Талант (Жизнь Бережкова) - Александр Бек

Изволь-ка, очаруй этого Любарского! И с какой стати его очаровывать, лебезить, унижаться перед ним? Ведь Бережков не милости пришел сюда просить! Ведь этому черту, главному инженеру, предписано, приказано построить машину «АДВИ-100». Чего же он отлынивает? И встречает автора конструкции этаким оскорбительным прищуром, словно надоевшего маньяка-изобретателя? Бережков покраснел, еще раз представив себе прищуренный холодный взгляд Любарского и свою, как теперь ему казалось, глупую улыбку. Он смотрел на порхающего по площадке инженера, который уже ничем не проявлял к нему внимания и даже будто забыл про него, — смотрел и злился. Его опять подмывало поскандалить. Но вспомнилось наставление Шелеста: «Будьте мудры, как змий». Да, самое умное — обойтись без драки. «Хорошо, обворожу, черт его возьми! Не будь я Бережков, если не обворожу! Но как? Надо немедленно придумать гениальный ход!»

15

Время, однако, убегало, а гениальных ходов Бережков не находил. В прошлом любитель спорта, отчаянный гонщик на мотоциклете, автомобиле, аэросанях, Бережков был когда-то и страстным теннисистом. «Плохие мячи», машинально отметил он, приглядываясь к игре. Один мяч подкатился к нему. Бережков с готовностью вскочил, поднял, попробовал на ощупь — мячик был очень вял. Кинув мяч и снова усевшись, он вдруг со странным вниманием посмотрел на раскрытую врачебную сумку. В ту минуту он еще сам не осознал, чем она его так заинтересовала.

— Понимаете ли вы толк в шахматной игре? — неожиданно спросил меня в этом месте рассказа Бережков. — Представляете ли, что такое комбинация? Вы глядите на шахматы и не замечаете ее, эту комбинацию, но тем не менее она содержится, таится на доске. Потом вдруг что-то брезжит перед вами, какое-то первое смутное прозрение. Это еще не сама комбинация, но уже ее предчувствие.

Бережков смотрел на свою шахматную доску, видел скамейку, сумку, сад, велосипед, теннисный корт, взмахи ракетки, тяжело прыгающий мяч, и вдруг перед ним замерцала комбинация или, пользуясь его выражением, может быть, лишь ее предчувствие. Но он на ней не сосредоточился. В мыслях возникали всякие другие ходы.

Выиграв партию, поклонившись с улыбкой партнершам, Любарский направился к скамье. Подошли и женщины. Бережков поспешил встать.

— Так… Это, значит, вы?! — произнес прежнюю фразу Любарский. — Что же, пойдемте. — И, обернувшись, добавил: — У дам прошу извинения. Отдохните, пожалуйста, десять минут, пока я не освобожусь.

Бережкова он не представил. Это явно означало, что он не принимает его как гостя в своем доме. Бережков торопливо заговорил:

— Нет, это я должен просить извинения. Простите, что я вторгся. Но я только что с поезда, прямо из Москвы.

— Из Москвы? — переспросила дочь инженера. — Привезли бы нам новые мячи. Я не могу этими играть. Никакого удовольствия.

— Да, ужаснейшая дрянь, — процедил Любарский. — Не догадались?

Он по-прежнему разглядывая Бережкова со слегка иронической спокойной усмешкой. Его взгляд словно говорил: «Не хватило у вас, сударь, ловкости на это?» Бережков снова ощутил прилив злости. В этот же миг перед ним в воображении, словно из туманной подводной глубины, взвилась на белый свет, заблистала его выдумка, его комбинация. Уши мгновенно покраснели.

— Догадался! — выпалил он.

16

Ему ответили возгласами:

— Давайте их! Где же они, ваши мячи?

— Пожалуйста, здесь!

Сразу преобразившись, Бережков хлопнул ладонью по докторской сумке и, сложив на груди руки, вскинул голову.

— Здесь! — загадочно повторил он. — Для этого в Москву ездить не надобно. Через двадцать минут мы будем играть великолепными мячами. И обещаю вам: с этих пор вы всегда будете иметь чудесные мячи. Дайте мне…

Он умолк и, посматривая на окружающих, стал закатывать рукава. Он уже проникся несокрушимой верой в свою выдумку, которая только что родилась в нем, уже вел себя, как волшебник, как артист.

Девушка не выдержала:

— Что же вам дать?

— Вот видите, в сумке два медицинских шприца. Я их попрошу.

Любарский спросил:

— Два шприца? Зачем?

— Спрысну эти мячики живой водой!

— Папа! Доктор! Сейчас же! Посмотрим, как это у него… Простите, как вас зовут?

Отрекомендовавшись, наш герой спросил:

— А вас?

