У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века - Георгий Давидович Толорая

было при деде нынешнего руководителя. Это можно считать логическим завершением процесса уменьшения исключительного влияния военных, который начался с приходом к власти Ким Чен-ына. Новый лидер в отличие от своего отца стремится к балансу между партийными и военными силами. Здесь просматривается и заявка на возврат к функционированию прежних институтов управления страной (в реальности, конечно, по-прежнему играющих формальную роль) и, соответственно, к стилю управления Ким Ир-сена, проводниками власти которого являлись соответствующие структуры и процессы.

Таким образом, материалы съезда в основном повторили все то, о чем официально говорилось ранее, а обязательств по реформированию руководство на себя не взяло. Вместе с тем итоги съезда не дают оснований ожидать каких-либо репрессивных мер со стороны северокорейского руководства по отношению к негосударственному и “серому” (де-факто – частному) секторам. Последний включает не только розничную и оптовую торговлю и услуги, но и арендованные (на непонятной основе) предприятия, шахты, логистические компании. Порядок регистрации новых хозяйствующих организаций сейчас в КНДР, по отзывам практиков, весьма облегченный. С сокращением возможностей получения денежных поступлений из-за границы в результате ухудшения внешних условий роль негосударственного сектора в экономике страны, вероятно, продолжит возрастать. Хотя, конечно, нельзя полностью исключить возможность обратных процессов в случае неблагоприятного экономического сценария и появления новых негативных факторов. Следует отметить, что перспективы экономических преобразований и открытия страны, предпринятые в куда более благоприятных внешних условиях, с их значительным ухудшением стали еще более туманными.

Тем не менее есть основания полагать, что КНДР вынуждена будет продвигаться по пути рыночного реформирования, которое будет сопровождаться возникновением все более влиятельных полугосударственных и даже негосударственных хозяйствующих субъектов. Возможно и развёртывание процессов приватизации.

Все это необходимо учитывать российскому бизнесу, работающему в КНДР: надо не упустить открывающиеся возможности. В сложившихся условиях России необходимо сформировать конструктивную линию, направленную на поиски путей взаимовыгодного сотрудничества между экономическими субъектами двух стран. В 2014–2015 гг. для этого были предприняты значительные усилия и наблюдались определенные подвижки, которые во многом были сведены на нет[256] в результате резкого обострения политической обстановки на Корейском полуострове в 2016 г.

Отрицательный эффект санкций, в том числе односторонних мер США, Южной Кореи, Японии, может сказаться на двустороннем сотрудничестве и через ухудшение экономической ситуации в КНДР. Под запрет попало 90 % объема экспорта, поставки многих жизненно необходимых товаров, включая нефть и нефтепродукты, прекращены или ограничены. Вместе с тем россияне имеют важное конкурентное преимущество – послабление в санкционном режиме, а в целом – доброе отношение к нашей стране в КНДР на фоне все большего негатива по отношению к китайскому бизнесу, подчинившему себе значительную часть северокорейской экономики.

Также необходимо активизировать взаимодействие со всеми заинтересованными сторонами, в том числе с США и РК, чтобы сохранить имеющиеся позиции на Корейском полуострове и защитить свои стратегические интересы, в том числе связанные с реализацией крупных региональных проектов, в рамках которых Корейский полуостров является важным связующим звеном.

Смена северокорейской парадигмы: помечтаем о будущем?

Беспрецедентные встречи председателя Госсовета КНДР Ким Чен-ына с президентом США, а до этого – с южнокорейским президентом Мун Чжэ-ином (равно как и с китайскими руководителями, российским министром иностранных дел), способствовали разрушению стереотипов не только о молодом лидере КНДР, но и о самой стране. В определенной мере на Западе в связи с этим стали задаваться вопросом, насколько оправданы укоренившиеся представления и о самой стране, ранее однозначно воспринимавшейся как часть “оси зла”.

Я далек от того, чтобы считать опыт КНДР последних десятилетий (после индустриальной модернизации 1950-1960-х гг.) хоть сколько-нибудь позитивным: это бесперспективная ветвь общественного развития, заведшая северную часть Кореи, обладающую неплохим экономическим потенциалом и талантливым трудолюбивым народом, в тупик несвободы и подавления прав человека, зажима инициативы, экономического отставания, неэффективности и социальной деградации, международной изоляции. Все это особенно трагично на фоне процветающей и динамичной южной части той же страны. Но надо отдать северокорейцам должное: они, пусть немалой ценой, отстояли независимость страны и сделали ее одним из немногочисленных самостоятельных акторов мировой политики, пусть и с отрицательным знаком.

Эмоции и личное отношение не должны мешать научной добросовестности и объективности анализа. В случае с КНДР правоту такого подхода подтвердило время.

Сегодня на смену распространенному ранее исключительно очернительскому взгляду (а порой и просто измышлениям) пришли попытки, в том числе на Западе, разобраться более непредвзято в феномене Северной Кореи для того, чтобы выстроить менее зашоренную политическую линию по отношению к этому “изгою” и урегулировать застарелый конфликт.

К чести отечественной науки надо отметить, что “корейская школа” всегда занимала более или менее реалистичную позицию. Это проявилось и при переходе от идеологизированных хвалебных описаний советского периода в конце 1980-х – начале 1990-х г. (предназначенных для открытой печати) к открытому выражению своего мнения: корееведческому “мейнстриму” удалось удержаться от огульного, столь модного в то время, критиканства и сохранить научную объективность. Впрочем, многие корееведы просто стали писать открыто именно то, что содержалось в их же работах с грифами “секретно” и “ДСП” в советский период. Кстати, ряд из тех работ вполне релевантен и сегодня[257].

Главные выводы российских экспертов (во всяком случае, большинства из них) оставались неизменными на протяжении многих лет и малосовместимы с подходом западных политиков и обслуживающих их интересы политологов. К сожалению, последние на протяжении ряда лет имели преобладающее влияние на широкое российское экспертное сообщество. Поэтому нередко в работах “международников широкого профиля” встречались совершенно ложные утверждения, многие штампы оказались весьма живучи, приходится их опровергать. Приведу некоторые из них.

Во-первых, КНДР – не столько “заповедник сталинизма” (хотя отрицать его влияние на формирование северокорейской государственности, конечно, не приходится), сколько современная реинкарнация традиционной восточной конфуцианско-теократической деспотии, управляемая “аристократическим” классом уже в третьем-четвертом поколении (элита формируется по признаку происхождения).

Во-вторых, поскольку внешняя ситуация рождает высокую асабию (сплоченность)[258] элиты, не имеющей “путей отступления”, политструктура устойчива, а надежды на перевороты и революции весьма малообоснованны. Благодаря информационной закрытости и наличию преданного репрессивного аппарата, что ведет не только к бесправию масс, но и к отсутствию осознания потребности в политических правах, такой режим власти обладает высокой живучестью, несмотря на внешнее давление. Более того, санкции и враждебные действия извне позволяют элите не только объяснить подданным трудности и оправдать промахи и неэффективность управления, но и способствуют национальной консолидации вокруг лидера.

В-третьих, именно в силу сказанного совершенно ошибочным был вывод западных экспертов начала 1990-х гг., повторяемый как мантра до сего дня, об исторической предопределенности и неизбежности краха северокорейского режима. Между тем именно на таком выводе была основана