Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов) - Виталий Иволгинский

смысл подавил эту мысль. С тех пор, как охранник вышел за дверь, прошло восемнадцать минут. Джо, хотя и привык к долгому и утомительному сидению в камере, уже устал сидеть на этом жестком стуле, и ему хотелось встать — не для того, чтобы выйти, а просто размять затекшие ноги, — как вдруг входная дверь, которая располагалась сразу позади его стула, открылась, и заключенный услышал размеренные шаги за своей спиной.

Незнакомец обошел стол и сел на стул напротив Джо. Заключенный начал разглядывать этого мужчину. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим, ну максимум сорок. У него были короткие чёрные волосы и аккуратные усики под орлиным носом. Он был одет в серый и явно поношенный пиджак, под которым виднелась белая рубашка в черную клетку. Вид этого мужчины дополнял изящный чёрный галстук, висевший на его шее. Поведение незнакомца, или, скорее, то, как уверенно он держался, могло свидетельствовать о том, что ранее ему довелось служить в армии.

Джо, скучавшему в стенах этого унылого места, хватило всего двух минут, чтобы в общих чертах понять, кто сидит перед ним. Впрочем, незнакомец не спешил начинать разговор — автоматически произнеся сухое приветствие, он стал молча сидеть на стуле и просто смотрел на пленника, явно чего-то ожидая. Наконец он нарушил повисшее в душном воздухе молчание:

— Итак, я имею честь видеть перед собой Джордана Тёрлоу, того самого человека, который два года и пять месяцев тому назад был приговорен окружным судом Соединенных Штатов по округу Орегон в связи с уголовным делом касательно некоей Делии Йонс? — вкрадчиво и с тихой торжественностью сказал этот человек.

Когда незнакомец закончил свое на редкость длинное вступление, Джо почувствовал, как у него внутри всё перевернулось вверх ногами. Дело было не в несколько грубоватой интонации баритона собеседника, но в том, что этот человек, которого Джо видел перед собой впервые, произнес дорогое ему имя — пускай даже оно и не было секретом для всех, кто находился в этом здании, но лично для него, двадцатишестилетнего Джордана Тёрлоу, эти два сокровенных слова вызвали в его организме неконтролируемое учащение сердцебиения и некоторые проблемы с дыханием, которые проходили только с течением дня. Было ясно как день, что сердечная рана оставалась свежей даже после стольких месяцев, проведенных в унылых подземельях этого бетонного гроба.

Тема, которую затронул незнакомец, заинтересовала Джо. Минутное замешательство, вызванное произнесенным именем, вскоре уступило место спокойствию и решимости. Джо подтвердил, что незнакомец не ошибся в своих догадках, внутренне понимая, что на самом деле этот человек уже всё знал заранее, если уж ему поручили беседу с ним. Поправив усы, инспектор Гэлбрайт — именно так собеседник представился заключенному — дал понять, что сейчас им двоим предстоит долгая беседа.

Полицейский попросил Джо начать рассказ о том, как тот оказался за решеткой, и в частности сосредоточиться в своём повествовании на всем, что касалось личности Делии Йонс, потому что это послужит основой для последующего рассказа, но уже с его, Гэлбрайта, стороны. Джо спросил, почему господин инспектор вообще назначил ему эту встречу, но, получив в ответ сухое «Ваши слова, Джордан, помогут моему расследованию», он решил не терять времени и приступил к делу.

Итак, два года тому назад... Те благословенные времена для Джордана Тёрлоу имели такой ореол в его глазах, что казалось, будто ту жизнь прожил совершенно другой человек, и лишь по какой-то непонятной причине в его голову пришли чьи-то чужие воспоминания. Такое положение дел не было вызвано с течением времени — на самом деле с самого первого дня своего тюремного заключения Джо намеренно пытался абстрагироваться от все того, чем жил раньше, дабы его сердце не страдало от боли утраты. Но как бы сильно ему ни хотелось задвинуть все воспоминания подальше на чердак своего сознания, Джо, слыша это дорогое имя из уст других людей, впадал в состояние, когда его сердце готово было выпрыгнуть из груди от тоски. Делия... Он нежно произнес её имя. Оно звучало так красиво и утонченно одновременно...

Готовясь изложить интересующую инспектора информацию, мистер Тёрлоу, как он всегда делал, начал собирать в единое целое свои мысли, беспорядочно разбросанные в голове, а также попытался почувствовать, будто заново переживает события давно минувших дней. Если бы не это, ему вряд ли удалось бы связать воедино хотя бы два слова, и поэтому он, выпросив у господина инспектора немного времени — четыре минуты, если быть точным, — начал настраиваться на волну прошлого. Отбросив нелепость высокопарных суждений, Джо, казалось, застыл на одном месте — устремив взгляд перед собой, он, казалось, начал медитировать и отдал свои мысли предначертанному.

Когда Джо наконец собрался с мыслями, тишина в комнате для свиданий наконец-то была нарушена. Его собеседник, слегка размяв затекшие руки, приготовился ловить каждое слово, которое слетит с уст этого пленника...

Август того года выдался на редкость жарким. Джордан Тёрлоу отмечал, что в его районе такого раньше никогда не случалось. После смерти матери он ни разу не выезжал за пределы своего родного города Портленда, и в связи с этим Джо, который и раньше не любил путешествовать по миру, теперь уже точно прочно пустил корни в почву своего родного дома. Большую часть своего свободного времени, которое было доступно ему при выбранной им профессии культуролога, тогда ещё двадцатичетырехлетний Джо проводил, гуляя в лесу, раскинувшимся за его жилым районом.

Там он медленно, можно даже сказать, меланхолично, бродил по тропинкам со своим верным псом и, подобно поэтам-романтикам, его мысли и чувства были почти полностью отданы окружающей его природе. Моционы такого рода обычно затягивались до поздней ночи, и поэтому, когда Джо шёл домой с Буффало, последний несколько раздражал соседей своим звонким лаем, который пёс издавал по любому поводу — будь то мышь, пробегающая в кустах, или крик ночной птицы, сидящей на ветках.

Собственно говоря, из суммы всех этих обстоятельств вытекало то обстоятельство, что среди всех жителей района Паркроуз Джордан Тёрлоу имел репутацию беспринципного и ленивого гедониста, которого, как он сам порой думал, терпели только потому, что в современном мире нельзя просто так взять и сказать человеку всё, что вы о нём думаете, и в идеале задать ему крепкую трепку — ибо буква закона нависает над каждым гражданином государства, подобно дамоклову мечу, а значит, каждому волей-неволей приходится, стиснув зубы, жить в соответствии с принципами, предписанными Высшими Мира