Хуторок в степи - Валентин Катаев

А дело заключалось в том, что недавно в Одессу тайно приехал из-за границы, из Кракова, представитель Центрального Комитета с директивами от Ульянова-Ленина относительно выборов в Четвертую Государственную думу. Вот уже в течение недели этот представитель делал доклады о политическом положении, каждый день выступая на районных партийных собраниях. Сегодня его ждали на хуторке. Для большей осторожности его должен был привезти с Ланжерона на своей шаланде молодой рыбак Аким Перепелицкий.

Облака понемногу гасли. Море темнело. Яхты прошли мимо и скрылись из глаз. Рыбачьих парусов стало заметно меньше. Далеко в Аркадии, на гулянье, играл духовой оркестр, и ветер приносил оттуда звуки труб и глухие вздохи турецкого барабана. А шаланда Акима Перепелицкого все не показывалась.

Вдруг Гаврик ее увидел:

– Вот она, вот!

Парус показался совсем не там, откуда его ждали. Шаланду ждали со стороны Ланжерона, а она подходила со стороны Люстдорфа. Вероятно, из предосторожности Аким Перепелицкий сначала провел ее далеко морем до самого Люстдорфа, а уже там повернул назад, к даче Ковалевского. Теперь шаланда была совсем близко. Ее гнал попутный ветер, и она, прыгая с волны на волну, быстро бежала прямо к берегу.

В шаланде находились двое. Один, развалившись на корме, держал под мышкой румпель. Это был Аким Перепелицкий, и Петя его сразу узнал. Другой небольшой, коренастый, в старой полосатой тельняшке под брезентовой рыбацкой курткой, босой, в штанах, засученных до колен, – сидя согнувшись верхом на борту, проворно, сноровисто развязывал морской узел кливер-шкота. И Петя его узнал не сразу.

Пока мальчики сбежали с обрыва, паруса уже были спущены, руль снят и брошен на корму, киль поднят, и шаланда, по инерции царапая дном гальку, врезалась в берег.

Как и полагалось по неписаным законам Черного моря, Петя и Гаврик сначала помогли вытащить тяжелую шаланду на берег, а уже затем поздоровались с гостями.

– Тю! Дядя Жуков! – совсем по-детски воскликнул Гаврик, пожимая руку уполномоченному Центрального Комитета. – Побей меня бог, я так и думал, что это непременно вы!

Жуков некоторое время всматривался в лицо Гаврика.

– А! – наконец сказал он. – Теперь, братишка, и я тебя признал. Ведь это ты меня, никак, лет семь тому назад вытащил из воды против дачи "Отрада"? Так и есть! Ишь как вырос! А дедушка-то, а?.. Хороший был старичок, симпатичный. Ну, царство ему небесное. Помнится мне, все молился угоднику Николаю, но, как видно, так ни до чего хорошего и не домолился… Тень давнего воспоминания пробежала по лицу Родиона Жукова. – Тебя как звать-то? Я уж, признаться, и забыл.

– Гаврик. Черноиваненко по фамилии.

– Черноиваненко? Стало быть, родственник Терентия Семеновича?

– Родной брат.

– Скажи пожалуйста! То-то, я смотрю, вы оба по одной дорожке идете.

– Дядя Жуков, а ведь я вас тоже хорошо знаю, – жалобно сказал Петя, который не мог перенести, что все внимание уполномоченного Центрального Комитета сосредоточилось на Гаврике. – Я вас знаю даже еще раньше, чем он. Когда вы прятались в дилижансе, помните? А потом – на пароходе "Тургенев"…

– Да что ты говоришь! – воскликнул весело Жуков. – Стало быть, мы с тобой тоже старые друзья, коли не врешь!

– Святой истинный крест! – с жаром сказал Петя и перекрестился. – Даже Гаврик может подтвердить… Гаврик, подтверди дяде Жукову, что это я носил патроны на Александровский проспект!

– Верно, – сказал Гаврик.

– А год назад я вас в Неаполе видел. Вы еще были тогда с Максимом Горьким. Скажете – нет?

Жуков посмотрел на Петю.

– Верно! – воскликнул он. – Теперь припоминаю. На тебе была флотская фланелька, верно?

– Верно, дядя Жуков, – сказал Петя и гордо посмотрел на Гаврика. Видал?

– Только вы вот что, братцы, – строго сказал Жуков. – Забудьте, что меня кличут дядей Жуковым. Был Жуков, да весь вышел. Теперь я Васильев. Запомните. Повторите.

– Васильев, – в один голос сказали Петя и Гаврик.

– Так и держать!.. Ну, а тебя как звать? – обратился он к Пете.

– Петя.

– Сын того самого учителя, – пояснил Гаврик.

– Чую, – сказал Жуков, подумал и решительно прибавил: – Ну так что ж, не стоит терять время. Пойдем, что ли… Как там народ, собрался?

– Давно уже, – ответил Гаврик.

