Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

class="p1">Похмыкал:

— Минуту назад ты ни о чём таком не думала. Поразительная спонтанность. Живая весна) — и, потеплевшим голосом, — что ты хочешь, чтобы я подарил в ответ?

— Себя. И свою жизнь. Хотя бы в этот раз, — если я что и хотела купить, так жизнь самого Трандуила. У него же.

Владыка вздохнул, встал, поднял мою одежду и закутал меня обратно. Чуть не упала, решив, что это отказ.

— Что ты, разве можно тебе отказать, emma vhenan… Сядь, подожди немного.

Устыдилась, подумав, что в последнее время король почти не отдыхал и может быть вовсе не готовым к плотским радостям. И что вызов отложил просто потому, что отдохнуть хотел, а не меня запугивать. Слегка поперхнувшись смешком, Трандуил ответил на мысль:

— Я готов. Ты не готова. Подожди немного.

Забравшись с ногами в кресло, смотрела, как он через брауни вызывает секретаря обратно, — и, о, счастье! — отменяет распоряжение. Не была уверена, что он сделает это.

Затем просит передать Ардариэлю, что примерно через час нужно подать на террасу настой трав, названия которых он внятно и со знанием дела перечислил на квенья.

И отменяет урок на завтра. Ничего не забыл)

Подал мне руку:

— Богиня, пойдём, погреемся? Я замёрз сегодня, и тебе на пользу пойдёт. Расслабишься.

Похоже, Трандуил знает, что делает. Ну ещё бы, опыт-то и правда есть. Всё отработано небось.

— Да. Не переживай, доверься мне, — а посмотрел с укором. То ли за то, что не доверилась полностью, то ли за мысли про всю Кубань.

В раздевалке сглотнула, увидев ЭТО в стоячем состоянии. Когда на сердце отлегло насчёт дуэли, пришли переживания другого рода. Мда, владыка прав: он готов, а я нет. Хорошо хоть не торопится. Ведёт себя спокойно, болтает на отвлечённые темы. Если бы не насмешка, затаённая в синих глазах и в голосе, и не очевидный стояк, так совсем бы всё прилично было. А так получается ещё неприличней, чем если бы сразу накинулся. Он же специально говорит о разном, но при этом не даёт забыть ни о своём состоянии, ни о том, что вот, уже скоро. Вальяжно раскинув руки по краю бассейна, потягивается, как кот, очевидно радуясь теплу; задаёт вопросы, требующие ответа, и внимательно слушает — и при этом иногда смотрит так, что понятно: думает он не об этом, и не трогает только потому, что хочет продлить момент, и получает наслаждение, смущая и заставляя всё осознавать.

Впрочем, тепло и правда расслабило. Когда вернулись на террасу, кубок с настоем уже был на столике.

— Выпей.

Принюхалась.

— Лёгкое успокаивающее и расслабляющее гладкую мускулатуру зелье, моя недоверчивая valie, — владыка сел и наплескал себе дорвинионского. Ну канеш, ему успокоительное не нужно. Спокоен.

Выцедила весь кубок и повернулась, чтобы тоже сесть. Надо ж, наверное, подождать, пока подействует. На гладкую мускулатуру. Чтобы он мог этим бревном…

Владыка расхохотался. Кресло уехало от меня, поддетое ногой Трандуила, подвёзшего его к себе поближе и положившего на него ноги. С удобством так вытянулся и поманил рукой. Подошла. Сгрёб в охапку и усадил на колени. Повозилась, устраиваясь.

— Что-то мешает? — владыка был сама любезность. Как будто не знает, что да. Сидеть не гладко. Хоть бы скорее, что он тянет?

Обнял за талию и выдохнул на ухо:

— Ш-ш-ш-ш, не торопись. Позволь мне насладиться победой.

Уж и победа. Сама пришла, сама разделась… Плюхнулась, как созревший плод — хорошо хоть не на холодное лоно. Нехолодность прям сильно ощущается.

— Да, Блодьювидд, можно было и ещё поломаться. Что ж ты так? — спрашивает с усмешкой.

Посмотрела в ответ с возмущением. Пятитысячелетний эльф радуется, что переиграл крестьянку?

— Не злись, nandelle. Всё абсолютно серьёзно. Я просто подумал, что тебе захочется иметь выбор: стать моей или улыбаться завтра, глядя на танец смерти — и я дал его тебе. Я не насильник: ты можешь уйти.

— И улыбаться завтра танцу смерти?

— Да.

— Я останусь. Возьмите меня.

Напрягся всем телом и явным усилием воли снова расслабился. Прохладной рукой отвёл волосы в сторону и прошептал на ухо:

— Когда ты просишь, Блодьювидд, совершенно невозможно тебе отказать, — и, с насмешливым сочувствием, — бедная маленькая заинька, загнанная волками, да?) И сейчас эту заиньку будут… большим. Нежно… — и резко вдохнул сквозь стиснутые зубы.

Почувствовала, как кровь плеснулась в лицо и кое-куда пониже.

Не найдя, что ответить, только вздохнула и подобрала под себя вылезшую на холод ступню. И расслабилась в руках Трандуила. Больше всё равно ничего не оставалось.

Владыка молчал, обнимая и вдыхая запах волос и кожи, и от его дыхания мурашки бежали по шее. Какое-то время звук дыхания, становящегося всё сбивчивее, нарушался только ровным звяканьем медленно снимаемых и складываемых на стол колец. Потом он повернул меня к себе. От движения халатик распахнулся, и грудь освобождённо выпрыгнула, прижавшись к полуобнажённой груди Трандуила. Ух, какое у него стало лицо! Забыла о смущении, уставившись. Как он очарованно замер, окаменел… видно, что очень захорошело. Никогда такого прекрасного лица, как сейчас, у него не видела. И вообще никогда ни у кого. Владыка кашлянул и глухо сказал:

— Вижу тебя такой всё время, — и, не давая отодвинуться, с беспокойством спросил:

— Я… немного давил. Но я же для тебя возлюбленный? Не насильник, не случайная прихоть?

Ничего себе «немного»! Хотя с учётом его возможностей, наверное, немного. По сравнению с орочьей верёвкой на шее — совсем чуть-чуть и с куртуазностью. Нет, нет, не хочу здесь и сейчас это помнить.

Кощей таков, каков он есть.

— Конечно, возлюбленный, — прошептала, чувствуя, что говорю правду.

Счастливо выдохнул и попросил:

— Погладь меня. У нас, если женщина хочет мужчину, если разрешает ему всё — она прикасается к его ушам. Чувствительное место, — и беззащитно замер.

Нежно запустила руку в его волосы, голой грудью чувствуя, как у него тяжело бьётся сердце. О, шелковистее, чем кажутся. А я ведь в первый раз его трогаю, до этого не прикасалась сама.

Прижала горячую ладонь к уху, дёрнувшемуся, как у зверя. Да, не человек…

Дарвинов бугорок — всё, что осталось в результате эволюции от острого уха у людей; здесь полностью развит, и окружающие ухо мышцы рабочие — чувствую, как подрагивают. В трезвом сознании меня бы смутило, а сейчас уже несло и казалось увлекательным, хотелось озорничать, и я храбро исследовала чувствительные завитки, обжигая их дыханием, немножко прикусывая; шепча нежности и признаваясь, что да, хотела и хочу, что мечтаю о нём, что желание потрогать не давало покоя много дней.

Владыка, откинувшись