Бэббит; Эроусмит - Синклер Льюис

— О да!

— Ручаюсь, что вы правите как бог!

— О нет, по правде говоря — не очень хорошо… Конечно, у нас была своя машина, — я хочу сказать, при покойном муже, и я иногда делала вид, будто правлю, но я не верю, что женщина может научиться водить машину не хуже мужчины!

— Как сказать, некоторые женщины отлично правят!

— Да, конечно, те, кто подражает мужчинам, играет в гольф и вообще портит себе цвет лица, не бережет руки…

— Это верно. Я сам никогда не любил мужеподобных женщин.

— Нет, я хочу сказать — я их, конечно, очень уважаю, по сравнению с ними чувствуешь себя такой беспомощной, ненужной.

— О, какая чепуха! Ручаюсь, что вы играете на рояле как бог!

— О нет, по правде сказать, — не очень хорошо…

— А я уверен, что играете!

Он взглянул на ее гладкие руки, на кольца с бриллиантом и рубином. Она перехватила его взгляд, мягким кошачьим движением сплела тонкие белые пальцы, что окончательно привело его в восхищение, — и грустно протянула:

— О, я люблю играть, вернее, люблю побренчать на рояле, но я никогда не училась по-настоящему. Мистер Джудик всегда говорил, что из меня вышла бы прекрасная пианистка, если я бы только училась, но, по-моему, он мне просто льстил!

— А по-моему — нет! Я уверен, что у вас есть темперамент.

— О-оо… А вы любите музыку, мистер Бэббит?

— Еще бы! Только, пожалуй, я не очень люблю всякую эту классику!

— Что вы! Я обожаю Шопена!

— Неужели? Ну конечно, я тоже хожу на всякие серьезные концерты, но больше всего я люблю хороший джаз, знаете, когда они разойдутся и контрабасист как завертит свою бандуру, как заколотит по ней смычком!

— Ах да! Я тоже люблю танцевальную музыку. Люблю танцевать, а вы, мистер Бэббит?

— Еще бы! Но, по правде говоря, танцую я не очень хорошо.

— О, я уверена, что вы научитесь. Хотите, я поучу вас? Я кого хотите могу научить.

— И вы согласитесь дать мне когда-нибудь урок?

— Ну конечно!

— Берегитесь, не то поймаю вас на слове! Вот погодите, приду к вам на новую квартиру и заставлю меня учить!

— Ну что ж… — Она не обиделась, но и не проявила особой радости. Он мысленно предостерег себя: «Опомнись, балда! Не сваляй опять дурака!» — и снисходительно стал объяснять своей спутнице:

— Конечно, мне хотелось бы танцевать, как танцует молодежь, но я вам скажу вот что: я считаю, что каждый человек должен принимать полное, я бы сказал, творческое участие в созидании жизни, изменять мир, да и чего-то достигнуть для себя лично. Вы со мной согласны?

— О, безусловно!

— Потому-то мне и приходится жертвовать многим, чем я с удовольствием занялся бы, хотя должен сказать, что в гольф я играю ничуть не хуже других.

— О, я так и думала!.. Вы женаты?

— М-мм… да… и мм-ммм… у меня много общественных обязанностей. Я вице-председатель клуба Толкачей и ведаю одной из комиссий Всеобщего объединения посредников по реализации недвижимости, а это влечет за собой большую работу и ответственность — хотя фактически дело это весьма неблагодарное!

— О, я знаю! Общественные деятели никогда не получают должного признания!

Они посмотрели друг на друга с величайшим уважением, а на Кэвендиш-стрит он рыцарски помог ей выйти, широким жестом обвел дом, словно преподнося ей подарок, и внушительно приказал лифтеру поторопиться с ключами. В лифте они стояли совсем близко друг к другу, и он был взволнован, но сдержан.

Квартира оказалась прелестной, с белыми дверными и оконными наличниками и серо-голубыми стенами. Миссис Джудик в полном восхищении согласилась взять ее, и, когда они возвращались к лифту, она тронула Бэббита за рукав и проворковала:

— Ах, я так счастлива, что обратилась к вам! Так приятно встретить человека с настоящим Пониманием. О, вы не представляете себе, какие квартиры мне показывали некоторые люди!

Он инстинктивно, но отчетливо ощутил, что мог бы обнять ее за талию, но воздержался, с преувеличенной вежливостью подсадил ее в машину и отвез домой. Возвращаясь в контору, он всю дорогу ругательски ругал себя:

— Слава богу, очухался… А, черт, и почему я не попытался… Чудо, а не женщина! Очарование! Настоящая фея! Чудные глаза, губы — просто прелесть, и эта тонкая талия — никогда не расплывется, как у других женщин!.. Нет, нет, нет! Она — настоящая культурная леди! И умница какая, удивительно, я таких никогда не видел. Все понимает — и общественные вопросы, и все… Эх, черт бы меня подрал, ну почему было не попытаться… О, Танис!!!

