Казачество в 1812 году - Алексей Шишов

Проигрыш был чистый и имел огромное значение для хода Большой Европейской войны 1813 и 1814 годов, да и для наполеоновских «ста дней» в году 1815-м. Император французов, имевший перед началом вторжения в Россию сильнейшую регулярную кавалерию в Европе, лишился ее в течение нескольких месяцев. Ополовиненная на поле Бородинском, она была добита на берегах реки Чернишни и столбовой Смоленской дороге. Воссоздать ее Французская империя уже не смогла.

Кавалерия Великой армии имела опытных военачальников, гремевших славой в походах Наполеона и в сражениях, им выигранных на полях Европы, прежде всего в войнах против Австрии и Пруссии, на испанской земле. Это был Неаполитанский король маршал Иоахим Мюрат, его начальник штаба генерал Огюстен Бельяр, командиры кавалерийских корпусов генералы Этьен Нансути, Луи Монбрюн, Эммануэль Груши и Виктор Латур-Мобур, генералы Орас Себастьяни…

Командование русской армии, начальник казачьих отрядов и просто полковые командиры иррегулярной конницы уже в самом начале войны могли воочию убедиться в мощи вражеской кавалерии. Или, вернее говоря, в ее многолюдности и многонациональности. Всего границу России в 1812 году перешло 228 эскадронов французской кавалерии и 268 эскадронов союзников и вассалов императора Наполеона I.

Но это была еще не вся кавалерия Бонапарта. В эту массу регулярной конницы следует добавить несколько маршевых эскадронов, следовавших на пополнение рядов Великой армии. Добавить следует и около 20 эскадронов, которые начали формироваться на территории Литвы преимущественно из проживавшей здесь многочисленной польской шляхты. К слову говоря, так называемые литовские войска для Великой армии оказались достаточно призрачным созданием. Но с ними были связаны определенные надежды императора французов и той части аристократии Варшавы, которая стояла на его стороне.

Европейский континент уже много лет не знал на своих полях такой массы конницы, не говоря уже о том, что это была регулярная кавалерия, хорошо экипированная и обученная. Эта масса из 500 с лишним эскадронов (!) состояла примерно из 90 тысяч обученных «правильному бою» всадников. Кавалерийская армада перешла через пограничный Неман для того, чтобы в Русском походе поддержать пехоту и артиллерию Великой армии.

Много написано о том, что император Наполеон серьезно недооценил ни сил и дух противника, ни уровень готовности к большой войне русской армии и, в данном случае, «качественные параметры» иррегулярной конницы Российской империи. Речь в последнем случае идет прежде всего о казачестве и о тех конных национальных формирований башкир, татар, калмыков, мещеряков, тептярей, находившихся на положении казачьих войск.

Казачьи полки и полки национальных формирований вполне подходили под наполеоновское определение «степных ос» по той причине, что они исповедовали на войне издревле знакомую им тактику ведения войны в степях равнин и степных предгориях. Но на «жалких арабов Севера» (опять же по язвительному выражению Бонапарта) иррегулярная конница России совсем не походила. Если бы это было не так, то, вполне возможно, поражение Французской империи в 1812 году не выглядело бы для нее такой удручающей воображение катастрофой.

В любом случае историки сходятся на том, что Наполеон недооценил театр военных действий (с его просторами, лесами и народонаселением), достоинства военной силы императора Александра I. И, соответственно, переоценил реальные боевые возможности действительно Великой армии, в том числе и ее кавалерии, которая, по мысли венценосного завоевателя, должна была уже в самом начале войны подавить конницу русской армии. Бонапарту и его маршалам даже в головы не приходила мысль о том, что французский кирасир может неровней стать казаку с Дона.

Потом среди пронаполеоновских исследователей появится суждение о том, что кавалерия наполеоновской армии на территории России сильно пострадала от бескормицы и холодов. Говоря об этом, такие историки как-то забывают простую истину о том, что бескормица для лошадей и холода (даже сильно преувеличенные морозы), осенняя распутица на дорогах от Москвы к реке Березине переживались и конниками армии России в той же мере, что и неприятель.

