Тройная игра - Фридрих Незнанский

— И от искусственного банкротства, — подсказала Лена.

— Да, — охотно кивнула Нюся, — и от банкротства тоже.

— А если нет?

— Если нет?.. Ну что ж, тогда тебе будет очень плохо, очень. Я сама женщина, не людоедка, но прикажу этому, — она кивнула в сторону двери, за которой скрылся Мастерила, — чтобы он тебя взял в работу. Я думаю, изнасилование будет самым легким от него наказанием. Соглашайся, соглашайся…

— Эх ты, — презрительно бросила Лена. — А я-то думала, ты Игоря любишь… ревновала к тебе. А ты, оказывается, просто продажная тварь…

— Кто тварь? Я? — сощурив глаза, спросила Нюся и что есть силы ударила Лену в бок острым носком сапога. — Правда, что ли, тебе, дуре, ребра переломать?.. Эй там, на кухне! — крикнула она Мастериле. — Иди подержи эту институтку, а я ей укольчик сделаю.

— Какой укольчик-то? — уточнил Мастерила — любитель анатомии и всяких научных средств достижения истины.

— Сыворотка правды называется, — ухмыльнулась Нюся, готовя шприц.

— Скополамин, что ли? Надо ж, мороки сколько.

— Зато безотказно.

Так они и толковали над замершей от ужаса и унижения Леной. Но что она могла сделать, попав в грубые руки этого уголовника, если Мастерила был в несколько раз сильнее нее.

— А потом чего? — спросил у Нюси дотошный Мастерила.

— Потом? А запрем ее в подполе, и все дела. Спасут — ее счастье, не спасут — хрен бы с ней. Как смотришь?

— А чего мне смотреть? Она меня видела, она тебя видела — ее мочить надо, и все дела…

«У, пидор гнойный! — неожиданно вспомнила Лена одно из отцовских ругательств. — Вонючий хорек!»

Он отпустил ее, даже как-то оттолкнул от себя, и Лена сразу почувствовала действие укола: на нее навалилась какая-то непроглядная тоска, неудержимо захотелось плакать. И в то же время она чувствовала, что какая-то часть ее души осталась прежней, не тронутой вирусом покорности. «Про тайник говорить нельзя, — сопротивлялась что есть мочи эта часть души. — Нельзя, нельзя, потому что я давала слово Игорю. Господи, как это ужасно, что нельзя плюнуть на все, сдаться и заплакать. Но нельзя, нельзя!» Она вдруг поняла, что совсем плохо помнит, кто такой этот Игорь, но то, что он велел ей молчать, помнила отлично. «Я вот что, — подумала она, — я буду отвечать только на прямые вопросы. Например, на вопрос „Сейчас ночь или день?“ можно ответить двумя способами: или сказать „день“ или сказать „фиг его знает“. И то и то будет правдой. И, руководствуясь этими соображениями, остатками задержавшейся в ней логики, она показала врагам, где тайник, но не сказала, как его открыть, потому что после того, как Мастерила снял доски закрома, он спросил у нее:

— Можешь открыть?

И она честно ответила:

— Нет.

Вот если бы он спросил, где ключ или знает ли она шифр, тогда, наверно, да, она помогла бы им открыть маленький сейф. Но он не спросил…

Безуспешно поковырявшись с металлической дверцей, Мастерила не удержался, сначала ударил ее по лицу, потом очень больно пнул в живот.

Она заплакала от боли и обиды и сказала ему почему-то мужским голосом:

— Пидор ты гнойный, вот ты кто!

— Чего?! — взвился Мастерила, но Нюся властно осадила его:

— А ну прекратили этот тюремный балаган!

Неизвестно, чем бы все это кончилось для Лены, скорее всего очень печально, если бы не пришел в себя Иван Аверьянович. Дело в том, что последние годы он по предписанию врачей сидел на лекарствах, стимулирующих умственную деятельность и борющихся с атеросклерозом. Войдя в контакт со всей этой лечебной химией, Мастерилово снадобье, обычно надолго вводящее человека в состояние ступора, неожиданно изменило свои свойства, сделав деда личностью необычайно деятельной и остро соображающей… Ожив, он для начала запер свой киоск, отыскал пристанционного милиционера и рассказал ему, как всего час с небольшим назад его попытался вырубить какой-то хмырь уголовного вида. Сообщил также, что собирается этого хмыря найти, пока не произошло беды много большей. Ничто сейчас не могло разубедить Ивана Аверьяновича в том, что если не ему самому, то его дому угрожает настоящая опасность.

