Русь эзотерическая - Ольга Манскова

— С-сбренчать, без серьёза? Легко! Только, если на меня накинется кто из палаток за то, что я несерьёзный — защищай! — усмехнулся Гера.

— Да ладно, чего там, братан, не бойся! Здесь все свои, — усмехнулся досадливо Мишка.

Тогда Гера присел на лавочку и запел:

— Печально я парилНад миром и над сутью,Желудок марш играл,За дверью пел сосед.Не знал, зачем я был,И мир казался жутью,Но умирать покаЯ что-то не хотел.И мокрый, словно мышь,Убогий, как калека,Попавший кур в ощип,Надменный, как индюк,Ненужный никомуВторую четверть века,Жевал я свой салатВ прокуренном дыму.И думал о душеСо страстью мизантропа,Я был Наполеон,Идущий завтра в бой.Удачливый софист,Наследник-друг Мазоха,С перепросмотром свойЯ проводил отгул.Подсчитывал грехи,А также вес калорий,И тарабанил маршФалангами руки,Опасный и больной,Свихнувшись от теорий,Я был — почти что Бог,Стирающий носки.В безумстве я курилШестую сигарету,И пальцем мух давил,Слюнявя потолок,В прострации читалПомятый лист газеты,В которой друг вчераПринёс мне свой пирог.И требовали тамМладых и энергичных —Ни по каким статьямЯ им не подходил.А дальше список шёлВещей продажных, личных.И — кошек и собак,Чтоб кто-то их купил.На списке «Продаю»Дошел я до маразма,А дальше список шелНамеренных знакомств.Огромная статьяО качестве оргазма…Схвативши этот лист,Я с ним в сортир пошел.Пришел, доел салат —Ничто чтоб не пропало,И выпил травный чай —Чтоб насморк подлечить.Подумал о душе, о снах,Об Аватарах…Такие вот дела.Такая вот — и жизнь.Такие вот дела…Такая вот — и жизнь…

— Ха-ха-ха! — засмеялся Мишка, — Прикольно! — И захлопал в ладоши.

— С-спасибо! — поклонился Гера, — А то м-меня за мои песни обычно бьют.

Мишка воспринял эти слова как шутку.

— На то, что здесь некоторые наезжают слегка — не обращай внимания, это только базар. Меня, к примеру, Владимир Сергеевич постоянно пилит. В основном, за магнитофон. Но, в принципе, здесь все — добрейшие и милейшие люди: особенно по сравнению с моими коллегами в офисе… Я здесь просто-таки душой отдыхаю! — Мишка сейчас был похож на белое сияющее облако. Впрочем, весьма худое и в тёмных солнцезащитных очках.

Вскоре Гера полез в палатку, чтобы положить туда порядком замученную гитару.

По соседству с ним Владимир Сергеевич, который не ходил на Магниты принципиально, тщательно и рьяно подметал землю вокруг своей палатки. Несомненно, воображая при этом, как он очищает от мусора и грязи всю планету.

И тут в палаточный городок ввалился так называемый «дядя Фёдор», великовозрастный сынуля Анны Степановны, которая желала приобщить своего оболтуса к духовной жизни и вот уже второй год возила его на Поляну. У Фёдора были довольно заметные для окружающих проблемы с головой, которой он в детстве сильно ударился об лестницу. Он часто прикладывался к бутылочке, писал стихи и нигде не работал. Но подрабатывал. За что получал плату исключительно выпивкой. В общем-то, именно таким образом его и приучили к водке собутыльники. Дядя Фёдор каждый раз выходил из дому с твёрдым намерением больше никогда не пить. Но, если ему наливали, да ещё и «заработанное», то он никак не мог отказаться. Только вот пить дяде Фёдору с его головой было — ну вот ни капли нельзя. И вскоре он стал к тому же хроническим алкоголиком.

Даже здесь, на Поляне, дядя Фёдор умудрился напиться. Наведался с утра в поселок, помог мужикам на лесопилке и получил плату самогоном.

— Р-раступись! — зычным голосом проорал дядя Фёдор Владимиру Сергеевичу, криво маршируя к палаткам, и грязно выругался, — Дайте я пройду прямо!

После этого, описав не слишком сложную кривую, он во весь свой высокий рост завалился между двух палаток, зацепившись за натянутую, привязанную к колышку, веревку. Встать на ноги он после этого не смог, и, приподняв голову и опираясь корпусом на руки, глядя снизу на застывшего столбом Владимира Сергеевича, мрачно произнёс:

— Всё чистятся, чистятся! Есть люди, которые вечно всё чистят: и внутри, и снаружи. А я — наоборот! Вечно собираю, внутри и снаружи, всякую человеческую грязь, а потом выжигаю её водкой! Думаете, мне легко? Карма такая у меня!

В прошлый приезд на Поляну дяди Фёдора, год тому назад, Евграфий сообщил Анне Степановне, что её сын — ни кто иной, как следующее воплощение Владимира Маяковского, который искупает таким неожиданным образом грех самоубийства. И «Маяковский» научился здесь оперировать такими понятиями, как «карма», «отработка» и прочее. После этого, являясь домой пьяным, он гордо стал заявлять матери, что чистит вокруг себя пространство, стягивая на себя чужие проблемы, и потому — пьёт. А ещё, что мать сама виновата в том, что у неё такой сын. Такова её карма, ничего другого она не заслуживает, а потому должна всё терпеть…

Валяющийся на пузе Фёдор тяжело вздохнул и покосился на Владимира Сергеевича угрожающе. Выдал длинную многоэтажную тираду, а затем прибавил:

— Что, терпеливец! Ненавидишь небось меня, а? А я — всех люблю! Всех! Потому и пью! — при этом он смачно сплюнул.

Гера, сидя в палатке, подумал, что надо бы отсюда потихоньку выбираться и поскорее исчезнуть подобру-поздорову куда-нибудь подальше. А то, как бы дело до драки не дошло. К счастью, палатка Андрея располагалась выходом в сторону леса…

Удаляясь по склону всё дальше от палатки, заворачивая всё левее и левее, Гера наконец оказался у ближайшего ручья, который живописно стекал вниз между больших, будто навороченных каким-то бешеным великаном, камней. Гера и сам стал спускаться вниз вместе с водами ручья, в сторону реки. В одном месте ручей стекал сверху с высокой тёмно-серой глыбы тоненькой живой струйкой. Здесь любители острых ощущений по утрам любили совершать омовения, становясь под эту струю или, набрав полное ведро воды, выливая его на себя. Неподалеку от этого небольшого водопадика лежал ствол дерева, поваленного, по-видимому, во время бурного половодья. Сейчас на нём, спиной к ручью, а головой в сторону леса сидел одинокий человек. Спускаясь, Гера сбил ногами несколько камней, которые покатились вниз. Сидящий обернулся. Это был Вадим, лидер ставропольской группы. Он жестом пригласил Геру присесть рядом с собой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});