(Однако имени девушки, замечу в скобках, я от Бережкова не узнал. Он стал было рассказывать: «Ее глаза, когда она на меня смотрела…» И попытался своими маленькими глазками изобразить восхищенный женский взгляд. Но спохватился: «Тссс! Об этом ни звука в нашей повести!»)

— Теперь я попрошу, — продолжал командовать он, — велосипедный насос… И немного резинового клея.

Через минуту Бережков безбоязненно, словно хирург, проколол мяч шприцем, наполненным резиновым клеем. Затем рядом, на расстоянии двух-трех миллиметров, вонзил еще один шприц, соединенный со шлангом насоса.

— Прошу покачать, — сказал он, бережно поддерживая на весу все сооружение. — Еще! Еще! — Мяч становился упругим, твердел в его руках. Еще! Теперь стоп!

Осторожно нажав на второй шприц, он ввел каплю клея внутрь мяча. Затем быстро выдернул обе иглы.

Но публика была разочарована. Из проколов с тонким свистом вышел воздух. Перед зрителями был никому не интересный, продырявленный, никуда не годный мяч. Бережкова бросило в холодный пот. Как так? Почему он оконфузился? Неужели вся выдумка ошибочна? Бережков, однако, не выказал смятения.

— Не получилось! — победоносно объявил он. — Так и должно быть по закону Аристотеля.

— Кого? — вырвалось у девушки.

— Аристотеля! — смело подтвердил Бережков. — И русского естествоиспытателя, изобретателя аэросаней, Пантелеймона Гусина. Прошу внимания! С вашего позволения, беру следующий мяч!

Все процедуры, уже ранее совершенные над другим мячом были проделаны вновь. В мыслях Бережков лихорадочно доискивался: где же, в чем он допустил ошибку? Опять он осторожно нажимает на шприц с резиновым клеем… Осторожно?.. Может быть, в этом загвоздка? Может быть, он переосторожничал, впустил маловато клея? А ну, нажмем грубей! Вот так… Теперь выдернем обе иглы.

Подвергшийся операции мяч лежал на ладони Бережкова. Тот ждал: сейчас придется, наверное, услышать тонкий свист воздуха, который вырвется из дырочек… Нет, настороженное ухо не улавливало ничего похожего на такой свист. Маленькое чудо конструктора Бережкова свершилось. Облезший, ослабевший, старый мяч был омоложен, стал упругим. Воздух из него не выходил: клей мгновенно закупорил проколы под сильным давлением изнутри.

— Пожалуйста! — Бережков с силой бросил мяч об землю и поймал его высоко в воздухе. — Давайте сюда все ваши мячи! Патент оставляю за собой…

— Патент? Неужели вы это придумали! — воскликнул Любарский.

— Клянусь, только что придумал.

— А ну, дайте-ка сюда.

Он взял у Бережкова оба шприца, с интересом повертел их, принял от дочери следующий вялый мяч и, держа все это перед собой, рассмеялся.

— Просто! Удивительно просто! — проговорил он.

И воткнул в мяч одну за другой обе иглы. Бережков поймал его улыбку, — как ни странно, она напоминала сейчас прирожденную ребячливую улыбку самого Бережкова. Скрывая волнение, которое било его, как озноб, Бережков с ожесточением стал работать насосом. Любарский очень ловко проделал всю операцию. Было видно, что он тоже по натуре конструктор, что вещи легко подчиняются его умелым длинным пальцам. Омоложенный мяч и на этот раз отлично запрыгал.

Главный инженер уже смотрел без отчуждения на своего гостя.

Бережкова охватил восторг.

О, он порасскажет в Москве, в институте, о своих подвигах, о том, как оттаял этот неприступный инженер с мефистофельской острой бородкой. Любарский надул еще один мяч, потом третий, четвертый.

— Вы тоже любите теннис? — расспрашивал он.

— Еще бы!

Позабыв о своей хромоте, Бережков готов был хоть сейчас выбежать с ракеткой на площадку. Он был так возбужден, что и впрямь смог бы, наверное, показать неплохой класс игры. Однако Любарский уже говорил о другом:

— Где же ваш голубой конверт? По телефону вы прелестно меня заинтриговали… Сочинили целый роман.

— Что вы? Никогда не сочиняю. У меня для вас письмо от Августа Ивановича Шелеста и огромный том французского журнала с его надписью: «Нежному поклоннику и рыцарю моторов…»

— Моторов? — Любарский расхохотался. — Какой же журнал? За какой год?

Выслушав ответ, он живо сказал:

— О, для меня это новинка. С удовольствием посмотрю. Спасибо. Разрешите пригласить вас в кабинет.

— Нет! — вмешалась дочь Любарского. — Хозяйка я. Приглашаю нашего гостя к чаю.

«Нашего гостя»! Что еще требовалось Бережкову? «Победа! Победа!» безмолвно повторял он, словно посылая радостные радиосигналы товарищам в Москву.