Звени, монета, звени - Шторм Вячеслав

Справа стоял он, уставший, измотанный донельзя, держащийся на ногах только из привычки и упрямой гордости. Черные одежды его, к которым все в Темре уже успели привыкнуть, были изорваны и покрыты коркой из засохшей крови пополам с грязью и пеплом, и точно такая же корка жуткой маской лежала на его лице. С левого плеча его свисал большой кожаный мешок, из которого почему-то торчали ветвистые оленьи рога. Свисал тяжело, заставлял сутулиться, тянул к земле. Мой друг и телохранитель, совсем недавно выглядевший немного моложе меня, ныне казался на десять зим старше. Таким он пришел к нам – Фрэнк из Алого Братства, величайший воитель, прозванный Алым Мечом. И глядя на него, я знал: не только у меня – у всех и каждого тут возникало желание повернуться, бежать, закрыть лицо руками – лишь бы не смотреть ему в глаза. Глаза, в которых коркой мартовского льда застыла мутная, обреченная тоска. Тоска, которую я всего несколько лун назад видел на охоте, стоя над загнанным, умирающим, проигравшим свою главную битву красавцем-оленем.

Двое пришедших смотрели на нас, мы смотрели на них. Сгустилась, нависла над Темрой-на-Форайре тишина. И неожиданно ее словно острый клинок распорол громкий, испуганный плач ребенка откуда-то из задних рядов. И этот звук словно вернул людей к жизни. Они одновременно заговорили, замахали руками, кто-то даже выкрикнул запоздалую здравицу, но восклицание тут же потонуло во всеобщем гаме. Десятки рук потянулись к пришедшим, протягивая чаши с питьем и воду для умывания, предлагавшие освободить от ноши, просто хотевшие на миг прикоснуться.

– Тихо!

Голос Мудрого – как всегда негромкий, уравновешенный – невозможно было расслышать. И тем не менее не было сейчас такого человека, у которого он не зазвучал бы прямо в голове. Как уходящая с отливом волна, шум откатился куда-то назад, заметался глупой, шкодливой собачонкой в ожидании неминуемого наказания и сошел на нет.

– Пусть Трен Мак-Нейл и Илбрек Мак-Аррайд выйдут вперед! – приказал Лаурик, и я почувствовал, как человеческая стена буквально выдавливает меня из себя, чтобы вновь сомкнуться за моей спиной. Рядом очутился Илбрек, и по его лицу я понял: Черный Орел Севера сейчас с удовольствием расправил бы крылья и очутился подальше отсюда.

Интересно, а у меня сейчас какое лицо?

Сзади – люди. Спереди – люди. Со всех сторон – люди. Замершие. Не дыша смотрящие в центр образовавшегося круга. Туда, где друг напротив друга, на расстоянии вытянутой руки, стояли четверо мужчин.

– Жители Предела! – провозгласил Лаурик. – Три ночи назад я обещал, что Дарэг Клив, Посланец Четырех, исполнит то, что пожелали Всеблагие. Что до него не удавалось никому, и никому не удастся после него. Три ночи прошли, и вот стоим мы перед вами. Стоим, чтобы задать вопросы и получить ответы. И первым хочу я спросить тебя, славный Илбрек: узнаешь ли ты женщину, что держу я на руках?

– Д-да, – чуть заикаясь, провозгласил Лоннансклех. – Нетрудно сказать: то правительница Этайн.

«Этайн, Этайн! – пронеслось по рядам. – Певунья! Соловей Ардкерра!»

– Ты сказал, и свидетели твоих слов – те, кто стоит вокруг тебя, и Те, Кто всегда над тобой. Ныне предлагаю я тебе женщину эту как законный трофей, долю старшего полководца, и как символ справедливости и законности притязаний твоих на венец Ард-Ри Предела Мудрости! Нелегка эта ноша, и если не чувствуешь ты сил принять ее – откажись сейчас.

Илбрек молча шагнул вперед, протягивая руки, с трепетом принял тело Этайн и прижал к груди, словно не веря до конца в его реальность.

– Да будет так! Теперь я хочу спросить тебя, доблестный Трен: смог бы ты узнать Увенчанного Рогами, Властелина Лесов, хотя и не доводилось вам встречаться с ним?

– Нетрудно сказать, – машинально повторил я ответ Лоннансклеха. – Ведом всем плащ, за который получил он свое имя. Никто во всём Пределе, кроме самого Увенчанного, не мог бы носить его.

– Ты сказал, и свидетели твоих слов – те, кто стоит вокруг тебя, и Те, Кто всегда над тобой, – так же, как и я, повторил Мудрый. – Ныне передаю я тебе это как долю младшего полководца, как символ доблести твоей, что не осталась неотмеченной Четырьмя. Неспроста именно ты первым в Пределе встретил Их Посланника, назвал его другом, сражался с ним плечом к плечу. На тяжкий бой отправлен он был как твой воин, а значит, тебе принадлежит большая часть славы его!

