Полное собрание стихотворений и поэм. Том II - Эдуард Вениаминович Лимонов

из сада в леса…

Тут вот такая высокая масса предметов

Это трава, в ней сияет змея головой

Там ты и сел и её поджидаешь нагую

голую всю, лишь одетую в лунный свет

Вдруг всё вскочило, столкнулися все предметы

Тени вповалку одна и другая и все

Это от ветра такое большое шатанье

внятно запахло чужим неизвестным цветком

Бальные очи цветка задают мне загадку

Длинная шея его говорит мне — люблю

и обвивает мою тоже нежную шаткую шею

шалость творит и любовь средь травы начинай

Ноги мои обкрутило подвластное племя

Ходят они, очевидно, в рабах у того

Только Луна моё бегство сумела поддержкой

приободрить и направить ползком на холмы

Сев наверху, ощутил я ползучую землю

вся моя бедная старокрестьянская кровь

вдруг загалдела, перетекая, браняся

и я разлёгся, и сон земляной меня съел

Долго я спал ли, но было тенистое утро

Птица, горбатясь, сидела напротив меня

и мне кивнула и так это ух — улетела

стало теплеть, и ручьи потекли кто куда…

«Лёгкие дневные часы стучат…»

Лёгкие дневные часы стучат

Женщины старые в кофтах молчат

Карты летают у них по столу

машут одним крылом во мглу

И глубоко вздыхает диван

когда передвинется кто-то, качаясь

А в воздухе тлен, в воздухе туман

Ни у кого нет коленей и пальцев

И всё же милое дорогое тепло

отходит от бел заключительных тёток

И шалям немножечко хорошо

И юбкам, затёртым от щёток

Какая-то мерцает глазом своим

А какая-то карту сгребает

Рука шевелится, как ветка куста

бледна и совсем проста

Никто не бывал в чужих городах

Каждая прожила средь стен, стесняясь

Утром ходили, спрятав глаза,

только в постели и высвобождаясь

Бумажность и грустность грудей в глубине

Потёртых нарядов и влажных

и усиков старых седых на губе

капризность и чепуховость

Последних коварств в дураковой игре

касается голова их

И вот заливаются смехом две

А две другие терзаются…

«Ты горда и прекрасна, как кто…»

Ты горда и прекрасна, как кто

Легко движутся ноги твои

пострадало большое пальто

в перемётных скитаньях любви

Тихой пошлости тёмные сны

у тебя на лице так растут

Только вниз от дрожащей спины

будто влажные руки идут

Ты стояла, колонна висит

А ты в сумочке роешься ручкою

Эта ручка твоя такова,

что вся кожа на ней говорит

Говорящая кожа права

Восьмая тетрадь

«Солнце и тень отдалённой деревни…»

Солнце и тень отдалённой деревни

Мелкий и серый песок всё залил

Тихие сонные гости природы

Под вечер вышли в пыли… молоды

Грязные банты. Тяжёлые старые шляпы

Прядь от волос изгибается вниз

Вольные руки висят как у дерева ветки

Что это значит. Куда это всё привело

Местные люди не знают и не отвечают

Солнце сказало последний свой свет и ушло

Стало разборчиво видеть и холодно слышать

И далеко свист деревьев тянулся сюда

Вот чемоданчик берут эти руки за угол

Шаг возникает и топот уходит в лес

Словно не было и больше не будет не будет

И никого не стоять не лежать говорить

«Из поры, где школьниковы платья…»

Из поры, где школьниковы платья

и штаны блестят сзади лоснятся

пахнет фиолетными чернилами,

мелом и чёрным глазом

Белые торчат и веселятся

Кружева желтеют, погибают

Сколько лиц приплюснуто к стеклу

Старых дней стекает с волосов

Там туман укусит за плечо

Там калошу потерял в тоске

Красные далёкая щека

В воздух улетевшая сирень

Шёлком шею первый обмотал

Хорошо! Но прежняя тоска

тоньше стали пальцы подрастал

шли над отчим домом облака

«Среди жара деревни и пыли…»

Среди жара деревни и пыли

находясь под деревьями сбоку

тихо я наблюдаю природу

подперев себе тёплую щёку

И найдя вон ту ямку в дороге

и вот эту вот ветку на вишне

я отброшу их ради другого

красных пятен поставленных солнцем

Счас куда-то по жаркому следу

вдруг проходит душа молодая

Появилась из старого дома

и проходит, одеждой махая,

А из этой проклятой одежды

вытекают короткие руки

шея с поясом белого жира

и густые тенистые ноги

И я брошу приятное место

и пойду за ней, клянча и ноя:

Дай мне мясо своё молодое

«По рассказам больных очевидцев…»

По рассказам больных очевидцев

перешедших порог навсегда

там кровати всегда улыбают

и едва говорит тишина

Там о зубы чуть клацнули зубы

нитки тонких протяжных зубов

Там хрипело дыханье, но скоро

оно стало пугаться себя…

В длинном теле железо сидело

и как будто там шила игла

А из глазов там что-то глядело

И другое — нежно́ и синё

Просыпаясь, оно убегает

золотится, потом убежит

Если мальчик — оно продолжает

целый час ещё смутно сидит

«Под роковыми старыми деревьями…»

Под роковыми старыми деревьями

метаются кричат худые