Пропавшая - Майкл Роботэм

Я легко разжег ее любопытство.

– Те, из-за которых она чуть не умерла.

Миссис Уайльд не предложила мне присесть, но я все равно сажусь, стянув чехол с кресла, и продолжаю рассматривать хозяйку. Ее кожа везде, кроме шеи и тыльной стороны рук, суха и почти прозрачна. Взяв сигарету, Хизер разглядывает меня сквозь пламя зажигалки.

– У Кирстен большие неприятности, – объясняю я. – Я пытаюсь ей помочь. Мне известно, что она ваша подруга. Я думал, что она могла прийти к вам, когда ей понадобилось место, где можно отсидеться.

Дым кольцами поднимается с ее губ.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Я оглядываю комнату: темные бархатные обои и барочная мебель. Если и есть место более удручающее, чем бордель, так это бывший бордель. Он словно впитывает в себя всю ненависть и разочарование, пока не становится таким же усталым и изношенным, как и половые органы его работниц.

– Как-то давно Кирстен сказала мне, что никогда не перешла бы дорогу Алексею Кузнецу, а если перешла бы, то села бы на первый авиарейс в Патагонию. Она пропустила свой рейс.

Имя Алексея заметно поколебало спокойствие Хизер Уайльд.

– Разве Кирстен вам не рассказывала? Она пыталась его обокрасть. Вы должны понимать, в какой она сейчас опасности. – Я выдерживаю паузу. – В какой опасности вы обе.

– Я ничего не сделала.

– Я уверен, что Алексей это поймет. Он разумный человек. Я видел его только вчера. Предложил ему сделку: бриллианты стоимостью два миллиона в обмен на жизнь Кирстен. Он отказался. Он считает себя человеком чести. Деньги не имеют для него значения, как, впрочем, и оправдания. Но если вы не видели Кирстен, то все в порядке. Я так ему и передам.

С ее сигареты падает пепел – прямо на халат.

– Я могла бы поспрашивать. Вы говорили о деньгах.

– Я говорил о бриллиантах.

– Я могла бы помочь найти ее.

– И я назвал бы вас гуманисткой.

Она кривит верхнюю губу.

– А вы что, не видите лимузина у подъезда?

Ее веки кажутся притянутыми ко лбу с помощью проволочек. Я слышал, что это называется кройдоновым лифтингом: волосы поднимают так высоко, что подтягивается все лицо.

Вытащив кошелек, я достаю три двадцатки. Она пересчитывает их взглядом.

– В Тоттенхэме[117] есть клиника. Ее взяли туда. Там дорого. Но тихо.

Я кладу в стопку еще две двадцатки. Она хватает деньги, и они исчезают у нее под халатом, как по волшебству. Потом она наклоняет голову, словно прислушиваясь к шуму дождя.

– А ведь я вас знаю. Вы цыган. – Мое удивление ей льстит. – Говорили, что у вашей матери есть дар.

– Откуда вы ее знаете?

– А вы не узнаете свое племя? – Она грубо кудахчет, давая понять, что и сама цыганка. – Однажды ваша мать предсказывала мне судьбу. Она сказала, что я всегда буду красавицей и смогу получить любого мужчину, какого захочу.

Почему-то мне кажется, что мама имела в виду не количество.

У Даж и правда был дар: дар спокойно вникать в ситуацию и предсказывать очевидное. Она брала у людей деньги и заводила в них пружинку вечной надежды. А потом, вытолкав их за дверь, бежала в местный бар и покупала себе водки.

Наверху что-то падает. Миссис Уайльд испуганно смотрит на потолок.

– Это одна из моих старых девочек. Она иногда у меня остается.

Но ее бледно-голубые глаза выдают ее, и она вытягивает руку, чтобы удержать меня на месте.

– Я сейчас дам вам адрес клиники. Там могут знать, где она сейчас.

Я отталкиваю ее руку и поднимаюсь по лестнице, заглядывая через перила наверх. На первой площадке три двери, две открыты, одна закрыта. Я тихо стучу и поворачиваю ручку. Заперто.

– Не трогайте меня! Оставьте меня в покое!

Это детский голос – тот самый, который я слышал по телефону в ночь передачи выкупа. Я отступаю на шаг назад, упираюсь спиной в стену, и в проеме двери остается только моя протянутая рука.

Первая пуля проходит в шести дюймах справа от ручки на уровне живота. Я тяжело опускаюсь на пол, ударяюсь ногами о противоположную стену и испускаю низкий стон.

Миссис Уайльд кричит снизу:

– Это моя дверь? Если это моя дверь, черт возьми, вы за это заплатите.

Вторая пуля пронзает дерево в футе от пола. Снова раздается голос миссис Уайльд:

– Да, это она! Теперь я открываю вам счет, черт возьми!

Я сижу тихо и прислушиваюсь к собственному дыханию.

– Эй вы, там, – раздается голос, чуть громче шепота. – Вы мертвы?

