Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность - Владимир Ларионов

Несомненно, домишки у немецких благородных особ были поприличнее грузинских, но вот фамильные земли — столь же малы. При оплошном плевке с попутным ветром можно было запросто попасть в напудренный парик своего не менее владетельного соседа.

Не чудовищно ли, что потомки славных Рюриковичей и Гедеминовичей по этому закону признавались неровней мелкотравчатым немецким курфюрстам, не обладавшим ни равной перечисленным фамилиям древностью, ни их безусловной исторической славой? Более того, получалось, что наши Московские Цари, выбиравшие себе жен из среды русского боярства, вступали как бы в морганатические браки, рождая ублюдочное потомство, вроде бы и не законно, с немецкой точки зрения, занимавшее затем отчий Трон.

Достаточно быть просто здравомыслящим человеком, чтобы увидеть в этой поправке от 1820 года нелепость, чрезвычайно оскорбительную для всей нашей русской истории и исконных древнейших национальных традиций. «Русские прусских всегда бивали», как говорил великий Суворов. Нам ли брать за образец странные законы наших извечных соперников, которых мы на полях сражений неизменно тыкали мордой в грязь?! При том, что в Российской империи жили немцы, действительно заслужившие благодарную память русских потомков, все же немецкое засилье в верхах, и особенно онемечивание династии Романовых (а по закону 1820 года этот процесс должен был бы продолжаться до бесконечности без малейшей надежды на то, что Царственный род когда либо обрусеет) привели, в совокупности иных причин, к краху исторической России.

Подоплека этой поправки станет нам понятна в свете политических реалий Европы посленаполеоновского времени. По инициативе Российского Императора создается Священный Союз трех монархий: Российской, Германской и Австро-Венгерской. Основная идея поправки, как ее, возможно, мыслил себе Александр I, сводилась к тому, чтобы связать правящие династии трех Корон нерушимыми кровными узами. Как мы помним, кровное родство не стало препятствием к мировой бойне 1914 года, в которой вышеупомянутые монархии, к удовольствию мировой закулисы, взаимно изничтожили друг друга не без помощи внешних сил. Любопытно, что на Венском конгрессе 1815 года, в связи с распадом в 1806 году Священной Римской Империи, некоторые владетельные дома были признаны «медиатизированными домами», что давало их членам право равнородства при вступлении их в браки с членами других королевских и владетельных домов. Иными словами, их статус был искусственно завышен, дабы упростить им возможность сохранять за собой эксклюзивное право на Троны Европы, зачастую в обход многих древних национальных родов европейских стран. Естественно, ни Рюриковичи, ни Гедеминовичи такой чести удостоены не были. Их славные предки, великие князья, не считались ровней немецким мелким феодальным царькам.

В исторической литературе России не нашел должной историософской оценки удивительный факт экспансии немецких аристократических владельческих домов в Восточной Европе XVIII–XIX веков. Не только династия Романовых онемечивается: немцы захватывают и другой исконно православный Престол — в Болгарии, освобожденной от турок исключительно усилиями русского народа, заплатившего за это освобождение неблагодарных «братушек» реками драгоценной русской крови. Немцы же занимают и престол освободившегося от турок новоэллинского государства. В России этот процесс привел к национальному отчуждению Трона от народа и ускорил революцию. Впрочем, то же самое мы можем говорить и об отношении Трона и православных масс в Болгарии и Греции. Желающих ознакомиться с тем, какими мрачными деяниями прославили себя болгары под властью немецкой фамилии, я рекомендую ознакомиться с книгой творений святителя Николая Сербского, вышедшей у нас недавно и называющейся «Духовное возрождение Европы».

Мне могут возразить, что наши Цари и Царицы рождались от православных родителей в православной вере или принимали ее. Однако всем известно, что принятие Православия немецкими особами с высоким владельческим статусом происходило не по велению сердца, но лишь при условии, что перед их носом начинал маячить Русский Трон. О какой искренности мы можем тогда говорить? Святость последней императрицы и ее сестры Елизаветы Федоровны есть лишь ярчайшее исключение, подтверждающее общее правило. В современной психологической науке есть термин «лингвистическая личность», означающий человека, рождающегося в определенной языковой среде и развивающегося психически именно в рамках определенного лингвистического текста. И вопросы его духовной ориентации тесно связаны с его родным языком и родной культурой. Немцу-протестанту стать русским-православным крайне сложно. Такое возможно только особой благодати, которую желающий может стяжать лишь в плане сверхчеловеческих духовных усилий, ведущих его к личной святости. Было бы крайне неразумно полагать, что такая ситуация могла бы со временем стать правилом. Скорее наоборот, все большее количество немецкой крови у Романовых все больше бы затрудняло их погружение в русскую национальную стихию, без чего в России немыслимо и истинное Православие, неразрывно связанное с русскостью. А лишь формально православный Царь Третьего Рима — уже достаточная веская причина считать, что не случись катастрофы 1917 года, и нас бы постигла еще более страшная участь. Вслед за секуляризовавшейся немецкой династией, при сохранении внешних монархических форм правления, страна наша навсегда бы ушла от своего древнего идеала Святой Руси, который есть сердце всего нашего национального организма, ушла бы, возможно безболезненно, но без всякой надежды на возвращение. Дух Святой Руси вышел бы из тела незаметно для большинства обывателей, навсегда закрыв для нас возможность духовного воскресения.

