Всеволод Бобров - Анатолий Салуцкий

Да, Всеволод Бобров не был идеальным, и он не нуждается в том, чтобы его превращали в икону. Его окружали легионы высокопоставленных болельщиков-меценатов, а каждый из них считал совместное застолье наивысшим признаком интимной близости с великим форвардом. Врач футбольной команды ЦДКА Искандер Файзуллин вспоминает, что в дни краткосрочных карантинных сборов команды в доме отдыха на Ленинских горах (он находился неподалеку от лыжного трамплина, но впоследствии сгорел) бывали случаи, когда поздно вечером за Бобровым приезжал один известный авиационный генерал и увозил Всеволода в своей машине. А ведь так называемые «карантинные сборы» Б. А. Аркадьев иногда проводил для того, чтобы перед календарными матчами футболисты строго соблюдали режим.

Однако в памяти болельщиков должно остаться не второстепенное, а главное, что отличало этого выдающегося спортсмена: особое, чисто бобровское благородство – и на футбольно-хоккейных полях и в жизни. Он всегда оставался благородным рыцарем, умевшим прощать и не отвечать на булавочные уколы, готовым в любую минуту прийти на помощь не только друзьям, но также незнакомым людям, а обращались к нему за помощью постоянно, без преувеличения можно сказать, каждодневно.

И он шел, просил, отстаивал, доказывал, добивался…

А для себя не требовал ничего. Он был до предела скромен.

Вместе с ним в двухкомнатной квартире на Соколе жили сначала брат Борис, потом сестра Антонина с дочерью. Лишь после рождения сына в конце шестидесятых годов Всеволод Бобров переехал в трехкомнатную квартиру. Поразительно, у прославленного, великого Боброва очень долго не было даже… своей мебели. Когда в конце сороковых годов он получил квартиру, ее обставили простеньким, дешевым казенным гарнитуром. В августе 1959 года Всеволоду Боброву, уже чемпиону мира и Олимпийских игр, человеку с поистине всемирной славой, брат Борис оставил небольшую записочку, написанную красным карандашом, которая случайно сохранилась и в которой сказано следующее: «Всеволод! Три дня пришлось проболеть, а сегодня, к сожалению, тебя не застал. Был в домоуправлении. За нами числятся: кровать никелированная – 300 р., стол обеденный – 200 р., матрац пружин. – 100 р., буфет без верха (сервант) – 1048 р., горка стеклян. – 739 р., стулья пмягкие 3 шт. – 149 р. Всего 9 предметов на сумму 3131 руб.[20] Надо написать заявление, что хочешь приобрести горку и сервант. Придет комиссия и уценит их на 40—50%. Борис. 6-VIII-59. 11 час.»

Вот так жил кумир болельщиков Всеволод Бобров. Нет, не потому, конечно, что он нуждался, этого не было. Но он обладал очень широкой натурой и был абсолютно чужд стяжательства. Когда в ресторане собирались друзья и знакомые, он успевал расплатиться за всех в тот миг, пока другие только-только лезли в свои карманы (а зарабатывал ничуть не больше других). Он не любил модную одежду, хотя всегда одевался очень аккуратно, и в шестидесятых годах отдал в ателье перелицевать свое пальто, которое носил с конца сороковых.

С тощих военных лет Всеволод очень любил жареную картошку. Когда он приходил в кафе «Артистическое», расположенное в проезде Художественного театра в Москве, где его хорошо знали, шеф-повар немедленно готовил для Боброва это фирменное бобровское блюдо. А поскольку с питанием в первые послевоенные годы было очень неважно, то играл Бобров тоже, как говорится, на картошке. Накануне знаменитого матча между армейскими и динамовскими футболистами, когда решалась судьба чемпионских медалей 1948 года, когда Бобров на последних минутах забил решающий гол и Вадим Синявский на всю страну восторженно закричал: «Золотая нога! Бобров – золотая нога!», накануне того матча Всеволод приехал домой с очень сильным насморком, проглотил целую горсть порошков, прописанных ему врачами, и заел их картошкой, которую приготовила сестра Тоня. Других продуктов в доме не было. А на следующий день великолепно сыграл за «Динамо», обеспечив своим голом победу армейцев.

Судьбы нескольких футболистов его поколения по их собственной вине сложились неудачно: погубило пристрастие к спиртному. Но всю жизнь Всеволод Бобров оставался верным давней дружбе, именно к нему шли в горькую минуту старые друзья, и он неизменно на протяжении десятилетий помогал им. Он был безумно добрым, отзывчивым и благородным человеком.

И к его памяти надо относиться очень бережно.

Между тем уже после смерти Всеволода Михайловича Боброва появился ряд публикаций, весьма неточно отображающих события, связанные с Бобровым. В частности в своей книге «Эти настоящие парни» спортивный врач О. М. Белаковский, товарищ Всеволода по Сестрорецку, совершенно неверно описывает обстоятельства, при которых Бобров в 1950 году помог ему стать врачом команды ВВС. Хотя соответствующая цитата из книги Белаковского занимает полторы страницы, ее следует привести полностью, поскольку она представляет собой весьма негативный образец мемуарного жанра: «…Боброва любили. Боброву поклонялись. Боброву завидовали. А я просто хотел увидеть своего друга детства. Увидеть и обнять своего Бобра. Ведь столько лет разлуки. И каких лет! Какой он сейчас? Здорово ли изменился? Что сделали с ним слава и время? Но каким бы он ни стал, я непременно должен был его увидеть. Чтобы убедиться, что он по-прежнему наш, сестрорецкий.

Когда поднимался по лестнице в большом доме на Соколе, где он тогда жил, конечно, волновался. И вдруг это «Алик!», в котором все: память, дружба, верность.

Мы жадно обшаривали друг друга глазами, подмечая малейшие черточки, малейшие морщинки. Как здорово, как неузнаваемо он изменился с той последней нашей встречи на ступеньках Финляндского вокзала в сентябре 41-го! Красивый, крепкий, уверенный в себе. Мы пристально всматривались в глаза друг друга, пока из-под новых наслоений не стало проступать наше прежнее, неистребимо сидящее в нас «я». И только тогда пришло узнавание.

– Где ты? Чем занимаешься?

– Служу.

– Где?

– На Дальнем Востоке.

– Занесла же тебя нелегкая.

– А что делать? G сорок третьего года в десантных войсках.

– Чем занимаешься?

– Врач.

Всеволод вскочил со стула: – Так это же то, что нам нужно! Это же авиационная медицина. Она очень близка к спортивной. Слушай, ты нам вот как нужен. Понимаешь, в команде ВВС нет сейчас врача. Ты – это то, что надо. Врач. Да еще сам в футбол и в хоккей играл. Занимался авиационной медициной, а значит, имел касательство к спортивной медицине. Нет, я тебя живым не выпущу.

Я рассмеялся: – Чудак-человек, я же служу.

– Понимаю.

Сева на минуту задумался: – Подумаем, Алик. Я пожал плечами.

Это был зенит его славы. Он был кумиром и гордостью нашего спорта. Он мог многое. Он мог все…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});