Экслибрис - Росс Кинг

— Все в порядке, сэр?

— Да, все в порядке, — пробормотал я, пожалуй, чуть громче, чем следовало.

Меня сильно трясло, и я надеялся, что он не заметит этого, хотя, по-моему, это было уже не важно. На время этого испытания мы, учитель и ученик, словно поменялись ролями. С первого же момента нашего поспешного бегства вверх по лестнице он вел себя терпеливо и храбро, а я, его учитель, не мог противопоставить ничего, кроме страха, растерянности, а позже — жалоб и сетований. Меня раздражало пребывание в этом замкнутом пространстве. Просидев всего несколько минут на табурете, я почувствовал, что у меня разболелась голова; потом у меня затекли ноги, еще немного погодя я понял, что моему мочевому пузырю отчаянно нужно опорожниться. Потом меня раздражал спертый воздух. В груди что-то булькало, и моя диафрагма судорожно сжималась, когда я сдерживал лающий кашель, который сразу же мог бы нас выдать. Зажав рот рукой, я пытался найти силу и успокоение в мыслях о священнике, который был нашим предшественником в этой келье; возможно, в такой же ситуации тот человечек целовал образок с изображением агнца Божия, читал молитвы, перебирая четки, шепотом повторял литании. Но думать о нем — это все, что мог делать я, чтобы удержаться от стонов.

А Монк в кромешной темноте нашей тесной каморки чувствовал себя как рыба в воде. Словно он долго готовился к такому событию, или словно его предыдущая встреча с незваными гостями была своего рода суровым плавильным тиглем, в котором возросли его терпение и мудрость, и он стал уже не моим исполнительным подчиненным, а деятельным и решительным вождем, способным быстро спланировать ход действий и оценить положение. Именно он решил, что не стоит зажигать свечу, нашел одеяло, чтобы укрыть мне спину, шепотом уверял меня, что воздуха еще вдоволь и надежда на спасение есть… и именно он, после того как входная дверь с шумом захлопнулась и все затихло, догадался, что один человек еще остался в доме и, затаившись, ждет, когда мы вылезем из укрытия, что я уже и собирался сделать. И конечно же через пару минут до нас донесся приглушенный кашель из моего кабинета. Поэтому мы переждали еще пару часов, пока последний гость тоже не ушел. Тогда Монк, скрестив на удачу пальцы, вылез из нашего тайника и втащил меня наверх. Жадно глотая воздух, я вылез в чулан и бродил по залитым утренним светом коридорам и комнатам, точно человек, выползающий из-под груды камней после окончания жуткого камнепада.

Правда, признаков камнепада не удалось обнаружить нигде — ни в жилых комнатах, ни внизу в лавке. Определенно ничего подобного тому, что случилось несколько дней назад. Мы на цыпочках прошли по сумеречным комнатам, держась подальше от окон — еще один мудрый совет Монка, — в поисках хоть какого-нибудь следа ночных событий. Но все выглядело так, словно в доме никого, кроме нас, и не было; словно последние несколько часов были всего лишь нашим общим кошмарным наваждением. Я даже нашел под лестницей свой кремневый пистолет, очевидно нетронутый. О былом пребывании незваных гостей свидетельствовал лишь слабый запах факельного дыма, подмешавшийся к спертому, но такому привычному воздуху лавки.

— Как вы думаете, сэр, кем были эти взломщики? — Как только мы оказались в привычной обстановке, Монк вновь сделался моим почтительным учеником. — Те же парни, что устроили погром, как вы считаете?

— Нет, я так не думаю. — Мы уже стояли в лавке пристально разглядывая нашу зеленую дверь. — Они ведь не рылись в наших книгах, правда? В отличие от предыдущих негодяев.

Он согласно кивнул головой, и какое-то время мы молча разглядывали все вокруг. Да, книг они явно не тронули. Все они стояли аккуратными рядами на полках, куда мы их расставили, прежде чем закрыться на ночь. Деньги наши также остались целы. Замок на железном сундуке под моей кроватью был цел и невредим, как и мешочек с монетами под прилавком в лавке и как, что более важно, соверены и бумаги, спрятанные под половицами. Из дома не пропало ни одного захудалого фартинга. Я заметил, что совершенно недоумевающий Монк продолжает вопросительно пялиться на меня.

— Тогда, может, вы считаете, что они искали именно вас?

Я пожал плечами, не в силах противостоять его оценивающему взгляду. Отвернувшись, я проверил дверной замок, который оказался нетронутым, как и все остальное. Наши взломщики, кем бы они ни были, хорошо знали свое ремесло.

