Черновик - Сергей Лукьяненко

Это была уничтоженная функция.

Я медленно перевел взгляд на стелу, на гору цветов, на черный мрамор плиты и бронзовую доску с надписью:

«Памяти Московского метеорита, упавшего на Землю 17 мая 1919 года. Вечная благодарность москвичей ученым-астрономам и лично тов. Кулику, заметившим приближение небесного тела и вовремя предупредившим горожан об опасности! Вечная память товарищам, погибшим при катаклизме!»

Чуть ниже, почему-то уже не на доске, а просто на мраморе, была еще одна надпись: отдельными бронзовыми буквами:

«ПРИ ПАДЕНИИ МОСКОВСКОГО МЕТЕОРИТА ПОГИБЛО ТРИСТА ЧЕТЫРНАДЦАТЬ МОСКВИЧЕЙ».

Нет, конечно, число немаленькое. Но по всем понятиям оно должно было быть в десятки, если не в сотни раз выше. Даже учитывая, что в девятнадцатом году это место и Москвой-то считалось весьма условно… так, дальняя окраина города. Молодец товарищ Кулик и его коллеги. Надо же, в девятнадцатом году заметить приближение метеора, вычислить точку падения, предупредить людей и уговорить их эвакуироваться… Неужели этого события было достаточно, чтобы история пошла другим путем? Чтобы Советская Россия развилась во что-то вполне цивилизованное, дружелюбное, человеческое? Почему же тогда наш метеор мимо пролетел?

— Да, — задумчиво сказали за спиной. — Пятьдесят два года прошло… не шутка.

Я кивнул, предпочитая не вступать в разговор. Но через мгновение до меня дошло.

— Сколько вы сказали? — спросил я, оборачиваясь.

За мной стоял дедок — тот самый, из автобуса, с тростью и в соломенной шляпе.

— Пятьдесят два года назад, — повторил он.

Так, понятно. Это не Аркан, увы… Это его антипод. Мир, где время отстает от нашего. Я открыл новый населенный мир.

Ура? Ура! И тут меня скрутил приступ подозрительности:

— Вы дошли сюда раньше меня? Через лес, пешком?

— Так мы же напрямки. — Старичок улыбнулся. — Пока вы кругаля в автобусе-то давали… а мы напрямки, через лес, тропочками… Я каждый месяц сюда езжу, все пути знаю. Двадцать минут — и тут.

— Каждый месяц? У вас кто-то погиб здесь?

— Господь миловал. — Старик перекрестился. — Но как все это было — помню прекрасно. Да… помню. Присядем, может быть?

Он вытянул руку с тростью, указывая на столики кафе. Странное дело, пальцем ткнуть — было бы невежливо. А тростью указать — чуть ли не изысканный жест. Может, это еще с обезьян пошло? «Не тычь пальцем, ты же предок человека и освоил орудия труда! Возьми палку!»

— Да… Но… — Я заколебался. В транспорте-то у них проезд условно бесплатный…

— Не при деньгах, молодой человек? — Старик улыбнулся. — Позвольте угостить вас кружкой пива.

Пить после прогулки и впрямь хотелось.

— Мне не совсем удобно, — промямлил я.

— Пойдемте, юноша, пойдемте. — Старик пристукнул тростью по камням. — Я вовсе не старый извращенец, норовящий познакомиться с мальчиком. И не алкоголик, травящий байки за выпивку. Ну!

Я смирился. В стариковской настойчивости было что-то одновременно комичное и трогательное. Конечно, за извращенца или алкоголика я его не принимал. А вот за любителя поговорить, рассказать о самом главном приключении в жизни…

Мы уселись под бежевым зонтиком, на ткани которого был напечатан странно знакомый очертаниями логотип: «Квас-Спас». Столик был основательный, алюминиевый, а вот стулья легкие, пластиковые, но с заботливо постеленными подушечками из яркой синтетической ткани. Подошел официант — совсем молодой парнишка. Чернокожий.