III

Он был расстроен, он недоумевал, но ему стало ясно, что его влечет молодость, именно молодость как таковая. И особенно смущала его одна девушка — хотя с ней он не сказал ни слова. Она работала маникюршей за крайним столиком справа в парикмахерской «Помпея». Девушка была маленькая, черненькая, быстрая и веселая. Ей было лет девятнадцать, от силы двадцать. Она всегда носила прозрачные розовые блузки, сквозь которые просвечивали ее плечи и черные ленточки рубашки.

В обычный день он отправился стричься в парикмахерскую «Помпея». Как всегда, он чувствовал себя предателем по отношению к соседней с ним парикмахерской в Ривс-Билдинг. Но впервые он тут же отбросил всякие угрызения совести: «К черту, не стану ходить туда, раз мне неохота! Кто они мне, эти парикмахеры? Буду стричься, черт возьми, там, где мне, черт подери, захочется! И не желаю больше об этом думать! Хватит покровительствовать кому попало против собственного желания! Ничего это не дает! Кончено!»

Парикмахерская «Помпея» помещалась в нижнем этаже отеля «Торнлей», самого большого и самого вызывающе модного отеля в Зените. Покатые мраморные ступени с изогнутыми медными перилами вели из холла отеля вниз в парикмахерскую. Она была отделана черными, белыми и красными плитками, с потрясающим вызолоченным потолком и фонтаном, куда дебелая нимфа без конца лила воду из малинового рога изобилия. Сорок парикмахеров и девять маникюрш работали без передышки, а у дверей шестеро цветных швейцаров встречали посетителей, почтительно отбирали у них шляпы и воротнички и провожали в зал ожидания, где на ковре, расстилавшемся, как тропический остров, среди белизны пола, стоял десяток кожаных кресел и стол, заваленный журналами.

Швейцар, встретивший Бэббита, услужливый седовласый негр, оказал ему честь, высоко ценившуюся в городе Зените: он приветствовал его по имени. Но Бэббит сразу огорчился: его хорошенькая маникюрша была занята. Она делала ногти какому-то расфуфыренному франту, пересмеиваясь с ним. Бэббит возненавидел этого человека. Он подумал — не переждать ли, но немыслимо было остановить мощную машину парикмахерской, и Бэббит был тут же посажен в кресло.

Вокруг него все дышало роскошью, утонченностью, богатством. Один из посвященных подвергался облучению ультрафиолетовыми лучами, другому мыли голову шампунем. Подмастерья подкатывали чудодейственные электромашины для вибрационного массажа. Парикмахеры хватали горячие салфетки из какой-то никелированной гаубицы и, приложив их на секунду к щеке клиента, небрежно отшвыривали прочь. Напротив кресел на широкой мраморной полке стояли сотни лосьонов — янтарных, рубиновых, изумрудных. Бэббиту льстило, что ему лично прислуживают два раба — парикмахер и чистильщик ботинок. Он был бы совершенно счастлив, если бы при нем была еще и маникюрша. Парикмахер подстригал ему волосы и спрашивал его мнение о скачках в Гавр-де-Грасе, о бейсбольном сезоне и мэре Прауте. Мальчик-негр мурлыкал: «Прощайте, летние встречи!»{59} — и в такт песенке полировал башмаки вытертой до блеска бархаткой, натягивая ее с такой силой, что она щелкала, как струна банджо. Парикмахер отлично знал, как угождать клиентам, Бэббит чувствовал себя богатым и знатным от одних только почтительных вопросов: «Какой лосьон вы предпочитаете, сэр? Есть ли у вас сегодня время, сэр, для массажа лица? У вас кожа на голове суховата, разрешите, я вам сделаю также массаж головы».

Больше всего Бэббит любил мыть голову. Парикмахер взбил у него на волосах пышную, как крем, пену и потом, когда Бэббит, укутанный полотенцами, нагнулся над чашкой, облил его горячей водой, щекотавшей кожу, и под конец окатил ледяной струей. От неожиданного ощущения ледяного холода у Бэббита заколотилось сердце, дыхание перехватило, по спине пробежал электрический ток. Такие ощущения вносили разнообразие в жизнь. Бэббит поднял голову и величественно обвел взглядом парикмахерскую. Мастер с особым старанием вытер его мокрые волосы и обернул голову полотенцем в виде тюрбана, так что Бэббит сразу стал похож на пухлого калифа, сидящего на превосходно сконструированном передвижном троне. Тоном доброго малого, который, однако, потрясен величием калифа, парикмахер спросил:

— Разрешите протереть лосьоном «Эльдорадо», сэр? Чрезвычайно полезно для кожи. Кажется, в прошлый раз я протирал вам волосы именно этим составом?