Я тебе (не) подхожу (СИ) - Белозубова Ольга

Я допиваю кофе, сжимаю стаканчик, бросаю его в урну и иду обратно в офис. Мне больше незачем тянуть время и ждать до вечера.

Я хотел шанса начать все заново? Я его получил.

Бойтесь своих желаний…

Глава 49

Назар

Первое, что я слышу, когда вхожу в квартиру Марины, — плач Никиты.

Секунда, и Алису словно сдувает ветром.

Кажется, она что-то буркнула перед тем, как испариться, но я не успеваю расслышать. Будем считать, это приглашение войти.

Сразу иду в ванну, чтобы вымыть руки: не брать же сына на руки грязными.

Заодно умываю лицо, выпрямляюсь и смотрю на себя в зеркало. Холодная вода немного освежает, но вид у меня все равно так себе.

Последние несколько дней дались непросто. Душа рвалась к Алисе, но подписание всех бумаг заняло время.

Я еле сдерживался в офисе, чтобы не уравновесить лицо Артема вторым синяком — слева. Фингал справа и разбитая губа — как-то маловато за то, что он сделал.

Ребров явно чувствовал мой настрой и огибал меня по дуге. Я же продолжал недоумевать, как умудрился не разглядеть в нем того, кем он был на самом деле.

Отпустить свою компанию, свое детище, оказалось сложнее, чем я ожидал. Как будто ушла целая эпоха.

Но еще более сложным мне сейчас представляется разговор с Алисой. С ней всегда все идет не так, как я планирую.

Я собираюсь с мыслями, настраиваюсь и направляюсь в зал.

— Ну что такое, малыш, ну что такое, мой сладенький? Что ты хочешь, а? — Алиса укачивает сына, но тот продолжает хныкать.

Скольжу по любимой взглядом и отмечаю, что ей в те дни, что меня не было, тоже пришлось несладко. Волосы, обычно красиво уложенные, скручены в гульку явно наспех, голубой домашний сарафан слегка помят, да и в целом она выглядит очень уставшей.

Похоже, наш сын явно требовательный малый. Что ж, по словам родителей, я тоже давал им жару в первый год жизни. Пришел час расплаты.

— Давай я попробую успокоить? — подхожу ближе.

Алиса смотрит на меня с сомнением во взгляде, но потом все же передает мне Никиту.

— Привет, сын, — здороваюсь с ним и с удивлением признаю: — Он похож на меня!

Когда забирал их из роддома, мне казалось, наш малыш больше походил на Алису. Но сейчас четко вижу: мои брови, мой нос, мои губы.

— Вот именно, — нарочито хмурится любимая. — Я тут носила-носила, рожала-рожала, а он похож на тебя. От меня ничего и нет!

Ей не удается держать серьезное лицо, оно практически сразу лучится улыбкой:

— Скажи, он самый красивый?

— А то! — со знанием дела подтверждаю я.

Начинаю ходить по залу взад-вперед, укачивая сына, и он затихает практически сразу.

— Ты что, волшебник? — изумленно пялится на меня Алиса.

— В смысле?

— Обычно он не успокаивается так быстро.

— Он просто по мне соскучился и рад видеть. И я тоже по нему скучал. И по тебе. Очень.

— Я… — в замешательстве начинает она, но так ничего и не произносит.

Вижу, как щеки Алисы розовеют. Это ведь хороший знак? Или нет? С ней никогда нельзя быть уверенным наверняка.

— Мне нужно с тобой поговорить, — без обиняков начинаю я.

— Говори.

— Давай сначала уложим Никиту.

Через пятнадцать минут сын засыпает на моих руках, и я несу его в кроватку. Алиса берет радионяню, и мы возвращаемся в зал, тихонько прикрывая за собой дверь.

Алиса разворачивается ко мне, но не успевает ничего произнести: я ловлю ее ладонь своими и заговариваю первым:

— Прости меня, пожалуйста!

Она так теряется, что даже не отдергивает руку, как это обычно бывает.

— За что?

— За все. Алис, я только недавно понял, как мало говорил о том, что чувствую сейчас. Что чувствовал все то время, пока лежал в больнице. Вообще с тех пор, как узнал правду. И каково было тебе. Особенно о том, каково было тебе. Прости.

Она все-таки выдергивает руку, недоуменно хлопает ресницами и садится на диван.

— Я не понимаю… — мотает головой.

