Алмазы Селона - Ирина Скидневская

…Он с криком упал прямо под ноги Питеру и сразу затих, распластав на камнях переломанные обледеневшие крылья. Мальчик страшно закричал и все прикладывал к ране на груди птицы, из которой уже перестала хлестать кровь, свой носовой платок. Его почти силой повели в приют, а он все плакал и оглядывался…

Скальда не было там, хотя обычно он гулял вместе с Питером. Когда ему рассказали о случившемся, он почувствовал сильное раздражение против судьбы, подкидывающей такие неприятные сюрпризы. У него кружилась голова, и он не увиделся с Питером, но вечером немного полегчало, и когда отключили систему наблюдения, простучал в пол:

— Как дела, малыш?

Питер ответил не сразу, только после вторичного стука.

— Плохо.

— Я понимаю тебя, сочувствую…

— Он просто хотел улететь в теплые края…

Скальд тяжело вздохнул и ответил:

— Что делать, малыш? Это жизнь.

— Это плохая жизнь.

Больше мальчик не отозвался. Перед самым рассветом Скальд проснулся от нового кошмара, которые сегодня следовали один за другим. Его мучила какая-то тревога, жажда, тоска…

— Питер! — простучал он в пол. — Проснись, пожалуйста…

Не дождавшись ответа, Скальд кое-как оделся, тихо отворил дверь и служебным лифтом, который иногда забывали отключить на ночь, спустился на этаж ниже. Темный коридор был пуст. Изнывая от сильной головной боли, Скальд тихонько постучал в дверь Питера. Когда тот опять не отозвался, он поскребся, как собака. Дверь вдруг тихо подалась.

…Голова Питера была замотана простыней, тело уже остывало… Скальд в оцепенении сидел на краешке кровати до тех пор, пока в коридоре не послышались чьи-то тихие шаги и негромкое довольное пение. Он переждал, пока все стихнет, встал, как автомат, и тут же столкнулся в дверях с какой-то женщиной. Она тихонько и испуганно взвизгнула от неожиданности и, вглядевшись в лицо юноши, изумленным шепотом спросила:

— Что ты здесь делаешь?

Это была прачка, Фаина, которая развозила на тележке и развешивала на дверях комнат воспитанников пакеты с чистым постельным бельем. Это проделывалось раз в неделю и всегда — перед рассветом. Скальд одеревеневшими губами произнес:

— Питер мертв…

Она заскочила в комнату, заметалась, а он потерянно стоял на пороге.

— Кто? — быстро спросила женщина.

Скальд пожал плечами, прижался к косяку и заплакал, выдавливая из себя слезы, от которых давно отвык. Но облегчение не приходило.

— Бедный мальчик, — Фаина была сильно напугана. — Ты иди к себе… Я никому не скажу. Она взяла Скальда за руку. — Да у тебя жар…

Поддерживая, она помогла ему войти в лифт и довела до комнаты. Через тридцать секунд включилась система наблюдения.

— Что с вами? Голова разболелась? — участливо спросил Анахайм. — Вот и тогда вы были несколько невменяемы. Головная боль, помутнение сознания… очень характерные симптомы для многих душевных болезней…

— Я не убивал его. И вы это знаете. Я многое бы отдал за то, чтобы узнать, кто это сделал…

— Да? А что именно? — оживился Анахайм. — Я готов.

Скальд хмуро посмотрел на него.

— Мне надоела ваша многозначительность.

— Обижаете. Да и… что вы можете дать человеку, у которого все есть?..

