Профессия - смертник - Мария Симонова

- Я говорю вам - это он, тот самый! Он был с ней! - сказали умопомрачительные буфера, вернее, конечно, сказала где-то над ними их счастливая обладательница, всего-навсего склонившаяся в таком замечательном для Степана ракурсе, чтобы его опознать. Не будучи полностью уверенным, что проснулся, он протянул руку и поймал в нее это трепещущее чудо. Дама задохнулась и смолкла, глядя в немом изумлении на свою плененную персь, тем временем он, все еще сомневаясь, решительно взялся и за другую, произнеся с хрипловатым восторгом:

- Вот это да!

- Хам! - как-то неуверенно сказала она, почему-то однако не препятствуя жадному овладению хамом своими сокровищами. Степан с удовольствием бы продолжил это увлекательное занятие, а там, глядишь бы, и развил, но тут его грубо поставили на ноги, оторвав от таких упоительных и уже вроде бы оприходованных им молочных желез. Их хозяйка отступила, бормоча с растерянным видом:

- Однако это странно... Что с моей защитой?..

Дернувшись было, как намагниченный, за нею, Степан только теперь обратил внимание, что препятствуют ему в этом деле два раскормленных атлета, крепко ухвативших его за плечи. Еще он понял, что запах гари ему не приснился, действительно, пахло близким пожаром, мало того - сверху падали серым снегопадом редкие хлопья пепла. А вожделенные прелести окончательно скрылись из поля его зрения, загороженные неэстетичными мужскими жирами: вперед выступил лысый муж средних лет в перекинутой через плечо алой простыне, делающей его похожим на патриция.

- За прикосновение к благородной даме ты понесешь наказание, грязный смерд! - напыщенно произнес лысый. Отсутствие у Степана трасверсора, видимо, давало им право считать его одним из местных обреченных, к тому же его одежда действительно не отличалась чистотой после ползания по коммуникациям на станции псифов. - Но сначала ты нам скажешь, - продолжал величественно "патриций", где могла спрятаться эта преступная стерва, твоя подружка!

Ситуация прояснялась: пока он спал, Бякса что-то тут натворила, возможно даже, что ей удалось отсюда смыться, завладев чужим трансверсором и оставив напарника расхлебывать заваренную кашу. "Что ж, будем расхлебывать. Выбора-то нет".

- Сейчас я вам покажу, - ответил он лысому и попросил его: Посторонитесь-ка, дорогой товарищ! - Пузо удивленно откачнулось в сторону, вновь явив глазам Степана уплывшие из его рук роскошные перси. - Вот! - сказал он, очень довольный открывшимся видом. - Прежняя девушка меня покинула, но эта нравится мне гораздо больше, так что можете считать ее моей и, если хотите, преступницей и стервой.

- Ты презренный гравк, забывший свое место! - загремел "патриций", побагровев от злости и обильно потея.

- Прошу прощения, я не презренный, я бешеный, - поправил Степан, в доказательство слегка ощерясь. - И советую всем вам, пока целы, немедленно удалиться от этого - МОЕГО - места на сто шагов. А благородной даме, - сказал он мягче, - я рекомендую остаться и подойти поближе.

Гудевшие вокруг наслажденцы смолкли, потрясенные такой неслыханной наглостью; на некоторое время воцарилась тишина, которой Степан воспользовался, чтобы обратиться к другой приглянувшейся ему в толпе благородной даме белокожей и пластично-узкой, призывно глядевшей на него парой круглых высоких грудок, так и просящихся в ладонь, и, кроме того, конечно, широко открытыми бархатными глазами:

- И ты, да, ты, с родинкой повыше киски, - тут его голос перешел в ласковую хрипотцу: - Ты тоже подойди сюда.

