Великая княжна Настасья - Айлин Лин

сном я вручила её Деяну, надеясь, что он не будет сильно разглядывать. Муж развернул мой подарок, посмотрел на кривые стежки, улыбка пряталась в уголках губ, в глазах плясали смешинки. А мне было стыдно, что не могу сделать обычную рубаху, которые женщины здесь шьют на всё семейство год от года. Поблагодарив за дар, Деян аккуратно свернул одежду и уложил в сундук, сказав, что одевать подарок жены следует только по праздникам, и то, хотелось добавить мне, людям на потеху.

Мои самогонные опыты сыграли и со мной злую шутку. Вторую партию, которую я варила, для того чтобы объяснить Дане весь процесс, готовила, не отходя от кастрюль, печь нещадно чадила, дым в сочетании с винными парами превратился в смрад. Кое-как дождавшись окончания перегонки, бледная, как покойница, я поднялась к себе. Переполошилась Алёнка. Через минуту в покои влетела матушка:

- Доченька, что случилось?

Меня мутило, перед глазами всё плыло:

- Ничего, похоже, просто надышалась дымом.

Милава подошла ближе, внимательнее вгляделась в моё лицо:

- А не носишь ли ты дитя под сердцем?

- Н-нет, - вопрос обескуражил, - точно нет.

- Да живёте ли вы с мужем как супруги? – княгиня проницательно на меня покосилась.

- Нет, - прошептала я, отвечать на такие вопросы было неловко.

Лицо Милавы сделалось серьёзным и опечаленным:

- Неужто не мил тебе Деян, доченька?

- Он мне стал очень дорог, матушка, только муж и внимания на меня не обращает, когда мы одни, - обида, копившаяся на благоверного, прорвалась слезами. Милава обняла меня, баюкая, как маленькую:

- Глупенькая, бережёт он тебя, напугать боится, причинить боль. Сама ты должна поласковей с мужем быть, - матушка улыбалась, - какая ты ещё совсем девчонка, с печенегами воевать не струсила, а к мужу и подступиться, как не знаешь.

А ведь я, действительно, робела перед Деяном, как на первом свидании. Сердце колотилось от его запаха, хотелось прижаться к нему, вдохнуть поглубже дивный аромат его кожи, смотреть, не отрываясь, в чудесные очи, услышать, как он называет меня своей пичужкой.

Глава 36

Умывшись ледяной водой, я пришла в себя. Вскоре пришёл и Деян, узрев меня в таком виде, напугался:

- Настасьюшка, да на тебе лица нет, хворь какая приключилась?

Я успокоила мужа и без сил, разбитая, словно весь день мешки с углём таскала, отправилась спать. Сил соблазнять собственного благоверного никаких не осталось. Но я планировала это сделать сразу же, как только появится время. И энергия.

Быстро мелькали дни, вот уже и березозол перелетел за половину, наступила Комоедица (прим. автора – Масленица у древних славян). Весь город собирался к празднику, пеклись угощения, девицы готовили лучшие наряды и украшения. Вечером, накануне гуляний, меня позвала матушка.

Войдя к ней, увидела разложенное на кровати зелёное платье, всё расшитое алыми цветами.

- Возьми, доченька, принарядись завтра, сходите с Деяном на праздник в город. Совсем вы забыли, что молодые, только о делах и печётесь. Развейтесь, позабавьтесь. Да и народ уважите, чай мы не киевские князья, за стенами детинца не хоронимся.

Платье было великолепно, широкая юбка так и струилась, словно волнами, цветы переливались алыми бликами при свете свечей.

- Спасибо, матушка. А ты пойдёшь с нами?

- Нет, здесь побуду. Да на пиру встречу гостей званых.

Милава взяла на себя заботы, оставив нам взамен всю радость от праздника. Я с благодарностью обняла матушку, она погладила меня по волосам и легонько поцеловала в макушку.

Комоедица начиналась спозаранку. Поэтому ещё не встало солнышко, а меня уже подняла Алёнка. Деяна не было.

- Княгинюшка, уж и наряд я приготовила, поднимайся, - рыжая плутовка вихрем носилась по опочивальне.

Я натянула на себя платье, чернавка, расправив длинную юбку, ахнула:

- Красавица какая, ровно лебёдушка. Ох, распрощается окончательно воевода наш со своей головушкой, увидев тебя.

Поверх повоя Алёнка надела на меня расшитый алыми камнями кокошник, в цвет ему подобрала браслеты, ожерелья и кольца, осмотрела меня придирчиво со всех сторон:

- Глаз не оторвать, как хороша! - с придыханием прижала руки к груди чернавка.

Поверх платья я надела нарядную душегрею. Дождавшись Варвару, тоже собравшуюся на праздник, мы поспешили во двор. Воительница избавилась от своего ежедневного платья и оделась в ярко-голубой наряд, подчёркивающий светлый цвет её глаз. Распустила волосы, повязав узорчатое очелье. В последнее время начала я замечать, каким мечтательным становился взор суровой девы, когда глядела она на Руслава. Видно весеннее тепло, и нежные речи воина растопили ледяное сердце валькирии.

Во дворе уже шумел народ, гридни перемигивались с сенными девушками, все несли в руках угощение Медвежьему богу. Из толпы дружинников вышел ко мне навстречу Деян, в алой свите (прим. автора – верхняя длинная распашная одежда, разновидность кафтана), богато украшенной вышивкой, подпоясанной широким поясом, на плечи был накинут расшитый золотом корзно, отороченный мехом. Я засмотрелась на мужа, такого статного в этой одежде и такого притягательного. И увидела его заворожённый взгляд, Деян не отводил от меня глаз любуясь. Он подошёл, взял меня за руки:

- В дивную жар-птицу превратилась пичужка моя, - наклонившись, поцеловал мои ладони.

Тепло и нежность разливались по всему телу, в сердце звенели птичьи трели.

Шум всё нарастал, вскоре тронулись мы по дороге к воротам, а там свернули к лесу. К нам присоединились и городские жители, толпа всё росла. Многие радостно приветствовали нас с мужем. Снег под деревьями почти стаял, но ещё лежал плотной коркой, не давая земле оттаять. Девицы с песнями и прибаутками раскладывали на пеньках блины – угощение Медвежьему богу.

Гридни затеяли игру в пробуждение хозяина леса. Один из парней укрылся ветками, словно спящий медведь в берлоге, а остальные, кидая в него талым снегом и палками пытались разбудить. Завели хоровод, пели, только гридень и не думал вылезать из своей «берлоги». Наконец, самая смелая девушка забралась сверху веток и принялась тормошить и «будить» медведя. Сорвав с его головы шапку и заливисто смеясь, девица убежала и скрылась за спиной подружек, а «разбуженный медведь» принялся её догонять.

Так с песнями, мы шумной ватагой возвращались в город, парни вывели лошадей, приглашая прокатиться приглянувшихся девушек. Деяну подвели коня Могуты, крепкого чёрного жеребца под стать воину, его грива спускалась смоляными прядями вдоль длинной, гордо изогнутой шеи, шерсть переливалась на солнце. Легко усадив меня, муж взобрался в седло. Его дыхание щекотало ухо, спину грела широкая грудь. Мы неспешно ехали вдоль