— Поди, Аверьяныч, проспись, — мягко сказал милиционер. Молодой еще, глупый. — Я, — сказал он, — тебя уважаю как нашего ветерана, но, по-моему, тебе надо отдохнуть. А то ты как этот… ну как его, болгарин-то был, которого зонтиком укололи…Ты давай двигай домой, а если что — позвонишь к нам в отделение, поможем. Только зря не звони, понял? А то ребята обидятся и, хуже того, обозлятся.

…Иван Аверьянович даже возликовал, увидев на подъезде к своему дому две легковушки. Значит, не просто так он заподозрил неладное! Есть еще чутье! Или это Елена приехала осматривать свои владения, а он накрутил тут уже черт-те что?

Подумав, он все же решил не переться в дом напрямую, а осторожненько, не обнаруживая себя, сначала все проверить. Еще на улице он услышал глухо, будто из-под земли доносящиеся крики, вернее, сначала он услышал, как плачет какая-то женщина, а еще двое, мужчина и женщина, орут на эту плачущую:

— Говори, сука, как его открыть!

Крики становились тем слышнее, чем больше он приближался к дому, и наконец Иван Аверьянович сообразил: голоса доносятся скорее всего из его собственного подполья, а плачущая женщина — это, очевидно, Лена, которой после смерти Игоря открылся какой-то секрет дома и которая из-за этого самого секрета попала сейчас в самую настоящую беду.

Когда снизу, из подпола, снова донеслись крики, звуки ударов и плач, он стремглав влетел в дом, одним рывком оказался возле люка, ведущего в подполье, и с маху закрыл его. Крышка была тяжелая, с полом заподлицо — сама становилась частью пола и запиралась на мощный кованый засов. «Умели делать в старое время», — блаженно улыбнулся Иван Аверьянович и, с наслаждением слушая доносящиеся из подпола нервные, панические стуки, взялся за телефонную трубку.

— Алло, милиция! Я поймал у себя на даче воров, что теперь с ними делать?.. А вы? Может, все-таки подъедете? А то я старый, десять лет уж как пенсионер. С лишним… А? Адрес? Да ради бога. Осенняя аллея, дача номер 28. Да-да, Разумовский Иван Аверьянович… Я уже одному вашему сообщал, но он мне не поверил, никому, видно, не передавал…

Теперь эти, снизу, грозили убить Лену, если Иван Аверьянович их не выпустит, но он им не поверил. Как будто это так просто — убить человека, зная, что тебя все равно заметут! Квартирная кража — это одно. Убийство — это совсем другое. Да и потом, если честно, угроза на него не подействовала: Лену он совсем не знал. Даже если и погибнет — все равно вместо нее одной поймают сразу двоих преступников.

Наверно, он выживает из ума, снисходительно подумал о себе Иван Аверьянович. Но что с человека возьмешь, тут же хитро улыбнулся он, если ему уже столько лет, да еще стресс, да еще если учесть, что его хотели отравить какой-то дрянью?..

В ожидании милицейского наряда он бесцельно сидел за столом, то слушая, то переставая слушать доносящиеся снизу шумы. Понюхал стоящий на столе пустой графинчик и пожалел, что не может спуститься сейчас в подпол и нацедить себе кружечку-другую замечательно пахучего вина…

13

Денис Грязнов.

После всех наших подвигов мы стали обладателями такого объема информации, какой еще день-два назад нам даже и не снился. И не просто информации, а информации, надо сказать, просто удивительной.

Но начну я все же с того, что, во-первых, мы выполнили свои обязательства перед заказчицей, Еленой Романовной. Теперь мы знали точно, что ее несостоявшегося мужа именно убили, пытаясь это убийство выдать за несчастный случай. Во-вторых, мы знали и кто его убил; мало того, уже могли сообщить заказчице, что убийца арестован и уже, кажется, начал давать признательные показания. Как-то она отреагирует на то, что человек, который пытался похоронить ее в подполе, и убийца ее мужа — одно и то же лицо?! В-третьих, мы предположительно знали уже и заказчика — это был, хотите верьте, хотите нет, заместитель начальника ГУБОПа генерал-майор милиции Суконцев. Был очевиден и мотив этого заказа — Суконцев хотел устранить конкурента собственного сынка, занимающегося тем же самым бизнесом, что и погибший Разумовский. Вообще, действия, направленные на уничтожение этого самого конкурента, проглядывались очень хорошо: специально подстроенное «маски-шоу», искусственное банкротство фирмы Разумовского, которая еще вчера процветала, и назначение внешнего управления. Обычное для нынешней милицейской практики дело: по заказу устранить руками ОМОНа конкурента, парализовав при этом его деятельность путем изъятия документации. Для Суконцева тут и риска-то никакого не было, зато какое удовольствие — порадеть родному чаду. Случайно, что ли, временным управляющим в «Милорде» был назначен именно его любимый Толик?