08.2.Кальтер: Свинцовый закат - Роман Глушков

Превосходно понимая, какие чувства обуревают и без того едва живого дядю Костю, я предпочел оставить его слова без комментариев. Хотя, опять-таки к чести майора будет сказано, он даже полунамеком не выдавал собственное волнение. Разве что снова крепко сжал губы, но это могло быть и из-за рвущей Тимофеича изнутри боли. Истинный самурай, честное слово. Таких сегодня в Зоне – один на тысячу, если не меньше. И крайне прискорбно, что при этом они так же смертны, как остальные сталкеры.

Удивительные, однако, мысли лезут последнее время в голову. Не тот ли это самый Кальтер, который равнодушно отвернулся от смертельно раненного Бульбы в Диких Землях? Весь год я питал к ублюдку-майору стойкую и жгучую ненависть, а побегав с ним двое суток по Зоне, вдруг проникся к Тимофеичу уважением. В то время как он относился ко мне не сказать чтобы очень уважительно. Даже когда компаньон изредка снисходил до откровенного разговора, он делал это под давлением с моей стороны, идя на уступку, но вовсе не горя желанием посвящать меня в свои тайны. И вот я сижу здесь и почти искренне горюю, глядя на то, как этот двуличный тип медленно умирает и постепенно прощается с главной надеждой в своей жизни. То есть практически переживает две смерти одновременно. И при этом остается совершенно бесстрастным, в то время как я на его месте уже давно сломался бы и морально, и физически.

Мое, на первый взгляд, беспочвенное уважение к Кальтеру не исчезло и тогда, когда он выдал мне свое последнее откровение. На сей раз по собственной воле, без какого-либо принуждения с моей стороны. Выслушав его, прежний Мракобес плюнул бы в такого дерьмового компаньона и, развернувшись, не оглядываясь ушел бы прочь. Но нынешний странный Леня воспринял слетевшую с уст Тимофеича горькую правду невозмутимо – точно так же, как майор свыкался сейчас с крахом своей мечты. Я-вчерашний попросту впал бы в шок от такого собственного поступка. Но Я-сегодняшний вдруг обнаружил, что отношусь к нему как к чему-то вполне естественному, и проявил невиданное по моим меркам великодушие. Стоило мне поступиться былыми принципами, и эти устаревшие мерки вмиг самоустранились, а на их месте возникли новые. И знаете что? Они импонировали мне гораздо больше. Потому что подлинное великодушие – это удел сильных духом, и я был безмерно рад, что, когда судьба вдруг подкинула мне такое испытание, Леня Мракобес с честью его выдержал.

Мой судьбоносный разговор с Кальтером состоялся спустя полчаса с того момента, как отпущенное нам Верой время истекло. Тучи на горизонте так до конца и не рассеялись – видимо, это были уже самые обычные «вечные странники», и на них власть Буревестника не распространялась. Короче говоря, насладиться закатом нам сегодня не довелось. Зато небо над нами оставалось кристально чистым, словно цейсовская линза, и на нем начали проступать первые звезды. Я стоял, облокотившись на парапет, и продолжал всматриваться в багровые сумерки, когда доселе недвижимый Тимофеич воздел к виску кулак и, оттопырив указательный палец, сымитировал то, что дети вдобавок сопровождают выкриком «пиф-паф». Комментариев к этому жесту не требовалось: майор проверял, хватит ли у него сил нажать на спусковой крючок, чтобы поставить решительную точку и своим мучениям, и несбывшимся надеждам.

– Зря тренируешься, старик, – заметил я в ответ на эту скупую, но выразительную пантомиму. – Я профукал в «Полесье» оба пистолета. Осталась только твоя большая «шептунья», но с ней тебе однозначно не совладать. А на меня даже не смотри. Во-первых, я грех на душу брать не намерен. А во-вторых, много будет чести паршивому мотострелку приставлять ствол к голове ветерана внешней разведки, даром что нарушителя присяги.

Кальтер шумно и с явной досадой вздохнул, после чего опустил руку и так же молча поманил меня к себе.

– И не уговаривай, Тимофеич! Если на то пошло, давай я лучше похороню тебя потом, как настоящего солдата. Но только прошу: воздержись от суицида, потому что не по-человечески это, – выдвинул я встречное предложение, но к умирающему все-таки подошел и, усевшись рядом с ним на скамью, обратился в слух.

