Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов - Павел Евергетин

Совершив такое беззаконие, он на следующее утро отбыл из монастыря. Пошла и преподобная в свой монастырь. Между тем прошло время, и оказалось, что девушка беременна. А поскольку родственники заставляли ее признаться, она сказала, что ее развратил монах Феодор из Октокедекатского монастыря. Монахи сразу поверили ее словам. Не иначе, как враг строил козни блаженной, и он надоумил девушку сказать, а монахов — поверить.

Тогда они пришли в монастырь, где подвизалась святая, подняли шум и стали кричать, что вот, мол, Феодор у вас подвизается как монах, а не постыдился такого позорного дела. На вопрос игумена, действительно ли та совершила такое нечестие, Феодора отвечала, что в этом деле она неповинна. Тогда пришедшие монахи вернулись в свою обитель. Но когда ребенок родился, они его забрали и подбросили в тот монастырь, где подвизалась святая.

Что же далее? Все поверили, что Феодора — отец ребенка, а поскольку она молчала, то ее осудили и вместе с ребенком изгнали из монастыря. Так она стала кормилицей ребенка, и пришлось ей заботиться о нем, словно матери. Она кормила его овечьим молоком, а у пастухов выпрашивала шерсть и делала из нее одежду для ребенка. Но кто и чья душа могла бы выдержать столь тяжкую клевету? Чьи руки могли бы нести столь тяжкий труд?

Так прошло семь лет, а святая жена все еще терпела страдания. О всевидящий Господь! Оклеветанная, изгнанная из монастыря, она добровольно терпела позор, словно действительно сделала что — то постыдное. Более того, она продолжала держать пост вместе со всеми. Пищей была ей дикая трава, а питьем — вода, которую она, как придется, набирала в озере, если не сказать — слезы, которые она постоянно проливала, так что на ней исполнились слова псалма: «Питие мое с плачем растворях» (Пс.101. 10).

Феодора изнуряла тело и нисколько о нем не заботилась: ногти у нее были такие длинные, что скорее походили на когти зверей, волосы — грязные и косматые, словно лесная чаща, лицо так выгорело на солнце, что стало темнее, чем у эфиопов, а глаза совсем запали от постоянного бдения. При этом, как ни было трудно ей подвизаться, как ни одолевали ее внешняя непогода и внутренние бури страстей, она даже не думала уходить из монастыря. Возле монастырских врат она построила хижину и, по слову Пророка, с радостью «изволила приметатися в дому Божием» (Пс 83. 11). Кто бы ей что ни говорил и какие бы искушения ее ни преследовали, убедить святую было невозможно.

Однажды диавол явился Феодоре в образе ее мужа. Вкрадчивыми речами он стал уговаривать ее вернуться к себе домой. Но она сотворила крестное знамение, и он исчез. В другой раз он явил ей всех зверей пустыни, будто они готовы броситься на нее. Но она молилась, и видение рассеялось, как дым.

А то как — то он наслал на нее словно бы толпу людей и так страшно побил, что оставил ее полумертвой от побоев. Иной же раз он являл ей всевозможные яства и множество золота, но ничем не мог сломить ее стойкости. И когда тот, кто хвалился, что может уничтожить небо и землю, понял, что победить ее невозможно, он решил отказаться от брани с нею.

По прошествии семи лет монашествующие Энатской Лавры стали просить игумена монастыря Феодоры, чтобы он принял святую обратно в лик монашествующих. «Он был уже достаточно наказан, — говорили они, — прожив семь лет вне монастыря». К тому же, как они говорили, им было видение, что Феодору уже прощен его грех. Игумен согласился на их просьбу. Он снял с Феодоры несправедливое наказание, велел ей жить в самой отдаленной келье монастыря, никому с ней не общаться и не привлекать ее ни к какому послушанию.

Так миновало два года. Святая подвизалась в еще большем воздержании и в сугубой молитве. А затем наступила засуха, и во всех водоемах и колодцах монастыря не было ни капли воды. Игумен из того, что он слышал и видел, уже знал, что блаженная удостоена дара исцеления. Тогда он посылает за ней и велит спустить в колодец кувшин и набрать воды. Феодора привыкла слушаться слов своего аввы. Не рассуждая особо и не откладывая, она делает что ей было сказано и сразу приносит кувшин, полный воды. А после этого все увидели, что и другие колодцы полны воды.

Когда же прошло еще несколько дней, как — то вечером святая взяла к себе ребенка и всю ночь самым тщательным образом наставляла его. В таких наставлениях она с радостью предала свой дух в руки Божий. Ребенок тут же разразился рыданиями, и плач его наполнил хижину. Те, кто оказался рядом, узнали, что случилось, и доложили игумену. А тот, когда услышал, и сам рассказал монахам бывшее ему видение.