– Дорога чистая? А то я в Кракове дал честное слово, что буду себя соблюдать осторожно, как гимназистка.

– Нет, кругом все аккуратно, – сказал Гаврик.

Родион Жуков взял из шаланды круглую корзинку, полную скумбрии, и поставил себе на голову, как заправский рыбак, идущий со своим уловом по дачам.

– Богато нарыбачили! – сказал Гаврик с уважением.

– За один раз всю корзину на серебряный самодур! – засмеялся Жуков, подмигивая Акиму Перепелицкому.

Аким Перепелицкий, молодой, красивый, с чубом на глаза, с ленивой грацией взвалил на плечо весла, и они стали подниматься по обрыву.

Гаврик ушел шагов на пятьдесят вперед, Петя на столько же отстал, и было условлено, что, в случае если они заметят что-нибудь подозрительное, свистнут в четыре пальца. Петя шел сзади, на всякий случай приготовив пальцы, и почему-то больше всего боялся, что если придется свистеть, то вдруг у него ничего не выйдет. Но вокруг все было спокойно, и, пройдя в стороне от дороги, они благополучно добрались до хуторка, где у виноградника Родиона Жукова встретил Терентий. Петя видел, как они обнялись, долго хлопали друг друга по спине, смеялись, а затем пошли к шалашам, где уже в темноте под деревьями трещал костер, рассыпая золотые искры.

Когда немного погодя Петя подошел к шалашам, то Родион Жуков, окруженный народом, уже сидел перед костром и, раскуривая маленькую носогрейку с жестяной крышечкой, говорил:

– Таким образом, товарищи, посмотрим, какие же события произошли за последние полгода после Пражской конференции? Во-первых, восстановилась партия. И это самое главное. Вам не надо объяснять, как она восстанавливалась, какие невероятные трудности пришлось нам всем преодолеть. Бешеные преследования царской полиции. Провалы. Провокации. Постоянные перерывы в работе местных центров и нашего общего центра – Центрального Комитета. Но все это теперь, слава богу, уже позади. Наша партия смело, уверенно идет вперед, развивая свою работу и влияние в массах. Но развитие партийной работы теперь уже идет не по-старому, а по-новому. Что у нас осталось после разгрома революции Пятого года? Одна нелегальщина. Теперь же к нашим нелегальным ячейкам, к ячейкам тайным, узким, еще более спрятанным, чем прежде, присоединяется более широкая, легальная марксистская пропаганда. Именно в этом сочетании легального с нелегальным и заключается своеобразие подготовки революции в новых условиях. Мы идем, товарищи, к новой революции под лозунгами демократической республики, восьмичасового рабочего дня и полной конфискации всей помещичьей земли. Вы знаете, что эти лозунги обошли всю Россию. Их приняли все передовые, сознательные пролетарии. Одним словом, отступление кончено. Либерально-столыпинская контрреволюция доживает последние годочки. Растут стачки – растет восстание. Это революционный подъем масс, это начало наступления рабочих масс против царской монархии…

Петя не спускал глаз с Родиона Жукова, с его лица, резко освещенного льющимся, трескучим пламенем костра. Теперь это был совсем не тот Жуков, которого Петя видел в детстве и запомнил на всю жизнь. Это был не тот Жуков, которого Петя встретил в Неаполе, и даже не тот, который только что шел босиком по степи с круглой корзиной на голове. Это был какой-то другой, новый Жуков – товарищ Васильев, строгий, почти суровый, с требовательно прищуренными глазами, твердо очерченным ртом и коротко, по-заграничному подстриженными усами. Это был матрос, ставший капитаном.

– Теперь поговорим о выборах в Четвертую Государственную думу, продолжал Жуков. – Российская социал-демократическая рабочая партия выступила перед выборами, несмотря на весь гнет преследований, несмотря на массовые аресты, с более ясной, отчетливой, точной программой, тактикой, платформой, чем какая бы то ни было другая партия. Так формулирует Владимир Ильич Ленин-Ульянов в "Рабочей газете" обстановку, сложившуюся накануне выборов…

В это время Гаврик потянул Петю за рукав.

– Что ж ты здесь расселся, как барин? – прошептал он. – Надо идти охранять.

Петя осторожно выполз из круга и вдруг увидел отца. Василий Петрович со скрещенными на груди руками стоял, прислонившись к дереву, и так внимательно слушал Родиона Жукова, что даже не повернул головы, когда Петя, проходя мимо, задел его плечом. Волосы в беспорядке падали на его строго наморщенный лоб, и в каждом стекле пенсне отражалось по маленькому костру.

56. У КОСТРА

Петя и Гаврик обошли хуторок и свернули на дорогу к станции. Недавно вместо конки пустили электрический трамвай, и теперь издали слышалось его виолончельное гуденье, над темными садами бежала синяя электрическая звездочка, и яркий свет из вагонных окон падал во все стороны, делая степную ночь еще темнее.