Охотники на жирафов. Переселенцы Трансвааля. Гудзонов залив. - Майн Рид

сюда! - крикнул Виллем. - Почему ты здесь? Почему не со всеми остальными?

Конго ничего не ответил и прошмыгнул в хижину.

Бур принялся объяснять, что кафр захотел служить у него, - сказал, что не пойдет дальше со своими прежними хозяевами, так как они обрушились на него за то, что он упустил жирафов. Сам он, ван Ормон, на это странное решение Конго ничем не повлиял.

- Этого не может быть, - сказал Виллем. - Здесь какая-то ошибка. Он врет, если сказал, что мы его побили. Я, возможно, ругал его, да, сознаюсь, но я не знал, что он так чувствителен. Мне жаль, если я его обидел, и я готов извиниться.

Минхер ван Ормон подошел к двери хижины и приказал Конго выйти.

Как только Конго показался в дверях, Виллем извинился за грубые слова, которые он сказал, и, обращаясь к нему, как к другу, просил забыть об этом, простить его и вернуться вместе с ними в Грааф-Рейнет.

Во время этого разговора бур проницательно смотрел то на хозяина, то на слугу, словно знал, чем разговор закончится. И в глазах его блеснула радость, когда Конго заявил, что предпочитает остаться у нового хозяина, и только просит Виллема заплатить ему за прежнюю службу.

Будь Конго одним из его братьев, Гансом или Гендриком ван Блоомом, Виллем не мог бы горячее добиваться примирения. Наконец, выведенный из себя необъяснимым поведением своего старого слуги, он с презрением от него отвернулся и вместе с Гендриком и Арендом вошел в дом.

Приказав подать гостям холодной говядины, каравай темного хлеба и бутылку капского вина, бур опять вышел. Он поспешно направился к одному из загонов, где слуга-готтентот седлал лошадь.

- Пит, - торопливо сказал хозяин, - скорее, паренек, сатись на лошать и скачи на север, пока не встретишь моего брата и Тшеймса. Скажи им, чтоб еще час не потходили к дому ближе чем на полмили. Шивее отправляйся!

Через две минуты готтентот был уже в седле и мчался в указанную ему сторону.

Утолив голод, поблагодарив хозяина и его толстуху-жену за гостеприимство и пожелав им всего доброго, охотники поскакали к югу. Им не терпелось скорее встретиться с Гансом и вновь отправиться на поиски жирафов.

Глава LXVII

ПОЧЕМУ КОНГО ОКАЗАЛСЯ ИЗМЕННИКОМ

Не желая больше злоупотреблять гостеприимством минхера ван Ормона, Ганс покинул его дом, намереваясь разбить где-нибудь неподалеку лагерь и ждать там возвращения товарищей.

Бур не очень его отговаривал, и Ганс пошел к макололо, чтобы подготовить их к переезду. Они все еще чувствовали себя скверно после первого в их жизни опьянения, и, войдя в хижину, где они провели ночь, Ганс застал их преисполненными того особого раскаяния, которое приводит к твердому решению никогда больше не брать в рот спиртного.

Когда макололо сказали о пропаже жирафов, казалось, угрызения совести привели их в неистовство, а один из них рвал на себе свои курчавые волосы и все твердил:

- Комби! Комби!

Ганс знал, что так называется распространенный у макололо смертельный яд.

Эти четверо несчастных всецело винили себя за проиажу жирафов и были, как видно, благодарны, что после этого их все-таки оставили в живых.

Когда лошадей и быков уже навьючили и все было готово, чтобы тронуться в путь, Конго заявил о своем решении остаться.

- Что это значит, Конго? - спросил Ганс. - Ты сердишься на хозяина за то, что он тебя ругал? Забудь об этом. Он не хотел обидеть тебя. Что же ты думаешь делать?

- Не знаю, баас Ганс, - угрюмо ответил Конго. - Ничего не знаю.

Уверенный, что Конго злится лишь на себя за свое поведение прошлой ночью и что он скоро остынет, Ганс не пытался его переубедить. Он уехал вместе с Чернышем и макололо, которые гнали быков, а Конго со своей собакой остался.

Ганс направился к югу: в этой стороне трава была лучше. Милях в пяти от дома бура он нашел рощу, через которую протекал ручеек. На его берегу Ганс решил разбить лагерь и дождаться возвращения товарищей.

Он покинул дом бура неожиданно и, пожалуй, даже несколько бесцеремонно, и, если бы у него потребовали объяснений, почему он так сделал, он привел бы какие-то самому ему неясные и малоубедительные доводы, и все же они у него были. Прежде всего ему хотелось увести макололо, всецело оставленных на его попечение, от искушения снова приложиться к капской водке.

Однако это опасение было совершенно неосновательно - посланцев Макоры, даже если бы они уже избавились от головной боли и перестали терзаться угрызениями совести, ничто не заставило бы сейчас снова напиться.

У Ганса, философа по складу характера, было сколько угодно терпения. Черныш и макололо нуждались в покое, чтобы прийти в себя после вчерашнего пьянства. Быкам и лошадям не мешало пожевать травки, буйно росшей на берегах ручья. Все, таким образом, могли бы недурно провести день, поджидая товарищей.

Настала ночь, всех лошадей и быков согнали вместе, и они, по обыкновению к этому их давно приучили, - улеглись поближе к большому костру, разложенному на опушке рощи.

Ночь прошла без каких-либо происшествий, но на рассвете всех разбудил лай собаки, и вскоре их приветствовал знакомый голос.

То был Конго.

- Я знал, что ты лучшего мнения о нас и вернешься! - сказал Ганс, обрадовавшись, что опять видит перед собой верного кафра.

- Да, я пришел, - ответил Конго, - только я не останусь. Я опять уйду.

- Что ты? Зачем же ты, в таком случае, пришел?

- Чтоб увидеть бааса Виллема, а его тут нет. Скажите ему, когда вернется, чтоб ждал Конго. Скажите, чтоб ждал два дня, четыре дня, чтоб ждал, пока Конго не вернется.

- Но Виллем побывает у бура до того, как придет сюда, и ты сам его увидишь.

- Нет, я, верно, уйду с быками бура. Я теперь у него работаю. Скажите баасу Виллему, чтоб ждал Конго.

- Я, конечно, скажу ему, - ответил Ганс, - но ты что-то от меня скрываешь. Зачем тебе нужно видеть твоего хозяина, если ты так на него обижен, что покинул его? Отчего ты не идешь с нами?

- Не знаю, -