Преданная. Невеста (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

подруг, Матвей. Прости, но мы сейчас не общаемся так, чтобы я наяривала. Уверена, кто-то из девочек справится лучше»

Отправляю и, наверное, надеюсь, что ответа не будет.

Но сначала мне прилетает многозначительное:

«Ясно»

А дальше во мне извергается вулкан. Я знаю, что не должна оправдываться и объясняться, но зачем-то хочется вылить все на Матвея.

Ты понятия не имеешь, как между нами сложно! Ты не знаешь, как мы друг друга опустили в собственных глазах! Что разрушило нашу дружбу ты не знаешь!

«Она никому не отвечает, Юля. Если бы отвечала — тебе я не писал бы. Но я понял, что ты занята. Извини»

Мне становится дурно. Я защищаюсь напускным безразличием. Мы все взрослые люди, и если бы я не хотела, чтобы меня трогали (как, скорее всего, вот сейчас по какой-то причине не хочет Лиза), от бывшей подруги трубку тоже не взяла бы.

Рационализирую, но это не спасает на все сто.

Продолжаю просто стоять у стола, а внутри — мечусь.

Матвею ничего не отвечаю. В его огромную заботу о Лизе я не верю. Только как справиться с собой?

Колебания расшатывают все сильнее и сильнее. Не выдержав, захожу в нашу с Лизой Смолиной переписку, в которой давно уже царит тишина.

Она не донимала меня с вечера, когда мы праздновали день факультета в клубе. Я уехал со Славой и… Всё.

В моей жизни Лизы Смолиной больше не было.

И в сети ее тоже не было давно. Я стараюсь не вчитываться в слова, которые она писала мне последними. Не надо. Но и что самой написать — не знаю. Стоит ли? Можно ли?

Я кровожадно и с удовольствием играю против ее отца. Одна из моих главных целевых точек на будущее — подставить его. Я могу одновременно желать добра ей и участвовать в уничтожении ее благополучия, залогом которого определенно является отец?

Я помню, как она радовалась, когда он приехал с цветами поздравить ее с Днем рождения. И у меня рука не поднялась бы сказать, что с высокой вероятностью приехал он туда в первую очередь, чтобы проконтролировать меня.

Из-за перенапряжения, а еще переизбытка заблокированных, чтобы с ума не сойти, чувств, у меня начинают дрожать руки. По ощущениям — я близка к тому, чтобы расплакаться.

Поддаюсь порыву, начинаю печатать: «Лиза, привет. У тебя всё хорошо?», но отправить не успеваю.

Ручка двери привычно резко дергается. Я пугаюсь. Стираю сообщение. В голове скользит: это не мое дело. Всё, что связано со Смолинами, вообще не мое дело. Отбрасываю телефон и блокирую.

Сердце еще выпрыгивает, но я разворачиваюсь, улыбаюсь и врезаюсь взглядом в любимые глаза.

При виде Тарнавского мой мир сразу же окрашивается в любимые цвета. Все мои моральные и этические дилеммы разбиваются об один единственный аргумент: мы с ним защищаем себя, а не нападаем.

Судья приближается в несколько быстрых движений. Ставит мне за спину какой-то пакет. Я оглядываюсь. Присмотреться хочу — не дает. Поддевает пальцем подбородок и возвращает взгляд себе.

— Щеки красные. Жарко? — подмечает. Я мотаю головой и позволяю поцеловать себя невзирая на то, что дверь на замок он не закрыл.

— Все нормально, — мой ответ под сомнение не ставит. Не спрашивает больше ни о чем. Смотрит в глаза. Я об него греюсь. Успокаиваюсь. Считаю поглаживания большого пальца по позвоночнику над поясницей.

Всё будет хорошо. У нас.

Подаюсь вперед и аккуратно целую мужской подбородок.

— У тебя заседание через пять минут. Ты как раз успел.

Хвалю его, хотя он и не нуждается в похвале. Мне кажется, успешно выталкиваю себя обратно в нашу с ним реальность. В ней нет места для сомнений. Мы все решили давно.

— Там скукота будет. Исследование доказательств.

Я закатываю глаза и качаю головой.

— Это важная стадия судебного процесса, ваша честь, а не скукота. Вы на основании этих доказательств потом…

Он не хочет слушать мои нравоучения. Практически затыкает мой морализаторский фонтан своим языком. Я на лекциях его так не перебивала.

А теперь сначала давлю в грудь, потому что целоваться в моей приемной опасно, а потом уже цепляюсь за лацканы его пиджака, потому что под коленками слабость. И хочется прижаться теснее.

Пытаюсь отстраниться — на затылок ложится ладонь. Поцелуй углубляется.

Он понятия не имеет, от какой тревоги отвлекает, но делает это мастерски. Когда отрывается первым — я плыву. Эмоционально и даже физически.

Собрав последние крупицы здравого смысла хриплю:

— Я тебе не дам. Мы не успеем, — уверено качая головой.

В ответ на лице Славы расцветает улыбка. Красиво вырисовываются ямочки. Я понимаю, что дам всё.

Мужская рука соскальзывает с затылка и ныряет мне за спину туда, где на стол был поставил пакет. Слава достает оттуда и вкладывает в мои пальцы небольшую коробку.

Я смотрю вниз. Сначала кручу ее, потом лицо заливает краской. Вскидываю взгляд. Дарю ему, кажется, именно те эмоции, на которые он рассчитывал. А у самой… Неверие. Потом верие. Потом…

— Ты шутишь… — Я шепчу, он отвечает взглядом: ни черта. Подается вперед и так же уже своим шепотом щекочет мои губы и нервы бесшабашным:

— Там правда скука будет, Юль. Давай поиграем.

Глава 38

Юля

Я не понимаю, как это произошло, но еще вчера я была отличницей-девственницей, шедшей на красный диплом, а сегодня в моих трусах на магнитике держится миниатюрный сатисфаер с дистанционной настройкой режимов… И я иду секретарем в судебное заседание.

Оглядываюсь, ловлю азартный взгляд Тарнавского и понимаю, что не спетляю.

Качаю головой, снова разворачиваюсь и плотнее прижимаю к груди материалы дела. Как я согласилась, господи? Как согласилась?!

Сейчас не чувствую ничего, кроме легкого трения, но от мысли, что будет дальше, бросает в жар. Щеки уже вовсю пылают.

Слава поклялся, что игрушка беззвучная. Пока я обалдевала — сконнектил со своим телефоном. И я даже толком описать не могу, насколько возмущена и взволнована.

Пулей пролетаю мимо ожидающих заседания сторон. С непропорциональным весу папки громким звуком прихлопываю ее к судейскому столу. Тарнавский обходит меня, а я уже в глаза смотреть не рискую. Хочу улизнуть — преграждает путь. Вынужденно поднимаю взгляд.

Он подается ближе. На ухо шепчет:

— Только кончать не смей. Договорились?

— Ненавижу тебя… — Шепчу, качая головой. Он улыбается. — Ты в мантии. У тебя даже не видно, если встанет.

— Уже стоит, Юль.

Тарнавский отрывается от моего уха и отступает.

А я еще не чувствую стимуляций, но уже пульсирую сама.

Черт.

Какой кошмар!

Приглашаю стороны.