Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

совету. Но вы так и не ответили на мой вопрос?

— Вас интересует мое мнение по поводу экспедиции к Синопу?

— И вообще о нашей армии.

— Я был простым солдатом, государь и не слишком много видел. Однако готов поклясться, что если бы войска «Зимнего короля», герцога Бюкуа или саксонского курфюрста имели несчастье встретиться с вами, их ждал бы неминуемый разгром.

Некоторое время я подозрительно смотрел на Попела. Но, судя по всему, он говорил искренне. Вообще, до сих пор наше оружие и впрямь было счастливо. И под Азовом и во всех других местах, мы неизменно побеждали и даже под Варной, как ни крути, урон нанесенный туркам значительно превосходил наши потери. Если бы не появление под стенами Кафы татар, я бы сейчас награждал отличившихся. Федьке, Лелику и Корнилию давно пора повысить чины, да и о рядовых ратниках забывать не стоит. Вот разберемся с новой напастью, и начну раздавать слонов…

— Что здесь происходит? — сверкая глазами ворвался в палаты О´Конор.

— Да вот, господин Попел, рассказывал мне о походе на Синоп, — усмехнулся я. — А вы что подумали?

— Я? Нет, ничего. Просто я подумал… у коллеги не так много опыта, а паче того знаний, чтобы он мог…

— Не парьтесь, Пьер, — отмахнулся я. — Лучше распорядитесь приготовить для меня носилки. Точнее, паланкин. Может, и у турецкого паши такой имелся? Поищите, вдруг найдется, тогда одной заботой станет меньше.

— О ла-ла, — изумился тот, невольно перейдя на французский. — Неужели господь услышал мои молитвы, и ваше величество вняли голосу разума?

— Мой друг, не поминайте имя Господа всуе, пока я не распорядился выяснить, кому именно вы молитесь! К слову сказать, в патриаршем приказе это тоже всех очень интересует.

— Уже бегу, государь.

— Вы, господин Попел, тоже можете идти.

Что же до моих нововведений по части санитарии, то объясняются они просто. В нашем просвещенном семнадцатом веке, в самой первой его четверти с этим вопросом всё обстоит очень сложно. Точнее, я бы сказал, не стоит вовсе. Нет ее, а есть вопиющаяантисанитария. Особенно в войсках находящихся непосредственно на театре военных действий. А потому потери среди солдат от банальной дизентерии, простуд и тому подобных глупостей могут в разы превышать боевые, наносимые злобным супостатом в сражениях и стычках.

Но это еще не все. Имеется совсем не иллюзорная опасность массовых эпидемий от чумы до сифилиса. Все-таки, Османская империя раскинулась на трех континентах и вместе с ее войсками к нам может прийти любая зараза. Поэтому я сразу же озаботился и отхожими местами, и источниками воды, и прочими вещами. По-хорошему, надо бы еще и солдатские бордели организовать, с регулярными осмотрами жриц любви, но врачей не просто мало, а очень мало. А без контроля, это только способ поссориться с церковью.

Еще одной проблемой стала защита местного населения. Не столько даже из-за заботы о будущих подданных. Станут они ими или нет, вилами на воде написано, а вот армия без должного порядка мгновенно превратиться в шайку разбойников. Грабежи, насилия — развращают солдат, а значит и дисциплина рушится, и боеспособность. А у меня и так войска — кот наплакал. Каждый боец — на вес золота! Поэтому всех провинившихся на первый раз безжалостно секут плетьми, а для тех, кто с первого раза не понял, построена виселица. К счастью, она пока еще пустует.

Так же были организованы большой госпиталь и несколько карантинных лазаретов поменьше. В первом пользуют получивших ранения или увечья в бою, а вторые предназначены для тех, у кого обнаруживают признаки иных болезней. Надеюсь, что такие меры помогут если не избежать эпидемий, то, по крайней мере, уменьшить их последствия.

Еще распорядился неукоснительно и регулярно мыть солдат в банях, благо их в Кафе хватает, и обстирывать их белье. Пользуясь обилием захваченных в боях тканей и кож, швейных и сапожных мастерских в городе, я заодно затеял массовый пошив новой облегченной формы, состоящей из полотняных кителей-полукафтанов, снабженных накладными карманами с клапанами на боках и груди, свободного кроя штанов и рубах для войска. Пехотинцам, коих большинство, достались короткие мягкой кожи сапоги на низком каблуке. Пусть солдатам дышится легко и носится удобно.

Если вы думаете, что прокормить такую массу людей — простая задача, то ошибаетесь. Питание солдатам требуется качественное, свежее и регулярное. А еще больше нужно воды. И желательно чистой, пригодной для питья людям, лошадям и прочей скотине. Можно, конечно, оставить все на их усмотрение, но это не наш метод. Потому я озадачил местных пекарей выпечкой необходимого войску хлеба, а также устроил крупные кашеварни, в которых каждая сотня или рота получали пищевое довольствие, продукты для них поставлялись централизованно, с устроенной отдельно скотобойни и съестных складов-магазинов. Все это требовало учета и порядка, так что писарям нашлась работа.

После «переговоров» с крымчаками настало время для докладов и приема многочисленных моих подчиненных, отвечающих за разные вопросы. Татары, которые никогда не имели сильной артиллерии, да и в штурмах городов не отличались стойкостью, все равно на приступ не пойдут, а коли, и попробуют, разом получат по сусалам. Фон Гершов в Кафе ситуацию держит под контролем, хотя выслушать в подробностях чего и как он предпринимает, все равно будет не лишним.

— Государь, — нагнулся к моему уху Бурцов, — Только что галера вернулась из Азова, а на ней гонец от боярина Вельяминова.

— А ты как прознать про сие успел?

— Так птичка на хвосте принесла…

— И где гонец?

— Так умаялся дорогой, — зачастил придворный. — Поштормовал чуть и сомлел. На берег сняли, а он зеленый будто упырь! Пришлось ему чарку налить, чтобы, значит, оклемался, болезный, а он и упал.

— Споили что ли?

— Зачем, споили? — изумился спальник. — Помочь хотели!

— И теперь спит?

— Ага. Но за сумку с бумагами крепко держится.

— Значит, службу помнит, — решил я. — Тогда так. Первым делом выслушаю, что мои воеводы о делах наших скорбных расскажут. Азов с Москвой далеко. Не к спеху. Хоть, конечно, и любопытно, чего там творится. Думаю, часа через два гонец очухается, вот тогда и пускай явится пред мои светлы очи. А сейчас зови Михальского, Панина, Гершова