«Виделось мне, — рассказывал он, — что двое мужей увлекли меня ввысь, а высота была необыкновенная. И видел я ангельский лик, и эхом прогремел голос:

— Смотри, вот какие блага уготованы Феодоре, Моей невесте.

И явилось мне ложе, которое охранял ангел, и брачный чертог неописуемой красоты. Мне очень хотелось узнать, чей это брачный чертог, который я вижу, и кто — та, для которой он приготовлен. Об этом я и спросил своих спутников. И видится мне сонм пророков, апостолов, мучеников и вслед за ними остальных праведников, а посреди сонма — жена, украшенная божественной славой. Она вошла в брачный покой и села на ложе.

— Это, — сказали мне мои спутники, — авва Феодор — тот, кого обвинили в прелюбодеянии и кто должен был семь лет терпеть изгнание из монастыря. Его считали отцом чужого ребенка, а он взял на себя заботу о нем и его пропитании, вместо того чтобы открыть свою природу и тем избавиться от стыда и скорби. Потому он и был удостоен той славы, которую видишь.

После этого сон оставил меня, и стал я оплакивать наши согрешения».

Вот что рассказал игумен и тотчас вместе с монахами направился к келье преподобной. И когда они вошли, то увидели, что умерла та, которая на самом деле обрела жизнь. Они стали вокруг и оплакали святое тело. А игумен послал за монахами Энатского монастыря, показал им тело святой и сказал:

— Видели вы когда — нибудь что — то более странное. Такая природа, а так обманула князя тьмы!

Всех поразило то, что они увидели. А после им подумалось, как много должны подвизаться те, кто порабощен телесным страстям. И тотчас их охватил страх, а за страхом последовали слезы. К вечеру же, как только был окончен плач, они почтили многострадальное и святое тело псалмами и песнями и предали его земле.

5. Из патерика

Старец сказал: «Где бы ты ни был, если решишь сделать что — то хорошее и не сможешь — не думай, что тебе это удастся в другом месте».

2. Амма Феодора рассказывала: «Был один монах, и столько было у него искушений, что как — то говорит он себе:

— Пойдем — ка мы отсюда.

И уже взял свои сандалии, как видит какого — то человека: тот тоже обул сандалии и говорит ему:

— Что это ты, не из — за меня ли уходишь? Так я побегу впереди тебя, куда бы ты ни пошел.

А это и был тот бес, что его искушал».

6. Из святого Ефрема

Хочу вам напомнить, братья, о тех, кто берется за чрезмерные подвиги, а после попадает в страшную беду. Эти люди не слышат слов Святого Писания: «Не думайте о себе более, нежели должно думать, но думайте скромно» (Рим 12. 3), и еще: «Не будь слишком строг и не выставляй себя слишком мудрым; зачем тебе губить себя?» (Еккл 7. 16).

В эти дни случилось, что некоторые из братьев оставили свои келии и направились в «землю непроходную, безводную и неплодную» (Иер 2. 6). Отцы и братья долго увещевали их, но они не стали слушать. «Пойдем и будем восками» (суровыми подвижниками), — сказали они.

Но когда зашли они в выжженную пустыню и кругом были только дикие земли, когда не оставалось им никакого утешения — стали они падать духом. Тогда они повернули было назад, к монастырям, но не смогли дойти. Изнуренные голодом, каждой и солнцем, лежали они без чувств и уже прощались с жизнью. Но промыслом Божиим некоторых из них, уже при смерти, подобрали путники, шедшие через пустыню. Они положили их на свой скот, доставили в монастырь, и там братья еще долго болели. Так они на собственном опыте узнали, что значит руководствоваться собственной волей. А прочие, те, кого не нашли, так и остались там лежать, и тела их растерзали птицы и звери.

Да и многих других увлекает дерзость мыслей, и они на свой страх и риск отправляются в «землю безводную и неплодную» (Иер.2. 6). Одни из них уходят из монастырей, потому что не хотят подчиняться и не могут служить своим братьям, — и попадают в ту же беду. А другие идут не потому, что хотят работать сами, а по дерзости помыслов и будто бы из любви к безмолвию и суровой добродетели — и от этого переоценивают себя. Третьих же подгоняет тщеславие: они ждут похвалы от людей за то, что они — де стали отшельниками, а не думают о тех трудностях, которых эта похвала стоит. И все эти люди оказались в столь несчастном и бедственном положении, потому что доверились собственным помыслам.