Ну да, в ее глазах это все наверняка выглядит странно. Столько молчал, а теперь готов обсуждать.

Я пододвигаю к себе ее кресло на колесиках и сажусь напротив. Так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я был таким дураком, Алис, — качаю головой. — Все рассказал, извинился и начал заглаживать вину. И все это время толком и не поговорил с тобой о том, что ты чувствуешь. Что я чувствую. Считал, достаточно того, что забочусь о тебе.

Я замечаю, как взлетают ее брови, но она молчит.

— Поверь, меня выкручивает каждый раз, когда я вспоминаю твое лицо во время нашего разговора у фонтана. И тот момент, когда ты застала меня с нанятой актрисой у отеля. Ты ведь не понимала, что происходит. И когда я подозревал, что ты, ты… из-за денег…

Теперь мне стыдно даже произносить это вслух.

— И когда… — Я машу рукой. Этих «и когда» столько, что и не счесть.

— Я каждый день сам линчевал себя за то, что натворил. Заставил тебя страдать. Предал твое доверие. Я сто кругов ада прошел. Бесился, что ничего не могу изменить. И виноват во всем сам. Но это все ничто по сравнению с тем, через что прошла ты. Мне так жаль… Я бы все отдал, чтобы забрать твою боль себе. Слышишь? Я так люблю тебя!

Алиса поворачивается ко мне, и я вижу слезы на ее глазах. Прекрасных, таких любимых глазах.

— Зачем ты ковыряешь эту рану, Назар? Зачем травишь душу? Не надо, пожалуйста… Уже ничего не изменить…

Она закрывает ладонями лицо, но я осторожно убираю их и тихо прошу:

— Посмотри на меня.

Алиса поднимает взгляд, и я четко выговариваю каждое слово:

— Прости меня. Теперь я точно знаю, каково тебе пришлось.

Лицо Алисы вытягивается.

— Теперь? — хмурится она. — Почему именно теперь?

— Потому что я прошелся в твоих сапогах, — горько усмехаюсь я.

— Моих сапогах? О чем ты?

И я заговариваю. Начинаю с самого начала: с бассейна, с Марата. Рассказываю обо всем. И о разговоре с матерью Марата, и о последующей беседе по душам с моей мамой. И о том, что до сих пор боюсь плавать.

Алиса охает, округляет глаза, но не перебивает, внимательно слушает.

Я продолжаю. Рассказываю, как познакомился с Ребровым. Как сдружился с ним, как увидел в нем родного по духу человека. Как делился с ним всем. Как сделал правой рукой. И как он меня предал.

— Ты знаешь, — сбивчиво завершаю я свою исповедь, — я готов сделать из него боксерскую грушу, это да. Но наверное, это должно было случиться. Теперь моя компания стала его, а я… я все понял. Правда. И начну все сначала. С тобой. С сыном. Обещаю, что больше не буду от тебя ничего скрывать. Ни чувств, ни мыслей, ни планов. Прости меня! — снова прошу любимую и замираю в ожидании ответа.

Губы Алисы дрожат, она смотрит на меня с болью во взгляде. По ее щекам бегут слезы, и она хрипло произносит:

— Мне жаль, Назар. Мне так жаль…

— Меня? Не надо, — не успеваю договорить, потому что Алиса меня перебивает:

— Тебя. Меня.

И все. Такое ощущение, что срывает какую-то заслонку, что стояла у нее в душе.

— Нас… — еле слышно договаривает она и плачет.

Горько-горько.

И столько невысказанного в ее слезах… Столько боли, столько эмоций…

Она рвет мое сердце на части своими слезами. Чувствую себя последней скотиной. Я радовать ее хочу, а не быть причиной ее слез.

Сажусь рядом и прижимаю к себе. Сразу замираю: вдруг оттолкнет.

Но этого не происходит, и я глажу ее по спине, по волосам.

Шепчу что-то успокаивающе, как вдруг радионяня взрывается криком Никиты.

Алиса мгновенно вскакивает и исчезает в дверях, а я провожаю ее растерянным взглядом.

Что она скажет, когда вернется?

Глава 50

Назар

— Этот период обязательно когда-нибудь закончится, — успокаивающе шепчу Алисе.

Никита лежит на моей согнутой в локте руке животом вниз, лицом на моей ладони, и я мерно его покачиваю. Мы только недавно искупали его в ванночке, и от него исходит легкий аромат ромашки. Ромашки, счастья и бессонных ночей.