Факап - Михаил Харитонов

Пёс, ну вот зачем я это написал? Наверное, ради последней фразы. Себя жалко. Расклеился.

А хоть бы и так. Расклеился. Я не герой, да? А герой на моём месте что бы делал? Комов, наверное, уже свихнулся бы, и уж во всяком случае разнёс бы половину станции. Он человек деятельный, ему сидеть и ждать — хуже нет. Видел я его в таких ситуациях, самому страшно становилось. Сикорски — пожалуй, тоже потёк бы: так и вижу, как он ходит взад-вперёд по коридорчику и интриги против самого себя плетёт. Горби разве что, у этого опыт есть. Перемогся бы на коечке. Но кто у нас великий Горби и кто — Вандерхузе? А вот почему-то на коечке именно дядя Яша. Который тут сидит и чувствует себя ошибкой природы.

Если честно, Лена, устал я очень. Ощущение такое, что я на этой проклятой станции целую жизнь прожил. Нормальная жизнь вспоминается уже как сон какой-то. Ничего не хочется. Даже курить. Кстати, совсем расхотелось. Что-то внутри переломалось по этой части. Раньше мне даже снилось, как курю. Вроде полжизни отдал бы за ящик сигар. А сейчас покажи мне кохибу коллекционную — не уверен даже, что возьму.

День 74

Сегодня не могу писать. Завтра. Как очухаюсь.

День 75

А вчера меня в каком-то смысле убили. Всё-таки убили. Однако я живой. Всё-таки живой.

В общем, дело было так… или не было дела? Всё-таки было. Уверен — было. Такое не забудешь.

Короче, позавчера у меня опять были панические приступы перед сном. Кончилось всё тем, что я нашёл в аптечке снотворное, принял его и проспал шесть часов. На седьмом часу проснулся от собственного крика. Ещё где-то час приходил в себя. Потом долго лежал в ванне и пытался лечить нервы Сен-Сансом. Помогло не особенно — и хуже того, чуть было не заснул в воде. Испугался, что захлебнусь, побежал под ионный душ. Замёрз. Решил немного погреться. Прилёг на коечку, под спинку подложил гермокомбез, накрылся — и сам не заметил, как заснул.

То есть это мне приснилось, что я заснул. А на самом деле я сидел за компьютером и пытался что-то писать. И вдруг с экрана всё стёрлось. Раз — и нету. Я испугаться не успел, как замигал свет, как при нуль-переброске. А потом из коридорчика, от камер — шаги. Тяжёлые такие, увесистые. Уверенные.

Я оглянуться только успел, и тут ко мне входит Толик Бойцов, а за ним Олесь Котик и Малкин с термопакетом в руке. Наша убойная команда.

Нет, я в обморок не упал. И с лица, наверное, не сбледнул, как выражается Славин в таких случаях. Даже не испугался толком. Одна мысль только в голове осталась — «вот и всё, вот и всё». И никаких других мыслей, только вот это «вот и всё, финита, крышка, всё, приехали».

Олесь достаёт парализатор, виновато этак улыбается и говорит:

— Ждал нас, наверное? Прости, в космосе большой факап. Еле прорвались.

Толик поднимает свой «герцог» 26-го калибра, тоже улыбается и вежливо просит:

— Привстань, пожалуйста.

И я послушно так встаю, понимая, что сейчас он мне всадит пульку в сердце. Именно в сердце, не в голову — чтобы мозг остался целым. А на полсекунды раньше Олесь пустит мне в лоб луч парализатора. Чтобы я ничего не почувствал, во-первых, и чтобы мозг целее был, во-вторых. Потом Малкин отрежет мне микроструной голову и упакует в термопакет. Бойцов и Котик обыщут тело и, скорее всего, утилизируют. Жаль только, что ребята не догадаются взять гермокомбез, они же не представляют, какая это ценность. Я даже хотел объяснить им, чтобы они его с собой забрали и подарили Славину, он оценит, но не успел и рта раскрыть, как всё перед глазами застыло и онемело, потом в груди что-то хрустнуло и я проснулся.

Честно скажу — первым делом проверил, нет ли подо мной лужи. Нет, не было. И вообще чувствовал я себя хорошо. Не поверишь, Лена — хорошо. Очумело несколько, но хорошо. Будто гора с плеч свалилась. Хотя не с плеч, скорее с сердца. Которое всё это время было как бы сжато, потому что было страшно. А теперь — всё.

Я сидел на коечке и соображал. Выяснилось, что я откуда-то знаю и понимаю, что случилось. Ну не всё понимаю, но довольно многое. Как будто в голову кто-то закачал. Хотя, наверное, так и было — иначе откуда уверенность, что я всё правильно понимаю?

Так вот, я откуда-то знал, что убойную команду отправил ко мне не Славин и не Григорян, а лично Геннадий Юрьевич. Отправил не потому, что считал меня виноватым, а потому, что испугался чего-то очень сильно. Но кто-то — то есть понятно кто — счёл мою смерть несвоевременной. Да, именно в такой формулировке. Нет, даже не в такой, это просто ближайшее похожее слово. А если точнее — решил, что смерть не пойдёт мне сейчас на пользу. Интересно, что они там у себя считают пользой? Хотя нет, не интересно. Я как вспомню этот золотой свет и руку, так мурашки по коже. Ну их, все эти лаксианские дела, знать ничего о них не хочу.

В общем. То, что когда-то было Левиным, мою смерть отменило. Хотя нет, не так. Сделало её не бывшей. То есть она была, но последствий не имела. Потому что все последствия были развернуты в прошлое, а оно просто так не меняется. Ну почти. Покровило немножко в том месте, куда потом пуля попала, лоб немножко почесался от парализатора, воспаление какое-то внутреннее — и всё. Ну, это терпимо.

Интересно, что стало с убойной командой? Что-то с ней случилось, вот только что именно — я так и не понял. То есть, с одной стороны, я точно знаю, что её больше нет. С другой — что с Бойцовым и его ребятами ничего плохого не произошло. Как это совмещается — не знаю. Может, когда выберусь, больше пойму. А что я отсюда как-то выберусь, у меня особых сомнений больше нет. Уж если меня от верной смерти спасли, не оставят же здесь гнить? Вот это мне уж точно не на пользу будет.

Извини, Лена, пойду ещё немного подремлю. Что-то у меня в последние дни недосып образовался.

День 76

Новая беда: не могу заснуть. То есть засыпаю, вот уже совсем засыпаю, и потом вдруг резко вздрагиваю и просыпаюсь. Как будто страх какой-то будит. Хотя страха как такового вроде тоже не чувствую. Ерунда какая-то.

Ладно, попишу, авось полегчает.

На самом деле ситуация в семье Званцева сложилась неприятная. Хотя не то чтобы удивительная. Бывает. Сейчас из этого трагедии не делают: дети по большей части в интернатах живут и контакт с родителями у них слабый. Ну скажут папе-академику, что у его сына успеваемость ниже средней, способностей и талантов не выявлено, и наиболее вероятный жизненный путь ему — на водорослевую ферму. Неприятно, да. Но, в общем-то, и на водорослевой ферме люди нужны. Пусть лучше там трудится, чем в папином институте небо коптит.

Вот и у Званцевых возникла та же ситуация. Единственный сын Маюки Малышевой был, как бы это сказать повежливее, недаровит. Не то чтобы дурак, но науки ему не давались. От слова совсем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});