Серебряные фонтаны. Книга 2 - Биверли Хьюздон

Весь прошлый год я возмущался стариком за то, что он женился на тебе и навсегда развел нас друг с другом, если не считать перспективы незаконного союза, – но это было бы не слишком справедливо, не так ли? Я должен осуждать только себя. Если бы я не соблазнил тебя, он не женился бы на тебе. Наконец, я признаю, что во всем виноват сам.

Как-то я говорил тебе, что поклялся никогда не чувствовать себя виноватым, но теперь осознал, что вина неизбежно сопровождает человеческое бытие. Нет, Эми, я не сам додумался до этого – ведь это не в моем стиле, правда ? Мне это сказал священник после исповеди. Я наконец, присоединился к вере матери. Я должен был сделать это еще годы назад. В любом случае, этим поступком я сделал счастливой хотя бы одну женщину. Правда, только Богу известно, узнает ли она об этом. Надеюсь, что узнает. Прежде я никогда не думал о Боге, но теперь думаю. Он – единственный, кто может предложить мне надежду, а загробная жизнь – очень хорошее предложение. Хотя, говорят, на небесах нельзя заниматься любовью, – какая жалость. Но в настоящее время я с благодарностью приму все, что бы там ни последовало.

Это бессвязное письмо, Эми. Священник посоветовал мне написать его, чтобы попросить у тебя прощения за грех, но я знаю, что в этом нет нужды, потому что ты уже простила меня. Ты всегда прощала меня, потому что любила меня. По-моему, эти короткие слова, которые ты сказала мне в прошлом месяце, дали мне больше утешения, чем все слова священника о божьей любви. А ощущение, твоих нежных губ, прижавшихся к моим, – это мое отпущение грехов. Я, подумал было, что подобные слова – богохульство, но священник заверил меня, что церковь отнесется к ним терпимо.

Теперь мне нужно написать еще одно письмо, для Аннабел – это будет куда труднее. У тебя есть надежды на будущее, а ее надежды я разрушил. Но я должен написать ей. Позволь мне отвлечься, я допишу тебе позже, чтобы оставить под конец что-то приятное. Писать тебе, – все равно, что ставить пирог на холод, чтобы тот до последнего оставался свежим!

Позже.

Письмо написано. Получилось не слишком хорошо, но я, никогда не обходился с ней хорошо, теперь я это вижу. Я в первую очередь надеюсь на тебя, ведь ты тоже грешница, значит, мы поймем друг друга.

Эми, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты дала мне так много, особенно в последний год. Я не смог бы держаться, если бы не мысли о тебе, оставшейся в Истоне. Ты была моим исцелением, моей наградой за хорошее поведение. Стоило мне приклонить голову в каком-нибудь из этих вонючих дотов, все становилось терпимым, если закрыть глаза и начать думать о тебе. Лежа там, я вспоминал твое лицо, когда ты играла с детьми, твой голос, когда ты разговаривала с Флорой, твои глаза, когда ты смотрела на меня. Когда дела пошли ужасно, я представлял, как сплю в твоей гостиной, а затем просыпаюсь и вижу твое лицо при свете лампы – точь в точь, как я проснулся и увидел его, когда в последний раз приезжал к тебе. Ох, Эми, как же я люблю, как же я люблю тебя!

Эми, я пытался написать письмо для Флоры, чтобы ты когда-нибудь отдала его ей, но у меня не получилось. Поэтому расскажи ей все сама, когда она достаточно повзрослеет, чтобы все понять. Скажи ей, кто ее настоящий отец, скажи, что я очень любил ее. Я написал и дяде Жан-Полю. Я сожалею, что повздорил с ним, когда в последний раз приезжал в Париж. Мы все несовершенны, а он все-таки мой отец.

Теперь, когда письма написаны, я не знаю, что с ними делать. Но, наверное, с ними ничего не нужно делать, потому что их в любом случае перешлют в Истон, ведь старик записан как мой ближайший родственник. Эми, может быть, ты отправишь за меня два других письма? Я даже не знаю точного адреса Аннабел. Адрес дяди Жан-Поля на конверте, – может быть, ты пошлешь ему и фотографию Флоры? Он просил ее у меня, а Флора по-моему, очень похожа на мою маман в этом возрасте, ему будет приятно посмотреть на нее. Может, когда-нибудь ты даже свозишь ее во Францию, чтобы показать ему. Я знаю, что слишком много прошу у тебя, Эми, но я всегда просил у тебя слишком много– и ты никогда не отказывала, моя великодушная Эми.