Малахит - Наталья Лебедева

— Мало ли красных камней, — фыркнул Алмазник, пользуясь тем, что Балин замер в руке Рубин и онемел от ужаса.

— Камней много, но ты-то один. И ты был с тем человеком еще до начала боев. А я напомню тебе, что как раз это ты бессовестно отрицал. Далее. Когда кончилась эта заварушка, я, конечно, сунула нос — свой длинный, любопытный нос — в пару заброшенных коридорчиков и нашла дыру, в которую заползли эти крысы. Бродила по замку не одна — взяла парочку архитекторов, чтобы не тыкаться в пыльные углы вслепую. И, что интересно, обнаружили мы не только этот тайный забытый ход, но и одну занятную дверцу. Мы открыли ее и что же обнаружили? Мертвую старуху. И умерла она не своей смертью. Оглянитесь, посмотрите, кого не хватает? Чьего отсутствия мы так и не заметили? Кто пропал несколько дней назад, в момент общей суматохи и растерянности?

— Ксилолит! — ахнула молодая женщина, рядом с которой пустовал инкрустированный ксилолитом табурет.

— Да, Ксилолит, — мрачно подтвердила Рубин. — Ксилолит.

— Но почему ты решила, что ее убили, и при чем здесь этот человечек? — Алмазник брезгливо ткнул пальцем в Балина.

— Женщину душили, но умерла она не от этого. Ее отравили, видимо, уже после того, как Ксилолит потеряла сознание. Отравили тем же веществом, что и нашего государя Смарагда. Что это могло быть? — спросила я лекарей. Они снова, как и пятнадцать лет назад, лишь пожали плечами. Но я не сдалась. Я была уверена, что предатель и есть убийца. Иначе зачем кому-то убивать безобидную старуху, если не затем, чтобы помешать рассказать о том, что она увидела? Вы знаете, что яды в нашем королевстве не в ходу. Так почему ее именно отравили? Почему не продолжили душить? Да потому что руки убийцы оказались слишком слабы для этого, потому что он был стариком. А раз яд был при нем, думала я, то ядовитым должно быть само то вещество, чье имя он носит. Красный камень, яд, слабые руки… Кто же это может быть, как не Балин! Его камень отчасти состоит из ртути…

Рубин разжала пальцы, и Балин упал на пол неряшливой кучей, будто и не держала Рубин в руках ничего, кроме свертка плотной ткани, да бутафорской старческой головы. Она наклонилась над ним так низко, что унизанные рубинами нити, раскачиваясь, задевали его лицо, и крикнула:

— Кто приказал тебе отравить Смарагда?!

Такого не ожидал никто.

Балин едва смог шевельнуться.

— Алм… — чуть слышно пролепетал он.

— Кто? Не слышу!

— Алмазник! — ответил старик хриплым, чужим голосом и закрыл глаза, готовясь принять неизбежное.

— Он признался! — выкрикнула Рубин, поднимаясь во весь рост.

— Братоубийца и предатель, — презрительно бросила она, всходя на королевское возвышение. — Тебя ждет суд. Стража!

И пока охранники торопились к ним, Рубин зашла Алмазнику за спину и, нажав на сильные, красивые плечи, поставила его на колени.

Так Павел стал королем.

Глава 16 Смерть Ксилолит

Ксилолит осталась в розовой гостиной, когда прогремел взрыв, и когда все вышли в открытую галерею. Ксилолит уже давно не могла ходить, ни за что не держась. В гостиную она пробиралась еще днем, чтобы никто не видел, каких мучений ей стоит занять кресло у камина.

Одна мысль терзала ее. Ксилолит думала, уж не сказала ли она чего-то лишнего, говоря о картах. Может быть, здесь, в гостиной, и сидел этот вор? Может быть, он ничего не знал о старом плане замка? Может быть, взрыв прогремел сразу после ее слов не случайно?

В крайнем случае, решила Ксилолит, разберусь с этим сама. Теперь дворянам некогда заниматься старыми картами. Теперь война началась всерьез.