– Неужели печешься о моей душе? – вяло ухмыльнувшись, поинтересовался майор надтреснутым голосом. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Что ж, может, ты и прав: сейчас самая пора придать ей чуток товарный вид. Только какой в этом смысл? И мне, и Всевышнему прекрасно известно, что представляет собой душа Кальтера и какова ей красная цена. Так что дороже, чем она стоит, я ее при всем старании не отдам… Однако перед тем, как состоятся эти торги, я должен попросить у тебя кое в чем прощения. Не потому что чувствую себя виноватым, а просто в знак признательности за все то, что ты для меня сделал. Согласен, дерьмовая благодарность, но лучше тебе узнать правду от меня, чем самому. Так справедливее, и ты не будешь потом думать обо мне, как о совсем последней сволочи…

Компаньон прервался, переводя дыхание и собирая остатки теплившихся в нем сил. Я молча развел руками: дескать, поступай, как знаешь. Но что ни говори, а Кальтер, приносящий извинения на смертном одре, – это наверняка будет посильнее «Фауста» Гете.

– Я тебя обманул, – продолжил Тимофеич, глядя мне прямо в глаза. – Нет у меня никакого Полынного Слитка и никогда не было. Просто мне требовалось найти сильный стимул, который заставил бы тебя пойти со мной в Припять. И я его нашел, когда подслушал ваш разговор с Черепком. Уловка сработала. Ты клюнул на ложную приманку и оказался в дураках. Извини.

Видит Бог, я еще в Баре заподозрил, что тут кроется какой-то подвох! И позже не однажды усомнился в честности компаньона, пусть ему и удавалось пудрить мне мозги своими бреднями про Колумба и чайку. Поэтому нельзя сказать, что обнародованная Кальтером правда сбросила меня с небес на землю. Нет, потому что крылья, которые я успел отрастить, были не настолько размашистыми, чтобы унести меня в заоблачную даль с привязанной к ногам гирей сомнений. Впрочем, и с той небольшой высоты, куда я воспарил, падать было не слишком приятно. Зато весьма поучительно.

– А как же твоя идеально зажившая культя и тот целебный артефакт, который хранится сейчас у Бармена? – спросил я. – Они что, тоже фальшивые?

– Ничуть. Самые что ни на есть подлинные. Я потерял руку, когда помогал Вере чинить тайм-бот, и она вылечила меня при помощи продвинутого медицинского оборудования будущего. И артефакт, что лежит в Баре вместе с другими моими вещами, тоже настоящий. Только он, как я уже сказал, вовсе не Полынный Слиток, а какая-то дурацкая красная подкова, описания которой я не нашел в сетевом справочнике. Поэтому и решил повременить с ее продажей до того, как покажу эту дрянь ученым – кто знает, а вдруг она окажется очень ценной? Сам я обнаружил у нее лишь способность вызывать у человека нестерпимую чесотку. Она не опасна, но и здоровья тоже не прибавляет – проверено и то и другое… Ну так что? Плюнешь мне в лицо или, может, все-таки пустишь пулю в лоб?

– Ишь, размечтался! – проворчал я. Мое и без того поганое настроение было вконец омрачено. – Пускай ты, Тимофеич, подлец, каких поискать, но плевать в тебя я все равно не буду. Можешь считать, что тоже из уважения к твоим сединам. Я и ты за эти три дня столько дерьма на пару без ложек расхлебали, сколько мы с покойным Бульбой порой за три месяца не видывали. И ты, несмотря ни на что, добрался до своего «исполнителя желаний», пусть он в итоге тебя и продинамил. Но как бы то ни было, не каждому сталкеру удавалось бросить вызов Зоне и выиграть у нее главную битву в своей жизни. В какой-то степени я тебе даже завидую, старик. А вот мне до победы в решающей битве еще воевать и воевать. Да и не факт, что, собрав комплект артефактов для Полынного Слитка, мы с Болотным Доктором создадим панацею. Даже в теории ее приготовления есть много спорных нюансов, не говоря уж о том, во что это может вылиться на практике.

– Готов поспорить, ваша затея выгорит, – подбодрил меня Кальтер, хотя кто кого и должен был здесь подбадривать, так это я его, а не наоборот. – Но если насчет Слитка я тебе солгал, то в остальном – нет. Все мои вещи отныне твои. Помимо «чесотки» у меня есть еще дюжина неплохих артефактов и немного наличности. Пускай они станут компенсацией за моральный и материальный ущерб.

– Что ж, и на том спасибо, – кисло улыбнулся я. – Надеюсь, мне повезет обменять их хотя бы на один из недостающих компонентов Слитка, как только любой из этих редчайших артефактов будет выставлен на продажу. Вот тогда я, возможно, скажу тебе огромное спасибо. А сейчас, извини, не буду. Все-таки ты меня сильно огорчил, Тимофеич.

– Отрадно, что всего лишь огорчил. Я-то был уверен, что наживу себе перед смертью еще одного врага, – с нескрываемым облегчением признался майор. – Все-таки Вера в тебе не ошиблась. А вот я сомневался и, к счастью, оказался не прав. Видишь, какими мудрыми станут дети через сто семьдесят лет. Не знаю, как ты, а я за их будущее совершенно спокоен…