Бал для убийцы - Николай Буянов

Он открыл бар, щедро плеснул водки в граненый стакан (наплевать, пусть нюхают, вампиры!), жахнул залпом, не закусывая, и мутно уставился на Майю.

— Ты уж того, Джейн… У Ритки и вправду нервы бренчат, но ты-то! Или всерьез думаешь, что я или она… Кстати, я так и не врубился, о каком дневнике шла речь?

— Пусть Келли объяснит.

Сева грозно нахмурил брови.

— Анжелика!

Та повернула изящную головку, надменно опустила уголки губ и процедила ледяным тоном.:

— Я сто раз повторяла: я не знаю ни о каком дневнике. А если бы и знала — что с того? Музей сгорел. И дневник вместе с ним.

— Дневник сгорел, — подтвердила Майя. — Но его фотокопия…

— Неужели Ромка сообразил… — ахнул Сева.

Майя пожала плечами:

— Такова обычная процедура в любом музее: фотографирование экспонатов и составление полной описи.

— Да почему же ты раньше молчала?!

— А кому я должна была рассказывать? — спросила Майя. — Следователь сказал, что следов убийцы в коридоре нет — только мои и Романа. Ромушка под следствием, я — чудом на свободе: против меня не нашлось улик… Правда, я прятала Гоца у себя в квартире…

Артур крякнул, Лика произнесла «О!», а Сева флегматично поинтересовался:

— И что сказал Колчин, когда узнал про Гоца?

— Что у него руки чешутся меня арестовать. Представьте, что было бы, если бы он узнал о дневнике!

— А теперь ты, стало быть, решила его обнародовать, — Рита, бледная до синевы, с дымящейся сигаретой в руке, неожиданно появилась в дверях, словно фигура Командора. — Предать гласности… Ты бы поостереглась, Джейн: убийца-то еще на свободе. И квартиру запирай получше, а то вечно дверь нараспашку.

— Ты мне угрожаешь, что ли?

— Дурочка. Беспокоюсь за тебя. — И снова скрылась.

В прихожей Майя накинула пальто, вышла на лестничную площадку, все вздохнули с облегчением («Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах…» — жизнерадостно продекламировал Сева), только у Лики в глазах мелькнуло нечто похожее на человеческое сочувствие.

Едва поднялась к себе, не успела даже раздеться, раздался требовательный стук.

Артур. Майя открыла было рот, но верный рыцарь решительно отодвинул ее плечом, прошел в гостиную и внимательно огляделся, телохранитель хренов.

— Ты спятила? — тон его был холоден, как нос у собаки. — Нарочно решила подставить свою задницу, да?

— Уходи, — ее голос не уступал по температуре.

— И не подумаю. Ты только что, возможно, разговаривала с убийцей, бросила ему в лицо… да фактически обвинение. На нем уже висят три трупа, ты думаешь, он остановится перед четвертым?

— Меня он не тронет.

— Почему? — Он подошел к ней и изо всех сил тряхнул за плечо. — Ты что, тоже получила записку? Да не молчи же! Кого ты подозреваешь?

Она подняла на него блестящие глаза. Дыхание обоих было ровным и глубоким — они вновь стояли друг перед другом на звонком, как барабан, татами, и деревянные мечи-боккены настороженно покачивались в руках…

— Записка, — проговорила она. — Да, эта записка — ключ ко всему. Ее содержание: не угроза, а мольба: «Только молчи!» Самая серьезная ЕГО ошибка.

— Чья, мать твою?!

— А сам ты не догадался? — Она по-прежнему не отводила взгляда от его лица. — Когда спросил: «Как можно было их перепутать?» А Келли ответила…

— А ну отойди от нее!

Майя с трудом повернула голову и чуть не сплюнула от досады: еще один верный рыцарь. Права Ритка: дверь надо запирать, иначе от рыцарей не отобьешься, так и будут наперебой греметь ржавым железом.

Сева и Артур стояли друг против друга, точно два марала по осени, готовые сцепиться рогами из-за самки.

— Тебе что тут надо?

— А тебе?

— Похоже, вы решили устроить второй раунд? — светски спросила Майя. — Может, перенесете битву куда-нибудь в другое место?

— Помолчи! — выкрикнули они дуэтом и опять уставились друг на друга. — Я отвечаю за ее безопасность!

— Ты? Уморил. Ты — первый кандидат в убийцы!

— Осторожнее в выражениях, можно угодить под суд за клевету.

— Я на тебя раньше в суд подам, уголовник. За членовредительство.

Замок щелкнул внизу. Или показалось? Она напряглась, попытавшись отрешиться от всего и обратившись в слух. Шаги? Кто-то спускается по лестнице? Да мало ли… Она зажала уши ладонями. Нет, не стоит себя обманывать. Не «мало ли» — тебе эти шаги отлично знакомы: согбенная фигура с загнутым носом из папье-маше, шприц в руке, затянутой в перчатку, ведьма из жутковатой сказки литовского писателя Томаса Аясмане.

