Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кингсли сделал два телефонных звонка из маленькой кабинки мадам, один в Армантьер, а другой в замок. Сначала он поговорил с сержантом Бэнксом в полицейском управлении, который подтвердил, что капитан Шеннон поселился прямо над ними.
— А он шустрый парень, сэр, верно? Ничего не скажешь, — пробивался голос Бэнкса через помехи на линии. — Привез полный чемодан вина, хотя и поделился, отдаю ему должное. Но вы не поверите, сэр, он привез с собой еще и девушку. Вот это нахальство! Прямо из Парижа. Говорит, что пообещал показать ей боевые действия, и я думаю, он говорит серьезно!
— Да, это похоже на капитана Шеннона, — ответил Кингсли. — Сообщите ему, пожалуйста, что я вернулся с фронта и буду ждать его в замке Бориваж сегодня в шесть вечера.
После этого Кингсли позвонил в замок и отдал необходимые указания, связанные с предстоящей встречей с Шенноном. Когда он вышел из маленькой будки, его ждала хозяйка заведения.
— Сколько я вам должен, мадам? — спросил он по-французски.
Старая накрашенная женщина замахала рукой, словно желая сказать, что и думать об этом не хочет, а затем добавила, задорно подморгнув, что всегда счастлива обслужить военную полицию. Кингсли прошел через деревню и направился к замку, думая о грустном заведении, которое он только что покинул, и обо всех бедствиях и страданиях, с которыми ему пришлось столкнуться на пути. Он думал о «рыжем» Шоне Макалистере, который отчитал его в столовой тюрьмы за очевидное безразличие к участи бедноты. Он думал о Китти Муррей, о том, как еще ребенком она столкнулась с издевательствами со стороны полиции, в которой он служил и которую любил. Он думал об убитых им немцах на войне, в которой он «не участвовал». Кингсли с негодованием думал о том, сколько всего приходится терпеть людям. Только невероятный масштаб вызванного войной ужаса заставил его занять принципиальную позицию. Кингсли подумал, что двадцатый век, которому нет еще и двух десятилетий, уже увидел беспрецедентное количество человеческих страданий. Он задумался о том, сколько страданий и несправедливости вытерпят будущие поколения, прежде чем заявят о себе в полный голос. Если вообще решат заявить о себе.
Поэтому-то ему и было так нужно закончить расследование.
Кингсли видел, как жестокость калечит людей, как они забывают о том, что такое порядочность. Неважно, сколь незначительным кажется его расследование на фоне войны, правосудие должно восторжествовать. Необходимо напомнить людям, что есть такие понятия, как «правильно» и «неправильно».
Затем Кингсли подумал, уж не обманывает ли он сам себя, прикрываясь этими глубокими и мрачными рассуждениями. В глубине души он знал, что так настойчиво ищет доказательства прежде всего потому, что тщеславен и упрям, а не потому, что одержим поиском справедливости. Логика подсказывала, что он принес бы больше пользы, стань он санитаром, как и многие из тех, кто отказывался воевать. Но как бы то ни было, Кингсли намеревался довести дело до конца, и конец приближался.
Подойдя к теперь уже знакомому зданию, он увидел припаркованную у замка великолепную штабную машину и понял, что его знакомый по Лондону и Фолкстону уже здесь. Капитан Шеннон встретил его у главных ступеней. К облегчению Кингсли, Шеннон был один, без новой подружки.
— Ну, ну, старина, — сказал он, — вы все же побывали на войне, да?
— Побывал, — ответил Кингсли.
— Понравилось?
— Простите?
— Это простой вопрос, дружище. Вам понравилось на войне? Знаете ли, многим это по душе. Мы ведь точно не Сассуны.
— Я не заметил, чтобы это кому-то нравилось.
— Конечно, я не имею в виду ситуацию, когда приходится прятаться от пуль, это никому особенно не нравится, или сидеть в луже, или есть тухлятину и все такое прочее. Ну а битва? Вы ведь не станете отрицать, что в битве есть что-то…
— В битве определенно есть что-то ужасное.
— Хммм, — ответил Шеннон, глядя на Кингсли с задумчивой улыбкой. — Интересно.
— Я бы хотел поговорить с вами, капитан. Дождя пока нет, может быть, прогуляемся?
— Конечно, капитан, конечно. Я в Париже ни в чем себе не отказывал. Объелся всякими жирными соусами и фуа-гра. Размяться не помешает.
И они направились по дорожке к лесу. Шеннон вышагивал в своей обычной высокомерной манере, как всегда великолепный, в идеальной военной форме, он выглядел хозяином всех окрестностей.
— Разумеется, война — это кошмар, — заметил Шеннон, проводя тросточкой по кустам. — Полный кошмар. Но ведь есть в ней и восторг, верно? Когда перестаешь замечать собственный страх. Это почти первобытное ощущение, словно участвуешь в охоте, превращаешься в зверя, в одного из стаи. Ведь человек — это тоже зверь, верно? В нас все это живет. Я порой думаю, что для того, чтобы чувствовать себя полностью, совершенно и абсолютно живым, нужно отправиться прямиком в пасть смерти. Конечно, никому из не познавших такое даже близко этого не понять.