— Здравствуйте, Кир Саныч, — сказал он старику, улыбаясь. Не менее широко и дружелюбно он улыбнулся мне: — Здравствуйте.

— Добрый день, — сказал я. Парень вызывал невольную симпатию, сразу хотелось что-нибудь у него заказать.

— Здравствуй, Роман. — Старик снял шляпу, аккуратно пристроил ее на свободном стуле. Трость почему-то прислонил к столу, хотя естественно было бы повесить ее на спинку стула. — Нам, пожалуйста, по кружке пива. «Московского черного». Нет, пожалуй, юноше — «Яузского золотого», ему жарко. И к пиву как положено. Да, твоя матушка пирожки пекла?

— Уже ставит в духовку. — Негр Роман прямо-таки расцвел в улыбке.

— Матушке от меня привет, а нам — пирожки, — решил старик. Когда официант отошел, повернулся ко мне и заговорщицки произнес: — В это трудно поверить, но лучшие в Москве пирожки с капустой печет его мать. Которая капусту увидела, только в Союз приехав!

Значит, все-таки Союз…

— Удивительно, — сказал я, имея в виду вовсе не кулинарные таланты чернокожей иммигрантки.

— Давайте знакомиться, — продолжал старик. — Кирилл Александрович.

— Кирилл. Кирилл Данилович.

— Тезка! Очень приятно.

Летняя стойка с пивными кранами и высокими разноцветными стеклянными конусами — неужели сироп для газировки? — стояла перед входом в ресторанчик. Официант быстро вернулся с двумя кружками пива. Неуловимым движением обронил перед нами на столик картонные кружочки, следом опустил запотевшие кружки с пивом. Старику — чернейший портер с густой шапкой пены. Мне — золотистое, светлое, но без той нездоровой бледности, что отмечает всякие мексиканские и южноамериканские сорта.

Пиво оказалось хорошим. Прохладным, легким, без кислого привкуса.

Следом за пивом были принесены орешки нескольких сортов, тарелка с сырной нарезкой, мелкая копченая рыбешка.

— Пирожки скоро будут. — Роман приложил палец к белому берету, будто шутливо отдал честь, и удалился.

— Так вот, — отхлебывая пиво, сказал старик. — Было это в мае… слухи-то по Москве с первого числа ходили, но мало кто им верил. Сами знаете, какое это время было. Тревожно, голодно… Но восьмого мая все-таки стали людей эвакуировать. Объясняли, что упадет огромный метеорит. Народ, конечно, не шел. Не верили. За дома боялись, за скарб… — Он задумчиво посмотрел на памятник. — Там написано, что триста четырнадцать человек погибли. Врут! Это только те, кто отказные листы подписал: мол, предупреждены, эвакуироваться отказываемся. Их и засчитали. Еще, полагаю, столько же не нашли, не предупредили. Кто двери не открывал, кто прятался, ничего хорошего от властей не ждал. Да и ворья с дураками набежало… сквозь оцепление всегда просочиться можно. Квартиры грабили, веселились. Всю ночь тут костры горели, пьяные вопли были слышны, визги женские… Я в оцеплении стоял. Ох, ругались красноармейцы… мат стеной стоял. А утром ударило.

— Вы видели, как упал метеорит? — спросил я.

— Нет, конечно. Что вы, Кирилл! Был удар. Страшный удар, Спасская башня у Кремля накренилась… Земля будто море волнами ходила. Свет — ослепительный, ярче тысяч солнц. Грохот — кто от страха вопить не начал, тому барабанные перепонки порвало. Потом говорили, будто видели кто огненный шар, с неба валящийся, кто дымный след… Нет, ерунда все это. Удар, свет, грохот. Все отсюда, вот именно с этой точки, и шло. Телеграфные аппараты на пятьдесят верст вокруг погорели…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});