– Нет.

– Ранены?

– Нет.

Женщина за дверью чертыхается.

– Это я, Винсент Руиз. Я пришел вам помочь.

Долгое молчание.

– Пожалуйста, впустите меня. Я пришел один.

– Не приближайтесь. Прошу вас, уходите. – Теперь я узнаю голос Кирстен, просто он охрип от мокроты и страха.

– Не могу.

Снова долгое молчание.

– Как ваша нога?

– На полдюйма короче.

Миссис Уайльд кричит снизу:

– Я позвоню в полицию, если за мою дверь не заплатят!

Глубоко вздохнув, я говорю Кирстен:

– Можете оставить оружие, если пристрелите свою хозяйку.

Она смеется, но сразу заходится резким кашлем.

– Я вхожу.

– Тогда мне придется вас застрелить.

– Не придется.

Я поднимаюсь и подхожу к двери.

– Может, откроете?

Долгое ожидание – потом два металлических щелчка. Я поворачиваю ручку и толкаю дверь.

Тяжелые шторы опущены, и комната в полутьме. Высокие потолки, на двух стенах зеркала. Центр комнаты занимает большая железная кровать, и на ней среди покрывал устроилась Кирстен, согнув колени и положив на них револьвер. Она подстриглась и перекрасилась в блондинку. Теперь волосы, завившиеся от пота, спадают ей на лоб мелкими кудряшками.

– Я думала, что вы умерли, – говорит она.

– То же могу сказать о вас.

Она кладет подбородок на ствол и потерянно смотрит в угол. Дешевая люстра у нее над головой ловит лучики света, проникающие из-за штор, а зеркала отражают происходящее – каждое под своим углом.

Я присаживаюсь на подоконник, прижимая спиной шторы, и слушаю, как капли дождя стучат по стеклу.

Кирстен слегка шевелится и морщится от боли. На полу вокруг кровати валяются коробочки с обезболивающими средствами и обрывки фольги.

– Могу я осмотреть рану?

Не ответив, она поднимает рубашку, так что мне видна пожелтевшая повязка, заскорузлая от крови и пота.

– Вам нужно в больницу.

Она опускает рубашку, но не отвечает.

– Вас многие ищут.

– И вы всех обскакали.

– Можно вызвать «скорую»?

– Нет.

– Хорошо, тогда просто поговорим. Расскажите мне, что случилось.

Кирстен пожимает плечами и опускает револьвер, положив руки между бедер.

– Я увидела для себя удачную возможность.

– Поиграть с огнем.

– Начать новую жизнь. – Она недоговаривает. Облизывает губы, собирается с мыслями и начинает заново: – Сначала это была просто шутка, знаете, такая игра «что если», которой развлекаются от нечего делать. Рэй обеспечивал техническую сторону дела. Он раньше работал в канализации. А я следила за мелкими деталями. Поначалу я даже думала, что Рэйчел могла бы нам подыграть. Мы все удачно провернули бы, и она наконец получила бы то, чего заслуживала, от отца или бывшего мужа. Они были перед ней в большом долгу.

– Но она не стала подыгрывать?

– Я не спрашивала. Я знала ответ.

Я оглядываю комнату. На обоях рисунок в виде пчелиных сот, и в каждой восьмиугольной ячейке – очертание женской фигуры в новой сексуальной позе.

– Что случилось с Микки?

Кажется, Кирстен меня не слышит. Она рассказывает историю в своем темпе.

– Все было бы прекрасно, если бы не Джерри Брандт. Микки вернулась бы домой. Рэй был бы жив. Джерри не должен был ее отпускать… одну. Он должен был отвести ее домой.

– Я не понимаю. О чем вы говорите?

На ее лице появляется слабая улыбка, но губы не раздвигаются.

– Бедный инспектор. Вы так до сих пор и не поняли, да?

Истина растет во мне, как опухоль, клетки которой удваиваются, заполняя пустоты в моей памяти. Джерри сказал, что отпустил ее. Это были его последние слова.

– Мы держали ее всего несколько дней, – говорит Кирстен, грызя ноготь. – А потом он заплатил выкуп.

– Выкуп?

– Первый.

– То есть как это «первый»?

– Мы не собирались причинять ей вред. Получив выкуп, мы сразу велели Джерри отвести ее домой. Он должен был оставить девочку в конце улицы, но запаниковал и бросил ее у станции метро. Чертов придурок! Он всегда был слабым звеном. С первого дня все только портил. Должен был присматривать за Микки, но не смог устоять перед тем, чтобы вернуться на Рэндольф-авеню и полюбоваться на телевизионщиков и полицейских. Мы никогда не взяли бы его, да только нам нужен был кто-то, кто присматривал бы за Микки и кого она не смогла бы опознать. Говорю же, мы собирались ее отпустить. Она сказала Джерри, что знает дорогу домой. Сказала, что сделает пересадку на «Пиккадилли-серкус» и сядет на линию Бейкерлоо.