Он не играл на публику, исподволь толкая противника к решительным действиям. Ему действительно чертовски, до челюстного хруста хотелось - эту и ту. Эту, нещупаную, даже больше, она была в его вкусе, он глядел на нее и видел как наяву эти розовые соски в плену своих пальцев - мнущих, ласкающих, мучающих медовую плоть, скользящих затем ниже, по шелку живота, через бугорок родинки к стройным, разведенным в мучительном желании ногам, видел, как она замирает, не дыша, наконец ощутив его, и как счастливо выгибается навстречу первому медленному толчку. Видел ее вскинутый подбородок, припухшие от страсти губы и расширяющиеся навстречу ему зрачки.

Он готов был взять ее здесь и сейчас - если бы еще "зверь" очистил близлежащую территорию от зевак, самому-то их точно не разогнать. Растравили они его до крайности своею обнаженкой! Его бывшая невеста сразу, безошибочно улавливала этот тусклый блеск в его глазах, называя это состояние спермотоксикозом, только почему-то теряла от этого голову.

Вот и "узкую", похоже, зацепило: во взгляде - протест, а в теле незримая миру революция под лозунгом: "Долой гнет верхов, вся власть низам!" Знаем мы такое "смятение у трона". Наши победят.

И ведь шагнула! Ступила вперед, забыв об окружающих, словно по шатким мосткам над пропастью.

Протянуть ей руку со своей стороны...

- Взять его! - задыхаясь, хрипло рявкнул "патриций".

И тут их словно прорвало - на Степана бросилась со всех сторон разъяренная орава полуголых мужчин: рыхлые и тощие, высокие, приземистые, лысеющие и поросшие волосами устремились к нему, и во всех глазах жгучая, обнаженная ненависть. Одержимые, нелюди.

- В жертву его! Проглоту в пасть! Смерть негодяю! - неслось пронзительно со всех сторон.

Его схватило множество рук; он уж подумал, не разорвать ли они его собираются тут же, на месте, - вот это было бы кстати! Но они только подняли его и понесли вниз, где сбились в тревоге девушки, прервавшие танец. За их спинами лежал асфальтовой гладью серый океан - зыбкая ловушка проглота, страшная в своей недвижимости, и слепые небеса осыпались на их юные головы медленным пеплом скорби по ним, еще живым, но уже мертвым.

- Танцуйте, дочери ужаса!!! - ревел спускавшийся впереди "патриций". Пляшите, пойте, ликуйте, чертовы шлюхи! Сегодня мы приносим жертву проглоту-всепожирателю!!!

Но они как будто не слышали - стояли, молча подняв лица, безвольно уронив руки, всматриваясь слезящимися от пепла глазами - кого там опять несут?.. Не моего ли?.. Не из моих ли?.. Если бы только в их силах было помочь, укрыть, подарить этому несчастному бесценное сокровище - лишний денек, всего лишь один... Ведь каждый их день был теперь равноценен целой жизни, где новое утро становилось бесценным подарком, подобным рождению, а каждый обнявший землю вечер был последним. Но что они могли?.. Ничего. И медленно расступились, пропуская процессию к воде.

Степан в принципе не прочь был искупаться, вот только ему совсем не мечталось закончить свой славный путь в желудке у проглота, а он не очень представлял себе, каким способом его "зверь" мог бы расправиться с такой тварью. Поэтому он ожидал от "зверя" каких-либо решительных действий еще на берегу, пока его несли, и потом, когда уже раскачивали, - до последней минуты, до последней секунды ждал, что вот сейчас вновь обрушится камнепад и вся толпа трусливо исчезнет, или у них случится массовый перелом рук и ног под его тяжестью. Но, увы: ноги наслажден-цев поднесли его к краю набережной без малейшего для себя ущерба, а руки раскачали как следует, чтобы закинуть подальше, и, оставшись-таки невредимыми, бросили. Степан под общий торжествующий вопль полетел в черную воду, на лету очень и очень сожалея, что его "зверь" обошел этих ленивых отъевшихся скотов, пьяных вседозволенностью в погибающем мире, своим вниманием.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});