— Вы пригласили меня сюда, чтобы похвастаться тем, как вы могущественны, но так и не убедили меня в этом. Все ваши познания о том случае почерпнуты из газет, из материалов патруля, из сплетен и домыслов… Подождите, — внезапно сказал Скальд, прикрывая рукой глаза. — Я понял, кто это сделал…

В памяти Скальда всплыло добродушное лицо женщины с бесформенной фигурой и голубыми глазами, в которых временами появлялось странное блаженное выражение. Она не отличалась говорливостью, а когда встречала Скальда в коридорах, загадочно улыбалась. Сейчас он вдруг отчетливо увидел то, на что тогда не обратил внимания, — или это память его сейчас так обострилась? Она вошла в комнату и даже не взглянула на тело Питера… Она знала, что он мертв, потому что сама сделала это…

— Но почему?! За что?! Это Фаина?

Анахайм добродушно фыркнул.

— Ладно, скажу вам. Интересно, принесет ли вам радость такое знание? — Скальд почувствовал в этих словах неприятно поразивший его скрытый смысл. — Убийство Питера не могло быть несчастным случаем, следовательно, у этого преступления был мотив. Мотив, который вы никак не могли узнать, хотя голову сломали. На самом деле все было очень просто. Эта женщина очень ревновала вас к вашему другу, Скальд. Поэтому однажды она взяла и задушила своего соперника.

— Соперника? Я не понимаю…

— Она сбежала из сумасшедшего дома, чтобы найти сына, которого у нее отобрали много лет назад. Она иногда прибиралась в комнатах, поэтому в тот день подсыпала в ваше какао снотворное. Вы знаете, что душевные болезни передаются по наследству?

Значит, она испугалась за него, когда увидела его выходящим из комнаты Питера. А он не мог понять ее странного поведения. «Бедный мальчик» — это не о Питере…

— Оставьте ваши намеки, Анахайм. Я найду ее, если она еще жива, даже в сумасшедшем доме, и экспертиза покажет, моя ли это мать. — Скальд сел за столик и налил себе воды. — Как вы узнали?

Анахайм открыл рот и тут же закрыл, потом засмеялся:

— Чуть не проболтался. Фаина давно мертва, плохо кончила. Не трудитесь, Скальд. Она не ваша мать.

Скальд потер виски и надавил на глазницы, слегка массируя глаза, которые нестерпимо болели.

— Кто вы, Анахайм? — снова спросил он.

— И почему я никогда не учил уроки?.. Потому что я ясновидящий, понятно вам? Я все знаю.

— Все?

— Абсолютно. Я смотрю на вас и вижу, что у вас, например, нет аппендикса.

— К чему вам мой аппендикс?

— Это к слову. Также я знаю, что вы безуспешно, всю жизнь, ищете своих родителей. Я мог бы вам помочь… Но, надеюсь, вы понимаете, что я не могу просто так взять и сообщить имя вашего отца, к примеру. Какая же в этом будет интрига и польза для меня? И, кроме того, вы ни за что мне не поверите. Можно сделать все гораздо более интересным. Поэтому я передам вам ощущения трех разных людей, имеющих к вам отношение, скажу больше — один из них ваш отец.

— Это невозможно, — прошептал Скальд.

— А вы уже выбирайте. Дайте свою руку. Я начинаю.

…Мы едем вместе с ней в лифте.

— Ты посмотри, посмотри только, — шепчет жена. — Этой дубленке, наверное, уже лет десять. А шапка? А эти ужасные красные варежки?

Я слушаю и думаю только об одном — завтра утром она войдет в темную прихожую, снимет свои варежки и, привстав на цыпочки, обнимет меня, и я не знаю, как мне дожить до завтра, как вытерпеть эту муку не видеть ее.

Сосед с четвертого этажа уехал в отпуск и оставил мне ключи, чтобы я присматривал за его квартирой — поливал два чахлых цветка и вызвал слесарей, если что. Я вставал в семь часов, когда жена еще спала, собирался в темноте и делал вид, что иду на работу. А сам спускался вниз, на четвертый, ждал ее час-полтора, потом, как вор, тихонько открывал дверь на ее слабый стук. Она входила так же тихо, трепеща от страха, что кто-нибудь из соседей ее увидит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});