Но как раз в этот момент кое-что привлекло мое внимание, какая-то грязь около двери, и я встал на колени, чтобы исследовать ее. Серые мелкие комочки почвы, песчаной на ощупь и слегка переливающейся в лучах утреннего света.

— Что это, сэр? — Монк наклонился над моим плечом.

— Ракушечник, — сообщил я ему после краткого исследования. — Известняк.

— Известняк? — Вконец озадаченный, он громко вздохнул. — Из какого-то карьера?

— Нет, не из карьера. С моря. Вот видишь? — Я сдул немного почвы, чтобы показать ему крошечный кусочек, похожий на костяной осколок. — Он образуется из прессованных ракушек — оттуда и название.

Он потрогал пальцем грязь.

— Чтоб мне провалиться, сэр. Как же могли попасть сюда эти осколки? Вы считаете, что их принесли?..

— Вот именно. — Я выпрямился, все еще рассматривая мелкие крошки почвы на ладони. — Ракушечник используется при строительстве дорог, — пояснил я. — Подъездных аллей перед особняками и так далее. Его, должно быть, принесли сюда на подошвах обуви.

Кивнув, Монк продолжал с серьезным видом смотреть на меня, словно ожидал каких-то дальнейших объяснений, от которых я уклонился. Немного погодя я отряхнул грязь с ладоней и постоял перед забранным ставнями окном. Было уже почти восемь утра. Я смотрел, как утренний солнечный свет, просачиваясь сквозь щели ставен, ложится полосками на пол сзади меня и вытравливает длинные тени на мостовой. От этих ярких световых полос у меня защипало в глазах, и колющая боль отдалась в затылке. Но я наклонился вперед и — точно так же, как поступал полдюжины раз за прошедшие два дня, — повертев головой направо и налево, окинул пристальным взглядом всю дорогу. Обычное утреннее движение с привычной какофонией громких голосов, цоканья лошадиных подков, звяканья отпираемых засовов и решеток. Перед лавками материализовались подмастерья с метлами и принялись мести пятна солнечного света.

Глядя на разворачивающуюся сцену, я почувствовал щемящую боль в груди. Это было мое любимое время дня, время, когда я распахивал ставни, опускал тент, протирал воском прилавок и книжные полки, чистил камин и разжигал огонь, приносил чайник с водой, чтобы приготовить первую чашку утреннего кофе, и потом, удалившись за прилавок, с радостью ждал, когда первый из моих покупателей откроет зеленую дверь и войдет внутрь. Но сегодня утром я заподозрил, что этот ритуал никогда уже не будет таким, как прежде. Еще неизвестно, озадаченно думал я, кто может появиться на мосту нынче утром и открыть дверь магазина? Кто еще подстерегает меня, какая злая сила, наделенная тайным могуществом, прячется за дверями и стенами соседних домов, следя за моей зеленой дверью и выжидая очередного удобного случая? Ведь я не сказал Монку, что ракушечник покрывает подъездные аллеи и дорожки во дворце Уайтхолл — именно ракушечник хрустел у меня под ногами, когда я пробирался к архивам казначейства. Мои мрачные мысли прервал громкий скрежет; потом задребезжали стекла, и под моими ногами предупреждающе задрожали балки каркаса. Скосив глаза, я увидел сквозь дощечки ставен, как разводной пролет поднимается к небу, словно деталь огромных заводных часов, протянувших свою черную тенистую стрелу к фасаду лавки. На проезжей части наступило привычное затишье. Телеги и повозки скапливались около «Редкой Книги», а дюжина светло-желтых, наполненных ветром парусов величаво проплывала сквозь образовавшийся проем. Через несколько минут последний парусник вышел из-под моста. Затем заскользили и натянулись на шкивах канаты, деревянные зубцы сошлись вместе, балки под полом задрожали, и мост опустился на место, издав очередной старческий стон. Движение перед «Редкой Книгой» возобновилось, и, как обычно в этот час, над булыжником разнеслись шумная брань, назойливый скрип и грохот.

Да, начался обычный день. Но я вдруг понял, что не смогу участвовать в сегодняшней привычной жизни, что не смогу открыть свою лавку, что впервые за долгую трудовую жизнь я уклонюсь от своих обязанностей. Ибо мой маленький корабль не приближался, как я думал, к спокойной родной гавани, а мчался на всех парусах невесть куда, без карт и компаса. Чуть позже, карабкаясь наверх по винтовой лестнице и придерживаясь за стену, чтобы не упасть, я понял, что «Редкая Книга», служившая мне надежным убежищем все эти двадцать лет, стала теперь небезопасной.

Часть 3

ЛАБИРИНТ МИРА