Дорога к звездам - Владимир Кунин

Уже на следующий день произошло маленькое событие, которое утвердило меня в правильности моего решения...

Но сначала — об обстановке в доме.

Во всех многочисленных выходах в сад, внизу дверей и гаражных ворот уже были аккуратно вырезаны небольшие квадратные проходы, сквозь которые я мог покидать дом и возвращаться в него, когда мне вздумается. Сверху этих проходиков герр Лемке предусмотрительно прикрепил заслонки из плотных листов резины, против никчемушных сквозняков. Мне же было достаточно слегка надавить головой или лапой на нижний край заслонки, и она любезно отгибалась, пропуская меня туда, куда мне нужно

Каждый служащий дома фон Тифенбаха имеет свой автомобиль. Не очень новый, не очень дорогой, но собственный. И когда служащие ездят на них по Фридриховым делам, то Фридрих оплачивает им и бензин, и какую-то «амортизацию». Что это такое — понятия не имею.

Так вот, фрау Ингрид Розенмайер, кухарка, уже с раннего утра успела смотаться в ближайшую лавочку и накупила мне разных ихних немецких и английских Кошачьих жратв...

Можно так сказать — «жратв»? Или нужно говорить «жратвы»?.. Ладно, наплевать... Купила она «Катценменю алле зортен» — то есть «Кошачье меню всех сортов» и «Кэтс динер» — «Кошачий обед». И еще «Мультивитаминпасте» фирмы «Гимперт». И бутылку той же фирмы под названием «Тринкмильх». Что значит — «Питьевое молоко». Кретины, а какое еще может быть?.. Кстати, вполне приличное! Это был единственный продукт из купленных, который мне хоть как-то подходил. На все остальное я, к огорчению фрау Розенмайер, даже смотреть не мог.

Слава Богу, к завтраку в это время в столовую спустился Фридрих и предложил мне на выбор пару венских сосисок или половину свежей форели. Здесь эта рыбка в большой чести! Я сожрал и то и другое и выхлестал целую бутылку этого «гимпертовского» молока для Котов.

Фрау Розенмайер увидела, сколько я сожрал только за один завтрак, запаниковала и заперлась в кухне с карандашом, бумагой и электронным калькулятором. У Шуры Плоткина — точно такой же... А через час сложнейших расчетов она представила Фридриху новую повышенную смету на питание, которую Фридрих не глядя утвердил.

Герр Лемке поинтересовался у меня — хороши ли размеры проходов в дом и из дома, и я в благодарность теранулся своим рваным ухом о брючину его комбинезона.

Баська, стерва, совершенно бесцеремонно опрокинула меня на ковер в гостиной, где орудовала огромным пылесосом, и стала гладить меня по животу, все больше и больше опуская свою блудливую ручищу в промежность моих задних лап, прямо ТУДА!.. Да еще при этом, нахалюга, пришептывала:

— Ах, мне бы такого хлопака!.. Ну и яйки!.. Как у хорошего мужика... Зобачь, маш бабо пляцек!..

Я от нее еле вырвался. Лапы дрожат, хвост — трубой, ТАМ — все звенит! Поставь пять Кошек в ряд — ни одной мало не будет!

А что такое «маш бабо пляцек», я только потом сообразил. Это вроде нашего «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!».

Уже в саду, когда мы с Фридрихом выходили пройтись по Грюнвальду, встретили мы и Франца Мозера. Они перебросились с Фридрихом двумя-тремя ничего не значащими словами, и Мозер решил меня погладить. Но я непроизвольно прижал уши к затылку, слегка приподнял шерсть на загривке и совсем немножко показал ему свои клыки.

Мозер в испуге отдернул руку. И в то же мгновение я ПОЧУВСТВОВАЛ, что он ПОЧУВСТВОВАЛ во мне ВРАГА!

Я отчетливо понимаю всю полуграмотность и нелепость построения последней фразы. Наплевать! Стиль мне потом Шура выправит, когда я доберусь до Петербурга. А пока — пусть будет так. Так хоть и неграмотно, но максимально точно.

Перед выходом из дома, в прихожей величиной с гостиную Шрёдеров, из высокой ажурно-литой круглой бронзовой корзины, в которой торчали зонты и трости, Фридрих вытащил одну трость с желтой костяной ручкой и сказал мне:

— Я хочу показать тебе наш Грюнвальдский лес. К несчастью, он излишне цивилизован — водопровод, дорожки, туалеты, указатели, но все же это — лес. И превосходный! У меня там уйма знакомых деревьев, которые состарились со мной...

И тогда я подумал, что Человек, способный искренне сказать такую фразу, достоин счастливой и нескончаемой жизни! И мой долг Кота-гражданина...

Не хочу впадать в излишнюю патетику, но Я буду не Я, если этим тварям — Хартманну и Мозеру — не заделаю такую козу, как выражался Водила, что чертям тошно станет.