— Вы часто это повторяете.
— Я вам не наскучил? Очень бы не хотелось думать, что я талдычу одно и то же. Ну ладно вам, Кингсли, вы должны признать, что…
— Марло.
— Вам это не надоело, Кингсли? Я знаю вас, и, более того, я готов держать пари, что в какой-то момент во время сражений, в которых вы участвовали, вы тоже почувствовали себя живым. Я хочу сказать — живым по-настоящему.
Кингсли не ответил. Он не хотел доставить Шеннону удовольствие и признать его правоту. Но Шеннон был прав: теперь Кингсли знал, что в войне есть что-то необъяснимо притягательное; он чувствовал это, когда перелезал через бруствер и шел за Маккруном к немецкой линии. Чувствовал, прыгая в окоп за револьвером Аберкромби. Чувствовал, когда застрелил четырех немцев подряд, а затем вернул отряд домой более или менее целым. Дело было вовсе не в том, что ему понравилось убивать, скорее, ему пришлось по вкусу быть в гуще битвы не на жизнь, а на смерть, быть снова животным, которое живет исключительно собственными животными инстинктами… В этом был своеобразный восторг, и Шеннон был прав, слово «первобытный» хорошо подходило для его описания. Но в одном они не сходились: в отличие от Шеннона, ему это не понравилось. И поэтому он решил больше не возвращаться к этой теме.
— Давайте поговорим о деле Аберкромби. Я хочу закончить его, чтобы уехать из этого проклятого места.
— Ах да, и отправиться в Ботани-Бей с новым именем и новым паспортом? — ответил Шеннон. — В донесении Каммингу вы сообщили, что сделали почти все выводы. Выкладывайте, я весь внимание.
Они приближались к деревьям, под которыми Кингсли и сестра Муррей в первый раз занимались любовью.
— Я знал, что приедете именно вы, — ответил Кингсли. — Когда я отправлял донесение, я знал, что приедете вы.
— Я ваш связной. Кто же еще мог приехать!
— И все же я знал, что приедете именно вы.
— Думаю, вы по мне скучали. Я на всех девчонок так действую.
— Разумеется, вы знаете, что Хопкинс не убивал Аберкромби?
— Разумеется. Его освободили. Пуля не подошла, сенсационные новости. Сэр Мэнсфилд уверил меня, что Ллойд Джордж в восторге: классовая война окончена. Профсоюз удовлетворен, Макдональд и все остальные праведные романисты и драматурги счастливы, как дети. Тори пришлось остановить преследования коммунистов. Единственная ложка дегтя здесь — это неестественный интерес лорда Аберкромби к тому, кто именно убил его сыночка, но это вовсе не политический вопрос.
— Разве?
— Ага. Итак, у Шерлока Холмса в запасе есть сюрпризы. Ну, давайте же, старина, выкладывайте, я же вижу, до чего вам не терпится. Что насчет таинственного офицера, которого там видели? Полагаю, это сделал именно он.
— Я знаю, кто это был. Молодой младший офицер по фамилии Стэмфорд. Любовник Аберкромби.
— Любовник? Ну и ну, это смачно. Значит, герой народа был педиком? Чертов поэт! Можно было и догадаться.
— Вы хотите сказать, что не знали этого?
— Откуда мне это знать?
— Ну, вы ведь из Секретной службы и все такое.
— Даже нам не все известно. Да и вообще, если честно, мы знаем очень мало. Это все притворство.
Теперь они углубились в лес, и Кингсли понял, что они, должно быть, находятся рядом с тем самым местом, где он занимался любовью с сестрой Муррей. Он невольно подумал о том, что делает Агнес.
— Я снова видел вашу прелестную жену, — сказал Шеннон, словно читая мысли Кингсли. — Решил, что обязан навестить ее, ведь именно я организовал вашу смерть. Хотел посмотреть, как она и все такое. Она ведь привлекательная женщина, верно?
Кингсли молча стиснул кулаки.
— Хотите узнать, как у нее дела? Как она приняла меня? — ухмыльнулся Шеннон.
- Загадка о русском экспрессе - Антон Кротков - Исторический детектив
- Жестокая любовь государя - Евгений Сухов - Исторический детектив
- Предсмертная исповедь дипломата - Юрий Ильин - Исторический детектив
- Душитель из Пентекост-элли - Энн Перри - Исторический детектив
- Две жены господина Н. - Елена Ярошенко - Исторический детектив
- Агент его Величества - Вадим Волобуев - Исторический детектив
- Ликвидация. Книга вторая - Алексей Поярков - Исторический детектив
- Пароход Бабелон - Афанасий Исаакович Мамедов - Исторический детектив / Русская классическая проза
- Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон - Исторический детектив
- Черная невеста - Валерия Вербинина - Исторический детектив