишь пытался бросить тень на меня. Он же преследует нас, пытаясь одурачить. Разве ты этого не понимаешь?

Я промолчала.

Пол вздохнул и отстранился от меня. Он завел пикап и начал выезжать на дорогу. Какой-то автомобиль загудел, объезжая нас. Из-за этого встречная машина свернула к обочине. Все вокруг загудели, визжа шинами.

– Пол!

Вдавив педаль газа, он рванул вперед. Я видела в зеркало, как вильнувший автомобиль вернулся на дорогу. Остальные машины просто проезжали мимо, а тот водитель высунул из окна руку и сделал выразительный жест, как будто говоря: «Какого черта?»

– Пол, тебе надо успокоиться.

Он не ответил. Мы продолжали путь в молчании. Доехав до знака, Пол свернул налево. Теперь мы ехали по главной дороге, соединявшей Лейк-Плэсид и Саранак-Лейк. В десяти минутах езды от больницы.

Неужели я лишилась рассудка? Пол прав? Неужели все мои усилия обречены на провал, потому что мы знали Бишопов? Почему я не подумала об этом раньше?

Телефон начал вибрировать. Я глянула на Пола, заметил ли он, но все его внимание сосредоточилось на дороге.

Позвонила Мина. Я позволила переключиться ее звонку на голосовую почту. Я так расстроилась, что у меня не осталось сил на разговор ни с ней, ни кем-то другим. Даже не знаю, что бы я могла сказать. Разве что: «По-моему, у меня нервный срыв».

Глава 55

Мы прибыли к больнице. Пол остановился у главного входа. Пикап продолжал тарахтеть на холостом ходу – действительно так тарахтел, словно вот-вот развалится. Пол смотрел только прямо вперед.

– Пол… Прости меня.

– Угу. – Он даже не повернул головы. – Иди в палату. Я припаркуюсь и присоединюсь к тебе.

– Ты можешь посмотреть на меня?

– Нет. – Пол переключил передачу, двигатель заурчал ровнее, а я выскочила из машины, когда дверца начала закрываться. Медсестра, помогавшая пожилому мужчине, смерила меня осуждающим взглядом. Я одарила ее сияющей улыбкой, но внутри у меня все сжималось от страха.

Входные двери открылись, и я устремилась в больницу, стараясь не переходить на бег. И все-таки почти бежала, хотя сама не понимала, в какой стороне наша палата. На стойке регистрации мне указали нужное направление. Продолжив путь, я вдруг осознала, что целый день ничего не ела. И осознала также, что, должно быть, чертовски плохо выгляжу.

Но скоро все закончится. Мой сын вернется ко мне. Только это сейчас имело значение.

Интересно, долго ли его продержат в больнице… Не терпится ли ему вернуться к своей работе? Он рассказывал мне, чем занимается, но я забыла, есть ли у него сейчас работа, к которой ему нужно вернуться. Забавная штука память; мы не запоминаем множество вещей и принимаем это как есть. Один нейропсихолог подсчитал, что мы забываем 99,9 % всего, что с нами происходит. Хотя все это где-то хранится. У нас просто нет средств, чтобы получить доступ ко всем глубинам.

Считается, что запоминаются важные события. Вот только это неверно. Вы запоминаете лишь один или два из ваших дней рождения. Или один или два отпуска. И то если только продолжаете вспоминать о них по какой-то причине. Связь между кратковременной и долгосрочной памятью подобна щелке в копилке. Чтобы что-то извлечь, вам придется долго трясти ее.

Мы предполагаем, что глубокие переживания – особенно связанные с нашими ошибочными действиями – будут храниться в долгосрочной памяти. И по большей части мы правы. За исключением тех случаев, когда событие настолько мучительно, что мы пытаемся заблокировать его. Как Майкл, став свидетелем убийства своего отца. И такая блокировка сделала его податливым, восприимчивым к внешнему влиянию, к усвоению ложных воспоминаний. Например, к представлению о том, что в убийстве виновата его мать. Почему бы и нет? Ведь в тот вечер, да и все последнее время, она вела себя странно. Даже сам юный Том говорил, что временами она вела себя как обманщица.

«Я хочу вернуть мою маму…»

Миновав двойные двери, я свернула в очередной коридор. И уже перешла на бег, сознавая, что мне плевать, как меня будут воспринимать. Какой-то врач, увидев меня, открыл рот, видимо, намереваясь заметить мне, что в больницах бегать не принято, но я уже пронеслась мимо. Еще один поворот, и я оказалась на знакомой территории. В этом коридоре – палата Шона. Я увидела его дверь с номером 312 – и открыла ее.

– Мэм, – произнес кто-то за моей спиной, – вы отметились в регистратуре?

Я вошла в комнату. Мой сын лежал на кровати. Тусклое освещение падало на его лицо. По-прежнему тихо шумел дыхательный аппарат.

Глаза его были закрыты.

Я остановилась около сына, дрожа от волнения и уже не сдерживая слез.

– Шон?

– Мэм, – в дверях появился врач.

– Это его мать, – пояснила присоединившаяся к нему медсестра.