— А ну пошли вон! — не выдержала она, молясь про себя: Господи, если ты есть, сделай так, чтобы они ушли. Пусть оставят меня одну — это единственный подарок, который я хочу получить к минувшему Рождеству…

— Джейн, ты понимаешь, что… — неуверенно начал Артур.

— ОБА!!! Или я звоню в милицию!

Видимо, ее облик был достаточно красноречив. Рыцари потоптались и, настороженно держа друг друга в поле зрения, двинулись к выходу.

— Я буду рядом, — предупредил один.

— Я тоже, — предупредил второй.

Едва они, продолжая переругиваться, выкатились на лестницу, она захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, чувствуя, как волосы намокли от пота.

Она покосилась на телефон: «Может, позвонить следователю? Все же спокойнее… Ну нет. Это мое расследование. Я должна встретиться с убийцей один на один. И заглянуть ему в глаза».

Она посмотрела на часы, дала отсчитать стрелке три минуты, тихонько открыла дверь и выскользнула наружу. На цыпочках, бесплотной тенью сбежала вниз, мысленно возблагодарив неизвестного малолетнего хулигана за разбитую лампочку в подъезде.

Шаги наверху и звонок в дверь ее квартиры. «Я угадала». Майя нырнула под лестницу и затаилась.

— Джейн, открой, — послышался глухой голос Артура. — Я знаю, что ты там… Если хочешь, позвони следователю, вызови милицию, ОМОН, черта с дьяволом… Только отзовись!

Прости, прошептала она и неслышно вышла на улицу.

Вечер давно перешел в бархатно-фиолетовую ночь, в большинстве окон погас свет, опустел проспект, и кинотеатр напротив походил уже не на заблудившийся корабль, а на безжизненный занесенный снегом утес.

«Простите меня. Простите меня все!»

Она шла почти спокойным шагом по насквозь знакомому маршруту, по которому ходила, надо думать, больше тысячи раз. Вот и низенькие вечно распахнутые ворота, вот аллея, обсаженная серебристыми березками и елочками-сугробами, хоккейная коробка справа, парадное крыльцо (она подергала дверь: открыто, добро пожаловать на аттракцион «Галерея ужасов»), темный и гулкий вестибюль и запертый гардероб… На секунду она замерла: послышался вдруг отдаленный топоток детских ножек и смех-колокольчик, маленькая тень гномика в красном капюшончике мельком отразилась в зеркале — вот оно, Келли, твое «яркое пятно». Она тряхнула головой, отгоняя призраков, и медленно, стараясь ступать неслышно, взошла по каменным ступеням наверх, на третий этаж.

Ее окружали тьма и пустота, затерянный мир в бледных полосах луны за окнами, одинокий фонарь и сиреневые снежные хлопья, будто целые стаи ночных мотыльков… И (она с удивлением прислушалась к себе: ровный пульс и идеальное кровяное давление)— узкая полоска света из-под двери в учительскую.

Она распахнула дверь и встала на пороге, увидев согбенную фигуру в темном платке, замершую над выдвинутым ящиком письменного стола. Рядом к стулу была прислонена трость с тяжелым медным набалдашником, покрытая черным лаком, — привет из давних времен, один бог знает, каких давних…

— Там ничего нет, — сказала Майя. — Я действительно сунула тогда дневник в свою сумочку, только сумочка осталась в музее и сгорела. Я вас обманула.

Вера Алексеевна с видимым усилием выпрямилась.

— Я знаю, Майечка. Вернее, я догадывалась.

Она не помнила свою маму — та умерла в родильном доме для неимущих, в небольшом городке Ле-Крезо, на правом берегу реки Луары. Берега — правый и левый — были совершенно неотличимы: одетые в ржаво-сероватый камень, в мазутных разводах, омываемые маслянисто-черной водой и водорослями цвета хронического поноса. Того же странного цвета была и трава на чахлом газоне перед забором, который огораживал родильный дом, — видимо, потому, что этой травы было совсем немного и она не справлялась с огромным количеством углекислоты, выбрасываемой местной фабрикой.

Девочка не догадывалась, что чудище за окошком называется фабрикой, но знала о его существовании с пеленок: она огласила родильную палату первым криком, совпавшим по времени с утренним гудком. А мамы не стало всего через несколько минут.

Позже, когда приехала бабушка и забрала ее из клиники, она узнала, что у нее есть брат, старше ее на целых два года, он был очень умный и даже умел самостоятельно ходить на горшок, чем чрезвычайно гордился. Как-то она спросила его: какой она была, их мама? Мальчик озадаченно нахмурился.