Фрэнк снял с плеча мешок и молча протянул его мне. Я уже знал, что лежит в нем, я не хотел открывать его, но мне просто не оставили выбора. И я рванул за стягивающий горловину мешка шнурок так, что он лопнул и вытряхнул на землю плащ из шкуры гигантского оленя, увенчанный раскидистыми рогами, и отсеченную голову мужчины, завернутую в него. Тотчас же какой-то воин из моей дружины подхватил ее, насадил на свое копье и поднял высоко вверх, как знамя.

«Плащ! Рога! Увенчанный! Правитель изгоев!» – пронеслось по рядам.

– Велика была сила тех, кто лишен Благодати, – торжественно провозгласил Лаурик. – Много было их, гордых и сильных мужей, искусных в обращении с копьем и мечом, топором и пращей. Где они ныне? Где их вождь, что одним именем своим наводил ужас на храбрейших, одним видом своим лишал силы могучих? Нетрудно сказать! Один, вооруженный клинком и благословением Пославших его, пришел в лагерь, затерянный среди темных лесов и бездонных болот, неустрашимый воитель Дарэг Клив. Вот он, стоит перед вами ныне – герой, чье имя переживет века, воитель, несравненный в былом и грядущем. Тот, о ком и тысячи лет спустя будут петь сладкоголосые барды!

Мудрый говорил и говорил. Сначала про спасенную Этайн, вырванную из лап Увенчанного, исцеленную Силой, что лишь часть от Истинной Силы, но потерявшую память, потом, кажется, про грядущее сражение: через пять-шесть ночей рати Ард-Ри должны пересечь границу моих владений; поддержка и защита Всеблагих обеспечены всем, кто выйдет на бой с Сильвестом, поправшим законы людские и божественные – я не вслушивался. Я смотрел в глаза великого героя. Наполненные болью глаза Фрэнка, в котором сейчас не было ничего от легенды. Смотрел, хотя больше всего на свете хотел бы отвести взгляд. Смотрел, потому что только так сейчас мог хоть чуть-чуть облегчить ту ношу, которая пригибала его к земле. И еще потому, что в ушах моих торжествующие, чеканные фразы Лаурика без труда вытеснил тихий голос моей Майры.

«…что ему терять, кроме жизни? Какую память после себя он оставит – имена сраженных им соперников?…»

За холмами умирал день, забрызгав всё вокруг кровавым багрянцем. Белоснежные одежды Лаурика всё отчетливее отливали алыми сполохами, и в мозгу моем подбитой птицей билось: «А ведь он всех нас готовит к бойне! И победителей в ней не будет…» Кругом гремели здравицы и боевые кличи, исполненные ярости и негодования на святотатцев и преступников, а мы двое по-прежнему стояли на расстоянии вытянутой руки, прикипев друг к другу взглядами.

И становился теплее лед. И остывал огонь.

Взлетали к небу мечи и копья, желавшие сейчас лишь одного – скорее погрузиться в плоть врага. Взлетали и тоже окрашивались закатом, словно кто-то обещал воинам: «Надейтесь, ждите, и вам воздастся». Но давали ли это обещание Те, к Кому сейчас были обращены сотни и тысячи сердец?

«Я прав?» – молча спрашивал я у Фрэнка.

«Ты прав», – молча отвечал мне он.

«Ты знаешь, что делать дальше?»

«Нет…»

Герб. Воин

Спросите у любого почтенного, убеленного сединами старца, что превыше всего ценится в мужчине Западного Предела? Скорее всего он окинет вас испытывающим взглядом и скажет, что не только в нашем, благословенном Четырьмя Пределе, но и в любом другом, мужчину отличают воинское искусство и готовность встать на защиту того, кто в этой защите нуждается. А для мужчины Предела Мудрости сразу же после искусства воинского стоит от века искусство хвастаться. Подождите, не спешите уходить! Помолчав, старец степенно огладит свою белоснежную бороду и вполголоса добавит: лишь одним не след похваляться тебе, будь ты хоть Ард-Ри, хоть нищий – собственной удачей, а лучше всего и вовсе не говорить о ней вслух. Удача – прямое следствие того, что Всеблагие – да не оставят Они нас до нашего смертного часа! – благоволят человеку. И глупец, который, не понимая всей ценности врученного ему дара, звонит о нем своим пустым языком при всяком удобном случае, рискует однажды проснуться и понять: удача покинула его навсегда. Утекла, просочилась тонкой струйкой дыма между пальцев. И как не дано человеку поймать дым, так не дано ему вернуть то, что он однажды утратил.