Рассвет над волнами (сборник) - Ион Арамэ

С корабля Профир приходил поздно, садился за стол ужинать, но еда в тарелке оставалась почти нетронутой. Он сидел, уставившись взглядом в пустоту, охваченный тяжкими думами.

Богдан провалился на вступительных экзаменах, а ему предстоит идти в плавание. Речь шла о днях, может, неделях… Приказ требовал от экипажа подготовиться к походу самым тщательным образом. Он не должен ни на минуту забывать об этом. А дома — беда. Необходимо поговорить с Богданом, объяснить ему, что провал на экзамене — это еще не катастрофа. Но все его планы рушились, едва он переступал порог квартиры. Богдан удалялся в свою комнату, Мария вздыхала, а он не знал, с чего начать разговор. Его расстраивало не то, что сын, на которого он возлагал столько надежд, споткнулся. Ему было обидно, что он оказался слабым — первое же препятствие, первое поражение выбило его из седла.

По царившему в доме молчанию Профир понял: Мария и Богдан ожидают, что он первым нарушит его, скажет веское слово, которое сразу поставит все на свои места. Но он не находил такого слова. Время перед сном превращалось в мучение, бессонница преследовала его долгими ночами. Ему хотелось проанализировать все по порядку — так разбираешь механизм, чтобы выяснить дефект, — но он не знал, с чего начать. Всякий раз, когда он заводил разговор или пытался подбросить Богдану шутку, которая помогла бы им откровенно объясниться, как мужчине с мужчиной, Профир чувствовал, что слова с трудом соединяются в одной фразе, не находя отклика в душе сына. Между ними вставала непреодолимая стена. Да и времени у него было мало — все забирала подготовка к походу.

Когда выпадала передышка, думы о доме снова одолевали его. Как-то, сидя в рулевой рубке, он следил за погрузкой продуктов. Бойцы таскали ящики, пакеты. Возле трапа старший лейтенант Кутяну властно руководил работой. Что-то записывал, отдавал четкие команды. И Профир поймал себя на мысли, что хотел бы видеть Богдана похожим на этого знающего, быстрого в движениях, энергичного старшего лейтенанта.

* * *

Кутяну ничего не упускал из виду. Обходил отсеки, жилые помещения. Отдавал приказы, записывал все в блокнот, потом возвращался, чтобы лично проверить, как выполнены его указания. Он поставил перед собой цель быть непреклонным, не позволять никому игнорировать его указания. Старший лейтенант не обращал внимания на то, что боцман Мику, только что прибывший на корабль военный мастер Антон или любой матрос проявляли признаки недовольства. Устав корабельной службы превыше всего!

В уставе говорится, что на борту разрешается играть на губной гармошке? Нет! Поэтому он запретил в свободные минуты перед отбоем играть на верхней палубе. Матросы собирались вокруг Саломира и слушали его гармошку, пока не раздавался сигнал отбоя. В первый же вечер, когда Кутяну заметил это, он вызвал Саломира и предупредил, что конфискует инструмент, если подобное повторится еще раз. Свой аргумент он считал убедительным: это корабль, а не прогулочная лодка! Саломир глухо ответил: «Есть!» — и хмурясь удалился. Несколько дней на верхней палубе было тихо, но в один из вечеров Кутяну вновь услышал мелодию. И больше всего его возмутило, что в кругу матросов рядом с Саломиром стоял и боцман Мику. Он пел вместе со всеми грустную песню о доме, о девушке, оставшейся в небольшом селе.

В душе Кутяну вынужден был признать, что мелодия переливалась, словно спокойная чистая река. Он остановился, прислушался, потом, будто освободившись от невидимых пут, решительным шагом направился к поющим. Те почувствовали его приближение, но продолжали вести мелодию, исполняемую Саломиром. Мику поднялся и уступил место на скамейке, но Кутяну остался стоять. Песня постепенно стихала. Последним отзвучал бархатистый голос Мику. Потом и его голос дрогнул и резко оборвался.

— Что это значит, матрос Саломир? Что я вам приказал?!

Матрос тяжело поднялся со своего места. Кутяну не стал ждать ответа:

— Дай сюда гармошку!

Саломир молча сжимал инструмент, будто хотел скрыть его в ладонях с натруженными мозолями. Все остальные также молчали, но в их молчании таилась скрытая угроза. Кутяну выжидал. Он надеялся, что Саломир сам отдаст ему гармошку и попросит извинения. Но то, что происходило на юте, не соответствовало его представлениям о воинской дисциплине. Матрос намеренно затягивал исполнение его распоряжения. Это уже слишком!

И тут послышался голос Мику:

— Саломир, отдай гармошку!