Когда мы вышли за калитку, Фридрих меня сразу же предупредил:

— Кыся, не откажи в любезности, пожалуйста, иди рядом со мной. Не убегай далеко. Здесь очень многие выгуливают своих собак и...

— Не боись, Фридрих! — прервал я его в нашей с Шурой российской манере. — Всех ваших Собак я видел в гробу и в белых тапочках.

— Как?! — не понял Фридрих. — В каких тапочках?! Повтори, пожалуйста, еще раз.

— Ну, это только так говорится, — поспешил я его заверить. — Дескать, пусть только сунутся!..

— Прелестно, — сказал Фридрих. — Я ценю твою храбрость, но все же попрошу тебя держаться рядом со мной.

Причем это было сказано тоном, противоречить которому просто не имело смысла.

И я пошел рядом с Фридрихом, поражаясь такому отточенному сочетанию интеллигентной вежливости с непреклонной волей Человека, привыкшего к неукоснительному исполнению своих распоряжений.

Разные мелкие приключения начались сразу же, как только мы направились к лесу.

Откуда ни возьмись, перед нами вдруг возникла очень пожилая и очень высокая дама с аккуратно уложенными букольками седых волос. Дама была завернута в красное клетчатое одеяло — точно такое же, как и то, на котором я спал сегодняшней ночью. В одной руке дама держала длиннющую коричневую сигарету, вставленную в полуметровый мундштук, а в другой руке — туго натянутый поводок, уходящий куда-то в траву.

Поначалу я подумал: там, в траве, пасется или писает Собачка этой дамы. А еще лучше бы— Кошка... Повел носом, принюхался — ни хрена подобного. Ни Собакой, ни Кошкой и не пахло. А пахло каким-то неведомым мне зверем. Причем запах был с явным оттенком опасности...

Дама вежливо поздоровалась с Фридрихом, тот поклонился ей, и в это время на звук голоса дамы из травы вынырнуло НЕЧТО! — что-то коричневое, узкое, длинное, очень хвостатое, стелющееся по самой земле и с такими злобными зубками на маленькой мордочке, что у меня мороз пошел по спине! Мало того, ОНО лишь увидело нас, как тут же бесстрашно рванулось ко мне, сверкая клыками и яростными глазками!

Не скрою, от неожиданности я шарахнулся метра на полтора вверх и минимум метра на два в сторону! Но дама привычно оттащила от нас свою зверюгу, извинилась и пошла. А эта узкая Меховая Гадина все оглядывалась на меня, словно сожалела, что ей не дали мной перекусить...

— Что это?.. Кто это?.. — в растерянности спросил я у Фридриха.

— Это баронесса Штраль со своей ручной норкой, — ответил Фридрих. — Не обращай внимания. Ей уже за восемьдесят, она вегетарианка и один из самых активных членов партии «зеленых». Сейчас это очень модно, вот она и завела себе живую норку... Ты испугался?

— Очень уж неожиданно, — промямлил я. — Такого я еще никогда не видел...

Я хотел было еще что-то сказать Фридриху, но в этот момент неподалеку от нас остановился «фольксваген-пассат» и из-за руля вылез немолодой человек со странно знакомым лицом. Он неторопливо обошел свою машину, открыл пассажирскую дверь, и оттуда с громким лаем выскочила огромная овчарка и помчалась мне навстречу!..

Тут-то и произошло то событие, с которого я начал свой рассказ о следующем дне после посещения «Тантриса».

Вот когда я наконец понял подлинный смысл слова «аристократ»!

Не «аристократ» — владелец роскошных домов в Мюнхене, Италии и Швейцарии...

Не «аристократ» — родовой наследник разных там озерных замков и многомиллионного состояния, которое позволяет ему мотаться по всем аукционам мира — по каким-то там «Сотби» или «Кристи», как говорил профессор фон Дейн, и, не считая бабок, покупать все, что ему там приглянется...

Нет, это был истинный АРИСТОКРАТ ДУХА — боец и заступник, не ведающий ни преград, ни страха! Как Шура Плоткин... Как Водила!

Но мне Фридрих фон Тифенбах показался еще более героическим— потому что в отличие от Шуры и Водилы он был маленьким, щуплым, нездоровым, и за его худенькими плечами было шестьдесят пять лет навыхлест прожитой жизни!..

Когда Фридрих увидел, как на меня мчится огромная овчарка, он, ни на секунду не задумавшись, заслонил меня своим телом, поднял над головой трость и бросился вперед — на овчарку, превосходящую его и в росте, и в весе по меньшей мере в два раза.

— Прочь!!! —. грозно закричал Фридрих и замахнулся тростью на огромную овчарку.

Но эта овчарка была, видать, так тренирована, что совершенно не обратила ни малейшего внимания на замечательного и решительного Фридриха фон Тифенбаха, грудью вставшего на мою защиту. В гигантском прыжке она просто взвилась в воздух и с ходу перепрыгнула через моего Фридриха с его задранной вверх тростью!