Рассказы (публикации 2009-2010 годов) - Ион Деген

Я спросил Александру Алексеевну о самом подвиге, слегка усомнившись в возможности заткнуть пробоину своим телом. Но в ответ услышал возмущённую отповедь о том, что она специалист по французской литературе, а не военно-морскому делу. И не хорошо бывшему фронтовику проявлять такое недоверие.

Евреи не воевали. Действительно, евреи не воевали. Но в числе первых пяти дважды Героев Советского Союза и самым видным из них был еврей-летчик Яков Смушкевич. (Выдающийся полярный и военный летчик Михаил Водопьянов восхищенно назвал его «рожденный летать»).

Яков Смушкевич родом из Литвы, именем которой была названа 16-я стрелковая дивизия. Но почему она Литовская, а не Еврейская, если самый большой процент в ней составляли вильнюсские, каунасские, шяуляйские, кибартайские и другие евреи? Трудно непосвященному ответить на этот наивный вопрос.

Еще в финскую войну первым в СССР артиллеристом, получившим звание Героя Советского Союза, был старший лейтенант Маргулис – тоже не бурят.

Говорят, что на Северном флоте и сегодня антисемитизм меньше не только, чем на других флотах, но даже меньше, чем в среднем по Советскому Союзу.

Кое-кто объясняет это большим количеством прославленных морских офицеров-евреев. Особенно, подводников. Во время войны вся страна знала командира подводной лодки Героя Советского Союза Фисановича. Это был знаменитый тандем Героев-подводников, друзья-соревнователи Фисанович и Иоселиани. Еврей и грузин.

Грузин? Иоселиани? Мне сказали, что Иоселиани грузин. Правда, мне сказали, что Куников - русский, Доватор – белорус и т. д.

Вот если бы в части появился еврей трус, весь фронт немедленно узнал бы о трусости евреев. Но ведь для этого знания вовсе не нужны факты. Евреи сидели в Ташкенте.

И тем хуже для факта, если это не так. Тем более что факт, как говорит мой родной Центральный Комитет, сам по себе ничего не значит, если он не освещен ярким светом Марксизма--Ленинизма.

А уж если даже еврей – основоположник этого бессмертного учения был антисемитом, то чего же требовать от тех, кто, впитав в себя антисемитизм с молоком матери, считают себя последователями основоположника?

Приложение

Трус

В ту пору мы учились на втором курсе. Веня предупредил меня, что я единственный, кому он может рассказать эту проклятую историю.

В тяжелую послевоенную пору Веня добавлял к своей нищенской стипендии нежирный приработок – ремонтировал в квартирах электрические сети, чинил бытовые электроприборы, короче – работал электриком.

Трудно представить себе, что значит совмещать занятия в медицинском институте с работой. А тут еще адский быт в общежитии и хроническое недоедание. Поэтому высокий стройный парень двадцати трех лет, донашивавший фронтовую гимнастерку, не казался героем-любовником. А главное – не ощущал себя таким даже в студенческой среде.

Поэтому он очень удивился и даже растерялся, когда молодая красивая бабенка, хозяйка квартиры, где он ремонтировал электричество, стала с ним заигрывать.

Его состояние понравилось хозяйке. Она не училась в институте и не работала. У нее в этом не было ни необходимости, ни потребности. Муж служил директором мясокомбината. Свое материальное положение она вполне могла считать царским. Старше Вени всего лишь на год, она была куда опытнее электрика, тем более что опыт этот подкреплялся одним из самых сильных инстинктов.

Заигрывание хозяйки мешало Вене работать. Ее тесный ситцевый халатик очень плотно облегал красивую фигуру, а со стремянки открывался умопомрачительный вид на пышный бюст во всем великолепии.

Хозяйка щедро расплатилась за работу и предложила Вене перекусить.

Постоянно голодный студент забыл, что на свете существует такая роскошь – яичница с нежнейшей ветчиной, давно невиданный белый хлеб, щедро намазанный маслом, и рюмка замороженной водки. Затем последовала вторая рюмка. Хозяйка, которой каким-то образом передавались Венины желания, наполнила еще одну рюмку и подложила ветчины.

Веня не мог объяснить, как он оказался на просторной кровати сплетенным с хозяйкой.

