Моя в наказание (СИ) - Акулова Мария

А я ловлю слова «нервное истощение», «сильный длительный стресс», «нужно время, чтобы восстановиться, а что вы хотели?», «лучше дома». И я с ними согласна. Это не мой дом, но без разницы. Настоящего дома у меня давно уже нет. Просто не трогайте меня, пожалуйста.

После этого снова стараюсь есть лучше. Мне кажется, это должно всех устраивать.

Однажды я зависаю в ванной. Скупавшись, как вялая черепаха, останавливаюсь перед зеркалом и привычно безразлично деру волосы привезенной Айдаром из нашей с Сафиком съёмной квартиры расческой.

Уносит куда-то… В страхи и безнадегу. А опоминаюсь, слыша громкий стук в двери и требовательное: «Айка, дверь открой, иначе я ее вынесу».

Пугаюсь тона. Пугаюсь угрозы.

Мотаю головой. Трясусь. Открываю.

От взгляда — мороз по коже. Айдар делает шаг — я выставляю руку.

Как зацикленная сумасшедшая повторяю: «оставь меня, пожалуйста… Оставь, пожалуйста…», пока он не выходит из спальни, а я забираюсь в постель, чтобы поскорее уснуть.

Я знаю, что происходящее должно меня не устраивать. Я должна хотеть что-то поменять, но… На самом деле, не хочу.

В реальности я хочу одного: чтобы меня никто не трогал. Как можно дольше.

Хочу как можно на дольше сохранить в себе этот блок. Я знаю, он есть. И что за ним я тоже знаю.

Не выдержу, когда хлынет вся боль. Что бы психологи не советовали, я не хочу ее проживать.

Мне известно, что он не женился. Кольца на пальце нет. И жены рядом с нами тоже нет. Получается, он разрушил меня, а я — его планы. Мы чуточку квиты.

Очередной день провожу в постели, окончательно пропитываясь запахом его пространства. Фоном слышу голоса. Благодарю Ирину (сегодня я снова спросила и ненадолго запомнила имя) за бульон.

Знаю, что утром он встретил няню Сафие и уехал. Слышала разговор взрослых голосов и хлопок двери. Ирина с моей дочкой собрались на прогулку. Перед выходом Сафик зашла ко мне. Поцеловала, погладила щеку и попросила поскорее выздорваливать.

Они ушли, а я снова плакала. Это так ужасно, не пускать в душу даже своего ребенка…

Но я никому не могу пожаловаться на то, что больно. Меня никто не поймет. Все только убедятся в том, что я отрицала до последнего. И мать я тоже ужасная. Не только жена. Не только дочь. Ужасный человек, который не против проспать всю свою жизнь.

Они вернулись, суетились. Я ловила лучи пальцами. Ирина приоткрыла окно. Мне показалось, что я вдохнула тот самый запах — весны. Он врезался в легкие шипами. Как и все живое, его мое тело отвергает.

Вечером в квартиру приехал Айдар. Они ужинали. Бывший муж ко мне заходил. Постоял в двери, парализуя меня своим присутствием. Потом — снова к Сафие.

Я чувствую, что у них все получилось. Он уже папа. С ней у него совсем другой голос. И, скорее всего, лицо. Сафие смеется с ним. Дурачится. Не боится.

Я рада. Хотя вру. Мне больно, но я этого не чувствую.

Ныряю в сон, когда кажется, что дом затих. Но выныриваю раньше времени. Вокруг темно, не утро, а я чувствую его присутствие.

Вернулся. Зачем-то.

Я не знаю, где все эти дни ночует Айдар, но не здесь.

А сейчас его взгляд бежит морозом по позвоночнику. От страха становится холодно. Чувствую дрожь, даю приказ телу успокоиться, но оно не слушает…

Шаги натягивают нервы канатами. Они совсем не крепкие. Лопаются нитями. Я жмурюсь. Прошу Аллаха: пусть уйдет.

Но Аллаху я безразлична.

Айдар садится на край кровати. Матрас если и прогнулся, то совсем немного, а у меня ощущение, как будто качусь с обрыва.

Замираю, вцепившись в свои же руки. Хочу стать хамелеоном и слиться с покрывалом, которое сегодня не расстилала. Может он поэтому пришел?

Виню себя. Корю себя. Захлебываюсь дыханием, когда снова чувствую движение.

Он ложится за моей спиной. Я еле душу всхлип.

Двигается ближе. Жмурюсь и кусаю губы. Нет. Пожалуйста. Боже. Нет.

В спину вжимается его грудь. Пальцы проезжаются по моей руке.

Чувствую вкус крови во рту и как на ресницах зависают слезы.