Темный и сырой, давно заброшенный коридор замка вел влево и вниз. По центру ногами патрулей Авантюрина была протоптана в пыли темная дорожка. У стены росла какая-то дрянь — то ли спрессованная влажным воздухом пыль, то ли плесень, разросшаяся до невероятных размеров. Тусклый рассеянный свет проникал в коридор из отверстий, едва различимых в стене.

Старческие ноги в черных туфлях из мягкой кожи протаптывали здесь новую тропу. Скрюченные от артрита руки, которые так естественно смотрелись на круглых набалдашниках кресла, судорожно скользили по осклизлой стене. Ноги загребали мягкую волглую дрянь, покрывающую пол, и аристократичная до мозга костей старуха морщилась от отвращения каждый раз, когда очередной клок забивался ей в туфлю. Она выглядела беспомощно и жалко. Где-то впереди ее дальнозоркие глаза различали силуэт в широких темных одеждах, а может быть, эту картинку ей услужливо подкидывало старческое воображение. Позвякивала тяжелая связка ключей — или звенело от напряжения в ушах, они уже начинали ее подводить.

Ксилолит поняла, что была права в своих подозрениях, но понимала так же, что у нее не остается сил вернуться обратно — теперь только вперед. Через минуту оказалось, что и вперед идти она не может — вниз, в подвал, вела темная лестница с ущербными перилами. Она смотрела вниз с отчаянием и даже попыталась опустить ногу на первую ступеньку, но едва не потеряла равновесие. Поразмыслив, решила остаться здесь — отдохнуть, а потом вернуться назад, во дворец, где ходят вооруженные патрули.

Ксилолит не могла себе позволить опуститься на холодный пол — ее артрит и так уже давал о себе знать. Но и ноги отказывались держать ее. Давая себе отдых, старуха прислонилась к стене, огляделась и тут увидела что-то необычное. Некий железный предмет — крюк, скоба, или кольцо — был вделан в противоположную стену. Она подошла к нему — , и поняла, что это дверная ручка и дверь, облицованная каменной плиткой и оттого слившаяся со стеной. Это не была потайная дверь, просто чувствовалось, что по замыслу она должна была выглядеть как можно скромнее. Ксилолит потянула, потом толкнула, навалилась всем весом, изо всех сил. Что-то хрустнуло, щелкнуло, и дверь подалась, открывшись примерно на треть. Иссохшее тело Ксилолит протиснулось в эту щель, и она увидела странную комнату с прорубленным в стене маленьким окном в форме луковицы и стрельчатым потолком, с каменным лежаком, грубо высеченным из камня табуретом и высоко расположенной в стене нишей, которая могла служить хозяину комнаты рабочим и обеденным столом. Окно находилось на уровне земли и выходило на задворки.

Старуха стянула с плеч сложенный в несколько раз платок из овечьей шерсти, в который куталась тогда, когда никто не мог ее увидеть, расстелила на лежаке, легла, укрылась другим его краем. Ее удивляла эта комната. Насколько Ксилолит знала, среди камней никто и никогда не мог отказаться от законных излишеств. Борясь со старческим сном, она так и сяк прикидывала — для кого могли выстроить такую странную комнату. И вдруг память подсказала — однажды она видела человека, который добровольно отказался от всего лишнего кроме небольшого золотого украшения на груди, мало того, не признавал даже некоторых необходимых человеку вещей. Он был одет в темные одежды, он шел по двору, а зеваки — Ксилолит среди них, ведь она была тогда маленькой девочкой — приникли к окнам и вышли на открытую галерею. Как же его называли? Ксилолит силилась вспомнить: све… све… светильник? Нет: светильщик. Да, вроде бы, так. Шептались, что он пришел из другого мира и будет говорить о лучшей жизни. Многие ходили потом к нему, говорили с ним, даже участвовали в каких-то обрядах. Но развлечение наскучило быстро. Ксилолит помнила, как мама пришла однажды, раздраженно бросила в угол свою шаль и сказала, обращаясь почему-то к ней, пятилетней крохе:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});