Не в тот же день, но на курсе заметили, что лицо у Вени округлилось, исчезли и другие признаки хронического недоедания. Веня обслуживал квартиру директора мясокомбината, как дежурный электрик на танковом заводе обслуживает цех. Отличие заключалось в том, что электрик на танковом заводе работает круглосуточно, а у Вени были только дневные смены.

Но однажды ему представилась возможность поработать ночью. Директор мясокомбината собрался в командировку в столицу. Вернее, собрала его заботливая жена. Бутерброды с кетовой и паюсной икрой, цыплята табака и домашнее печенье были аккуратно упакованы в пергаментную бумагу, надежно изолированы от накрахмаленной белоснежной рубахи и двух галстуков. Муж пытался отговорить супругу, горящую желанием проводить его до поезда.

Холодно, снег метет. И уезжает он всего лишь на несколько дней. Но любящая жена не отказалась от намерения продемонстрировать свою преданность.

Следует заметить, что в течение двух лет их совместной жизни над ними ни разу не появилось даже лёгкого облачка несогласия. Старше жены на шестнадцать лет, директор бережно относился к своей красивой и темпераментной супруге, не сомневаясь в том, что такая совершенная женщина, в конце концов забеременеет.

В двадцать часов пять минут, точно по расписанию, поезд отошел от перрона. Выстрелянная нетерпением, она метнулась на привокзальную площадь, не торгуясь, схватила автомобиль и помчалась к общежитию, где у подъезда ее уже ждал околевавший от холода Веня. Он сел в автомобиль и поехал на ночную смену.

Директор вышел из вагона на первой остановке, на окраине города. Его тоже встречали. Положение позволяло ему приказать личному шоферу подать автомобиль. Но он не торопился. Ограничился ассистенцией своего самого близкого друга. Вместе с ним он сел в трамвай и поехал домой.

Звонок в дверь обрушился на любовников, как лава из Везувия на обезумевших жителей Помпеи. Она накинула халатик на голое тело и открыла дверь. Железное самообладание помогло ей не рухнуть на пол, когда она увидела мужа и его друга, стряхивавших с себя снег.

– Понимаешь, дорогая, в поезде мне принесли телеграмму от министра.

Завтра он приезжает сюда. Так что командировка отменяется.

Он посмотрел на стол. Две рюмки. Две тарелки с остатками пиршества.

Пустая пол-литровая бутылка.

– Ну-ка, дорогая, поставь нам рюмочки.

Она поставила. Преодолевая обморочное состояние, подала на стол закуску и запечатанную бутылку водки.

Муж весело наполнил четыре рюмки.

– Эй, студент, садись к столу.

Веня, мертвый от страха, лежал под кроватью, под которую он втиснулся, нарушив законы природы. Хозяин дома повторил приглашение.

– Можешь не одеваться. Мы примем тебя в таком виде, в каком ты есть.

Веня действительно появился почти в таком виде, в каком был, когда раздался звонок. Почти, потому что на нем уже было фиолетовое белье, выданные в профкоме – трикотажная нательная рубаха и кальсоны.

Хозяин дома поднял рюмку:

– Ну, студент, будь здоров и не боись. Надо быть абсолютным идиотом, чтобы отказаться от такой женщины. И от выпивки и закуски – в придачу.

Веня не помнил, выпил ли он эту рюмку. Кажется, выпил. Не мог ведь хозяин снова наполнить, не будь она пуста.

– А это, дорогая, билет тебе домой в твой Минск. Можешь взять с собой абсолютно все, что тебе по душе в этом доме. Я как-нибудь обойдусь.

Что там еще происходило – слезы, клятвы, уверения – Веня почти не помнил. Даже третья рюмка водки не привела его в сознание. А ведь до этого он уже распил с любовницей бутылку. Даже рассказывая эту историю, Веня был так напуган, что я должен был успокаивать его, подавляя рвущийся из меня смех.

– А вдруг узнают в институте?

– Ну и что?

Веня грустно посмотрел на меня и ушел.

Возможно, я забыл бы этот рассказ. Но...

Случилось это два года спустя после той истории. Мы были на четвертом курсе. Вовсю свирепствовала компания борьбы против «безродных космополитов», поэтому мне чаще, чем раньше и чем хотелось, приходилось ввязываться в драки, доказывая, что я не безродный, а всего лишь еврей. Репутация хорошего студента и фронтовое прошлое помогали мне увертываться от судебных и даже административных наказаний.