Матрос колебался несколько мгновений, затем протянул гармошку боцману. Тот взял ее с ладони матроса и передал Кутяну. Старший лейтенант метнул взгляд на Мику и быстро спустился по трапу. Нетрудно было отгадать, какие чувства переполняли души матросов после его ухода. Они так и застыли на месте, будто не зная, что им следует делать.

— Пора идти спать, — сказал Мику, — да и прохладно стало.

Матросы нехотя разошлись. Через несколько минут раздался сигнал отбоя. Черная темнота окружила корабль. По палубе пробегал холодный, пронизывающий ветер.

* * *

Около полудня Профира вызвали в штаб. В просторном кабинете по обе стороны длинного стола сидело несколько офицеров. Он знал их: все они были из руководящего состава флота.

Адмирал встретил его дружелюбно:

— Садитесь, пожалуйста, товарищ капитан второго ранга.

Профир посмотрел на заваленный картами и схемами стол, обвел взглядом серьезные лица офицеров. Все внимательно следили за каждым жестом вновь прибывшего. В душу Профира закралось сомнение, близкое к страху! отплытие откладывается или отменяется вовсе?

Когда он садился на стул, ему показалось, что он проваливается в пропасть. Ладони у него вспотели. Командир «Мирчи» ждал слова адмирала, словно приговора. Напротив него Брудан что-то писал в блокноте — наверное, что-то очень важное, поскольку даже не взглянул на Профира. Адмирал молчал, перекладывая бумаги в лежавшей перед ним папке. Потом заговорил:

— Товарищ капитан второго ранга, отплытие намечено на такое-то число… Барк будет прицеплен к двум мощным буксирам — «Войникулу» и «Витязулу»… Будете держать связь с ведущим конвоя по радио… Погода в Атлантическом океане продолжает оставаться неблагоприятной. Мы могли бы подождать, но неизвестно, сколько придется ждать. Теперь все зависит от вас, товарищи. Вы моряки с опытом… Прошу всех высказать свое мнение… — Адмирал сделал паузу, но, поскольку все молчали, продолжал: — Хорошо, тогда смотрите путь следования…

Профир не верил своим ушам. Он ждал этого момента так долго, что теперь оказался неподготовлен к нему. Кровь стучала у него в висках, сердце сильно билось. Ему сообщили приказ: отплытие 12 октября в 9 часов 45 минут… Значит, он все же поведет «Мирчу». Переход будет тяжелым. Судно, лишенное собственных средств передвижения, пересечет Черное море, Эгейское море, Средиземное море, войдет в Атлантический океан через кладбище кораблей — Бискайский залив и далее, миновав пролив Ла-Манш, достигнет Северного моря…

Адмирал поднялся и показал путь движения конвоя на большой карте, висевшей на стене:

— Если все будет нормально, такого-то числа вы будете в… — Конец металлической указки остановился на конечном пункте. — Каково ваше мнение, товарищ Профир? А ваше, товарищ Брудан? Спрашиваю еще раз: у вас нет никаких замечаний?

Только теперь Профир посмотрел на Брудана — тот поднялся со своего места. Профир тоже поднялся. В один голос они ответили:

— Нет, товарищ адмирал. Адмирал широко улыбнулся:

— Тогда желаю вам счастливого пути! Или нет — попутного ветра и семь футов под килем, товарищи!

Профир крепко пожал руку адмиралу, вложив в это рукопожатие все чувства, которые испытывал в этот момент. Путь до «Мирчи» он проделал почти бегом. Быстро взбежал по трапу, звук дудки вахтенного матроса показался ему более четким и громким, чем когда-либо. Казалось, палуба «Мирчи» нетерпеливо дрожит под его шагами.

Он приказал собрать весь экипаж на верхней палубе. В течение долгих дней ожидания он не раз мысленно произносил речь, соответствующую такому торжественному случаю. Но, стоя перед людьми, с которыми его должны сдружить долгие дни и ночи в море, он смог лишь сказать:

— Товарищи, через два дня отплываем. Нам поставлена трудная задача, но я уверен, что вместе мы справимся с нею.

В горле застрял комок. Галстук сдавливал горло. Оглядев строй освещенных ярким солнцем матросов, старшего лейтенанта Кутяну, командир добавил:

— Вы свободны, товарищи. Завтра, за исключением вахты, всем увольнение в город.

На следующий день экипаж «Мирчи» заполонил улицы городка. Моряки с базы рассказывали, что матросы с «Мирчи» в тщательно отутюженной форме с важным видом ходили по улицам небольшими группами, афишируя свое превосходство над окружающими. Говорили они шепотом, с загадочным видом. Было это так или нет, в любом случае в душе многие завидовали им.