Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции. - Михаил Пантелеев

Из осужденных к заключению наибольший срок получил К. Брихман. Арестованный 5 августа 1937 г., он был 4 мая 1939 г. приговорен к 20 годам исправительно-трудовых лагерей. В том же году во время аварии в дальневосточных водах парохода «Индигирка» заключенный К. Брихман пропал без вести.

Кроме расстрелянного впоследствии Г. Эберлейна, 15 лет заключения получили П. Петков, советская сотрудница журнала «Коммунистический Интернационал» Анна Разумова-Хигерович и арестованный 23 июля 1938 г. в гостинице «Люкс» М. Стерн. Наименьший срок был вынесен 17 января 1940 г. Особым совещанием при НКВД СССР Елене Вальтер. Ее выслали на 3 года в Красноярский край.

Большинство осужденных к заключению получили сроки от 5 до 8 лет.

Всего 15 репрессированных в 1937–1938 гг. коминтерновцев смогли пережить сталинскую «мясорубку»: тех, кто не был расстрелян, погубили в лагерях голод и болезни. Болгарин Антон Володю (Антонов), осужденный в апреле 1939 г., в январе 1940 г. был досрочно освобожден из мест заключения ввиду прекращения дела и вернулся на прежнее место работы — в болгарскую секцию ИККИ. Еще быстрее было прекращено дело на арестованную в 1937 г. сотрудницу секретариата Д. Мануильского латышку Люцию Генину. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 17 ноября 1945 г. досрочно был освобожден поляк Леон Жмиевский (Овсянко). Как и отбывшие свой срок заключения Мария Ватле (Ханна Шапиро), Анна Редко (Розенштейн) и Людвика Янковская (Ковенская), он после войны репатриировался в Польшу. Удалось выжить в сталинских лагерях латышкам Анне Баллод и О. 3ведре, польке Стефани Брун, немке Б. Даниэль, румынке Эстер Шварцштейн, болгарину П. Петкову, советским сотрудникам ИККИ Е. Вальтер, И. Кожевникову, А. Разумовой-Хигерович. Последняя после реабилитации в 1955 г. работала в Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.

Что по приговорам вменялось в вину репрессированным коминтерновцам? Типичным было обвинение в принадлежности к «антикоминтерновской организации, возглавляемой И. Пятницким, В. Кнориным и Бела Куном», как у заместителя заведующего службой связи Д. Липманова, осужденного к расстрелу 25 декабря 1937 г. Другой типичной формулой обвинения была «контрреволюционная троцкистская деятельность», как в приговоре И. Гржетичу, приговоренному 3 октября 1937 г. к расстрелу, или О. Зведре, отправленной по решению Особого совещания при НКВД СССР от 15 апреля 1938 г. в концлагерь на 9 лет.

Для репрессированных поляков расхожим было обвинение в участии в Польской военной организации, созданной Ю. Пилсудским для борьбы сначала против царской России, а затем против советского государства. Югославов А. Шеремета, Д. Дреновского, В. Чопича обвинили в том, что они «сотрудничали с югославской политической полицией, занимались провокаторской деятельностью в КПЮ и Коминтерне и являлись членами правотроцкистской террористической организации, которая стремилась захватить в свои руки руководство Коминтерном». Полька Л. Янковская, работавшая в представительстве Компартии Западной Белоруссии, была 22 ноября 1937 г. осуждена к лишению свободы на 8 лет «как член семьи изменника Родины». Ее муж, Станислав Скульский (Мертенс), был арестован в августе 1937 г. и 21 сентября того же года приговорен к расстрелу.

Очень часто обвинения в различных видах контрреволюционной деятельности сочетались с обвинениями в шпионаже в пользу таких стран, как Германия, Польша, Румыния, Япония. Е. Орбелиани был признан «английским шпионом». Р. Херцигоню, как и Л. Дюби, обвинили среди прочего в шпионаже в пользу Франции (последней, впрочем, вменялась работа также на спецслужбы Германии и Японии). Подчеркнем, что людей официально осуждали не только за шпионаж, но и «по подозрению в шпионаже». Удобная юридическая формула, позволявшая органам НКВД и Прокуратуре особо не утруждать себя поисками доказательств состава преступления. Именно с этой формулой обвинения была 26 мая 1938 г. осуждена Особым совещанием при НКВД СССР на 8 лет заключения М. Ватле.

Ряд коминтерновцев, подписав во время следствия протокол с признанием своей вины, на суде от показаний отказались. Так поступили заместитель заведующего службой связи А. А. Смирнов, а также М. Валецкий, Яков Волк, Л. Дюби, Д. Липманов, А. Разумова-Хигерович, Б. Циммерман, Илья Чернин, Цой Шену. А поляки Я. Боровский, Р. Езерская и работавшая референтом Интернациональной контрольной комиссии А. Редико ни в чем виновными себя не признавали ни на предварительном следствии, ни в суде. Однако для сталинского «правосудия», если только дело не разбиралось на открытом процессе, позиция подсудимого большого значения не имела: дела арестованных коминтерновцев не были отправлены на доследование, и приговоры были оглашены.

По-другому и быть не могло. Судебные приговоры были элементом политического фарса и не имели ничего общего с определением вины подсудимых. Их задачей являлось искоренение всякой оппозиции сталинской диктатуре, а значит, и любого инакомыслия, как источника этой оппозиции.

Репрессии в Коминтерне невозможно рассматривать изолированно от процессов, разворачивавшихся в ВКП(б) в 1920—1930-х гг. И формально, и фактически коммунисты аппарата ИККИ были хотя и специфичной, но составной частью ВКП(б). Они жили проблемами коммунистов СССР, несмотря на то что их жизненный уровень был гораздо выше, чем у простого советского человека. Конечно, значительную долю сотрудников ИККИ составляли иностранцы, но об их обособленности можно говорить лишь применительно к первым годам пребывания в СССР, когда сказывался языковой барьер. В дальнейшем она не отличалась существенно от обособленности, например, работников Наркомата иностранных дел.

В партячейках аппарата Коминтерна регулярно обсуждались внешние и внутриполитические акции ВКП(б), и все коммунисты в той или иной степени участвовали в политических кампаниях, инициировавшихся верхушкой большевиков, включая печально знаменитые «чистки». Надо также иметь в виду, что многие коммунисты-иностранцы, особенно в 1920-х гг., сами проявляли интерес к политической жизни в СССР, отлично понимая, в какой стране прежде всего определяются судьбы коммунистического движения.

Вот почему все основные течения в ВКП(б) находили отклик среди сотрудников ИККИ, включая иностранцев. Не следует также забывать, что, вербуя себе сторонников, оппозиционеры из партии большевиков нередко напрямую апеллировали к секциям Коминтерна.

С советскими оппозиционерами смыкались коминтерновцы-иностранцы, стоявшие в оппозиций к руководству своих компартий. Их альянс облегчался тем, что в соответствии с существовавшей тогда практикой «разбитые», но «покаявшиеся» оппозиционеры переводились из страны в Москву для работы в центральном аппарате Коминтерна. Таким образом, Сталин и его сторонники в компартиях отрывали своих политических противников от национальной почвы, не давая им там укорениться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});