Не надо, пожалуйста… Я сухая, ты же знаешь…

Но он гладит кожу. Убирает волосы. Прижимается к шее сзади губами. Сбоку. За ухом.

Мы оба знаем, что я не сплю. Дышу истерично. Паникую. Возвращается тошнота…

— Так нельзя, солнце… Ты здорова. Тебя на всем, что в мире есть, проверили. Встряхнуться надо, слышишь?

Айдар спрашивает слишком нежно. Шепотом и на ухо. Тем же голосом, которым разговаривает с Сафие. Накрывает ладонью живот и гладит через ткань. Я не выдерживаю — тянусь ко рту и громко всхлипываю.

Мотаю головой, он утыкается носом в шею. Дышит. Гладит.

Пока я стыдно плачу.

Ведет пальцами ниже. По резинке пижамных штанов. Немного под.

Тошнота усиливается. Я не могу просто. Отталкиваю руку. Отползаю. Прячусь в руках. Тяну к груди колени.

Умоляю:

— Давай не сегодня… Дай мне неделю. Или хотя бы несколько дней… — Я знала, что это случится. И я знаю, что через неделю не буду готова. Но сейчас мне кажется, что умру.

— Айка…

Мотаю головой и снова плачу.

Я и сама знаю, что ничтожна. Но ты же ждал. Еще немножко…

— Айка…

Айдар зовет, двигается. Я рыдаю отчаянно, но сопротивляться не смогу. Куда бежать? Я уже добегалась.

Надо было есть. Я вспомнила, зачем. Чтобы силы были.

А их нет.

Он разжимает мои руки. Разворачивает тело. Лицо сжимает и заставляет на себя смотреть. А это как будто на солнце. Больно-больно.

— Айка, — обращается серьезно. Я знаю, что хмурится, — ничего не будет. Успокойся. Но тебе надо прийти в себя, ты понимаешь? Что мне сделать?

Плачу и мотаю головой. Не трогать.

Он вздыхает.

— Ненавидь меня, — просит тихо. — Справедливо ненавидь, я заслужил. Бей. Требуй. Но не в одну точку смотри. Пожалуйста.

Хочу сказать, что не могу. Но и сказать тоже не могу. Плачу и мотаю головой.

Жмурюсь. Чувствую крепкие-крепкие объятья. И мне бы умереть от страха. Осознать себя пойманной, бесправной, безнадежной, но вместо этого я за него цепляюсь в ответ.

Мну футболку. Вжимаюсь в шею. Приоткрываю рот и понимаю, что больно настолько, что даже плакать я уже не могу.

— Я очень тебя обидел. — Слышу и не слышу. — Я знаю. Я уже все знаю. Ты всю себя отдала, а я не поверил. И ты мне не поверила. Я не хотел этого, Айка.

И я не хотела. Но сказать не могу. Хватаю воздух, который разрывает легкие. То ли вою, то ли стону.

— Прости меня. Или не прощай, как сердце просит. Но ты Сафие нужна, ханым. Она тебя очень ждет.

Вспоминаю шарики, вспоминаю ручки. Голосок.

Мне кажется, что умираю, потому что знаю все это. Знаю, и не могу.

Голова — из стороны в сторону.

— Ты будь с ней… Я сдаюсь. У меня ничего не получилось… — Голос звучит до противного пискляво. Ничего, кроме отвращения, я к себе уже не чувствую. — Ей лучше будет, если она меня разлюбит. Ей с тобой будет лучше. Ты ее защитишь, а я… А я что? Все во мне не так… Я плохая мама, кричу на нее, злюсь, не могу ей будущее дать, какое она заслуживает… Даже машину купить не смогла, нормальную… Отца лишила. Всего лишила. Зачем я ей? Не мама, а шалава какая-то…

Выговариваю и больно до изнеможения. Плотину рвет. Моя трагедия — наружу.

Это вслух ужасно звучит, но я же в этом всем и варилась. Мне кажется, без меня им всем будет лучше. Упираюсь в грудь, хочу оттолкнуть, но Айдар не дает — закаменел.

Рыдаю, толкаю. Он держит. За затылок. В объятьях.

Моя ладонь давит на его грудь. Я вдруг чувствую ужасно быстрый стук сердца. Настолько, что пугаюсь.

В ушах все так же шумят мои же слова.

Щеки обхватывают ладони. В комнате непроглядно темно, как и в моей жизни, но взгляд я ловлю.

Лавину уже не остановить, я это знаю. А он зачем-то бросается под нее. Не дает глаза отвести. По лицу скользит.

И я все чувствую. Как жжется. Как больно. Как мы бултыхаемся и захлебываемся. Мы. Мы, а не я.