Наше счастье, что по милости Божией наши последние Государи, вопреки законам естества, будучи абсолютно нерусскими по крови, стали истинно русскими Царями по духу. А Император Николай своим искупительным мученичеством сделал для нас возможным, пусть и в плане чуда, духовно-национальное воскресение. Но все это никак не снимает с повестки дня вопрос о том, что, если Господу будет угодно воскресить монархию в России, только истинно Русский Государь способен найти отклик у народа и повести его в последнюю, самую страшную историческую битву против антихриста. Еще раз повторю: Русский Государь по крови и духу предсказан нам духоносными святыми отцами!

Возвращаясь к закону Павла I, а вернее, к поправке 1820 года, необходимо еще раз отметить, что закон этот пренебрегал древними русскими династическими традициями. Все наши древние цари вдруг, в одночасье, оказывались отпрысками морганатических браков. Любопытно, что русская историография как-то стыдливо обходила и обходит этот момент. Необходимость избрания Царя от «рода своего суща» опирается на авторитет Священного Писания, где именно по этому принципу избирали Царя ветхозаветные иудеи. Но при имперском законодательстве и привнесенных, чуждых нам немецких династических традициях обрусение немецкой династии Романовых было невозможно.

Есть и еще один немаловажный аспект, на который до революции не обращали внимания из политкорректности, но на котором нам просто необходимо остановиться сейчас. Речь идет о принципиальной невозможности для женщины занимать Трон православной державы, исходя из вероучения Церкви о государстве христианском!

Христианский Император был монархом, с которым не мог сравниться ни один монарх или иная владетельная особа в мире. Он являлся не просто универсальным монархом универсальной Римской Империи, но прежде всего vicarius Christi, наместником самого Христа. Его коронация была таинством, поскольку он помазывался на царство подобно Саулу, Давиду и Соломону с тем, чтобы вести народ Божий через царство земное к Царствию Небесному. Он венчался на царство со своей супругой — Империей и становился для нее «мужем спасительным». Империя, по выражению проф. Канторовича, была «мистическим телом» Государя. Единственным легитимным главой империи должен был быть только мужчина. Наверное, излишне говорить, сколь традиционное православное сознание смущалось, видя на Троне женщин, да еще рожденных в протестантской Германии.

Современному читателю может показаться, что антинемецкие настроения в современной монархической среде вызваны исключительно кровавыми событиями XX века, когда Германия и Россия дважды столкнулись друг с другом в небывалых мировых войнах. Это совсем не так. Опасность немецкого засилья и узурпация немцами «монархической верности» престолу как исключительно своей прерогативы в России видели еще классики славянофильства.

Иван Васильевич Киреевский, отвечая на недоуменные вопросы господина министра народного просвещения в «Записке об отношении русского народа к Царской власти», писал: «Неужели господин министр думает, что я могу желать для России Царя нерусского? Но какого? Лудвига Наполеона или Иосифа Австрийского? Неужели я должен оправдываться в этом? Или, может быть, господин министр предполагает, что я желаю для России республики и что я до того не знаю ни русской истории, ни духа народа русского, ни характера теперешнего времени, что почитаю такой бред возможным (несчастные мы, угораздило же нас жить в этом бредовом состоянии. — Авт.)… Русский человек любит своего Царя. Это действительность несомненная, потому что очевидная и ощутительная для каждого. Но любовь к Царю, как и всякая любовь, может быть истинная и ложная, хорошая и дурная, — я не говорю уж о притворной. Ложная любовь та, которая любит в Царе только свою выгоду; это любовь — низкая, вредная и, в минуты опасные, готовая к предательству. Истинная любовь к Царю соединяется в одно неразделимое чувство с любовью к Отечеству, к законности и к Святой Православной Церкви. Потому эта любовь может быть великодушная. И как в сем деле отделять любовь к Царю от закона, Отечества и Церкви? Закон — это воля Царя, перед всем народом объявленная; Отечество — это лучшая любовь его сердца; Святая Православная Церковь — это его высшая связь с народом, это самое существенное основание его власти, причина доверенности народной к нему, совокупная совесть его и Отечества, живой узел взаимного сочувствия Царя и народа, основа их общего благоденствия, источник благословения Божьего на него и на Отечество. Но любить Царя русского раздельно от России — значит, любить внешнюю силу, случайную власть, а не русского Царя: так любят его раскольники и курляндцы, которые готовы были с такой же преданностью служить Наполеону, когда почитали его сильнее Александра… Любить его без всякого отношения к святой Церкви как Царя сильного, а не как Царя православного, думать, что его господствование не есть служение Богу и Его Святой Церкви, но только управление государством для мирских видов, что его правительственные виды отдельны от выгод Православия или даже что Церковь Православная есть средство, а не цель для бытия общенародного, что Святая Церковь может быть иногда помехою, а иногда полезным орудием для царской власти, — это любовь холопская, а не верноподданническая, любовь австрийская, а не русская; эта любовь к Царю — предательство перед Россией, и для самого Царя она глубоко вредная, хотя бы и казалась иногда удобною. Каждый совет ему от такой любви носит в себе тайный яд, разъедающий самые живые связи с Отечеством. Ибо Православие есть душа России, корень всего ее нравственного бытия, источник ее могущества и крепости, знамя, собирающее все разнородные чувства ее народа в одну твердыню, залог всех надежд ее на будущее, сокровище лучших воспоминаний прошедшего, ее господствующая святыня, задушевная любовь. Ее-то опорою почитает народ Царя своего; и потому так беспредельно предан ему, ибо не разделяет Церковь с Отечеством».