Действительно, лошадиные трупы во множестве отмечали путь бегства остатков Великой армии из российских пределов. Виной тому были бескормица, первые морозы, чрезмерная утомленнсть коней. Но ведь ту же бескормицу, обледенелые дороги и не меньшую утомленность на войне каждодневно испытывала «конская часть» русской армии. Равно как и казачья конница, неутомимо трудившаяся при преследовании вражеских войск от Колоцкого монастыря вплоть до заснеженного льда пограничного Немана. Это было все именно так, а не иначе, как кому-то сейчас хочется.

Что касается шипованных подков, предназначенных для лошадей в снежные зимы, то здесь, разумеется, первенствовала русская кавалерия. Но думается, что планируй Наполеон свой Русский поход до первых снегов, он дал бы соответствующее требование своим хозяйственникам-тыловикам. И тогда бы шипованные подковы для лошадей кавалерийских, артиллерийских и обозных не стали бы мифической принадлежностью, необходимой для дорог России в конце года, начиная с октября месяца. По крайней мере, полковые кузнецы, настоящие мастера железного дела, могли в известной мере справиться с этой проблемой на месте.

Соответствующие времени года лошадиные подковы мелкой хозяйственной проблемой для французов не стали, а их тыловая администрация это дело откровенно провалила. Правда, у нее есть железное алиби: кто из хозяйственников Великой армии знал, что победоносная военная кампания их императора так опасно затянется во времени. «Козел же отпущения» нашелся в лице генерал-интенданта наполеоновской армии дивизионного генерала графа Матье Дюма.

Чем взяли преследователи армии Бонарата, то есть платовские полки, верх над вражеской кавалерией, хорошо обученной, снаряженной и дисциплинированной, обладавшей, чего греха таить, для истории Отечественной войны 1812 года, высоким боевым духом? Почему маневренная война закончилась для французов поражением еще до того, как на Смоленщине ударили первые морозы, причем не столь устрашающие воображение не военного человека будущих времен?

Та война показала, что для кавалерии (людей и лошадей) губительны не только сабельные схватки, ружейные залпы плотных рядов неприятельской пехоты, картечная пальба в упор и чугунные ядра, смертельно калечащие все живое в конце траектории своего полета на поле боя. Лошадей, собранных воедино с пол-Европы, изматывало каждодневное противодействие действиям конницы противной стороны.

Карусель казачьих дозоров и полков, в том числе и лихих бойцов-одиночек, вокруг мест расположений наполеоновских войск, их походных колонн, маршевых отрядов и тыловых обозов, команд фуражиров сильно изматывала наполеоновскую кавалерию. Ей при появлении русских конников приходилось выходить в поле для отражения возможной атаки, в начале войны – для преследования, занятия выгодных рубежей и переправ через реки. То есть лошади работали на войны на пределе своих физических возможностей.

Поэтому кавалерийские кони «вырабатывали свой походный ресурс» преждевременно и до такой степени, что дохли по дороге, не став годными даже для того, чтобы тянуть орудия, зарядные ящики и обозные фуры. Такая ситуация для наполеоновской Великой армии сравнима с катастрофой, когда кавалерия маршала Мюрата таяла буквально на глазах у Наполеона. На тяжелую кирасирскую кавалерию он ставил карту не менее значимую, чем полководцы Второй мировой войны на стальные танковые армады.

К заслугам платовской казачьей конницы на втором этапе Отечественной войны следует, бесспорно, отнести следующее. «Жалкие арабы Севера» стали не только смертельным врагом для императора-полководца Наполеона. Русское казачество нанесло полное поражение Великой армии и в немаловажном деле – в состоянии морального духа войск. Из истории Отечественной войны это видится в следующем.

После сражения у Малоярославца у всех чинов Великой армии от императора французов, его маршалов империи до рядового солдата в голове витала благая мысль о том, чтобы с честью выйти из создавшегося положения. И подобру-поздорову унести собственные ноги и ноги своих коней из России. Однако при виде каждый день вокруг себя платовских «степных ос» такое понимание сложившейся ситуации стало в корне меняться.

После боев под Вязьмой и у Красного наполеоновцы думать стали совсем о ином для них исходе Русского похода. Думали просто о спасении собственной жизни и избежании всегда позорного плена, который в известных случаях называется почетным. Но чтобы избежать и спасти вышеназванное, требовалось «дать ноги», то есть побыстрее спасаться бегством. Тут уже было не до спасения лошадиных жизней. В такой ситуации обладание измотанным войной конем могло стать неким гарантом собственного спасения.