Сезон гроз - Анджей Сапковский

– Геральт попросил об этом не говорить, – отрезала Тициана Фреви, вежливо, но твердо. – Давай это уважать.

Ведьмак взглянул на нее с одобрением. Девушка показалась ему милой. И симпатичной. Даже весьма симпатичной.

Чародейкам, как он знал, красоту наводили, престиж профессии требовал, чтобы магички вызывали восхищение. Но улучшение никогда не доходило до полного совершенства, всегда что-то да оставалось. Тициана Фреви исключением не была. Ну лбу у нее, сразу у линии волос, виднелись несколько едва заметных отметин от оспы, пережитой, наверняка, в детстве, когда не было у нее еще иммунитета. Линию красивого рта слегка портил крохотный кривой шрам над верхней губой. Геральт – уж не помнил в который раз – почувствовал злость, злость на свое зрение, на глаза, заставлявшие отмечать столь мало значимые подробности, детальки, которые были ничем по сравнению с тем фактом, что Тициана сидела с ним за одним столом, пила «Эст-Эст», ела вяленую форель и улыбалась ему. Ведьмак знал и был знаком воистину с небольшим числом женщин, красоту которых можно было счесть безукоризненной, а шанс, что хоть кто-то из них ему улыбнется, он имел основания полагать равным нулю.

– Он говорил о какой-то награде… – Лютика, коль он оседлывал какую тему, непросто было принудить к отступлению. – Кто-нибудь знает, в чем там дело? Геральт?

– Понятия не имею.

– А я – имею, – похвастала Тициана Фреви. – И удивляюсь, что вы не слышали – это ведь было громкое дело. Фольтест, король Темерии, назначил награду. За снятие проклятия с дочки, зачарованной. Укололась веретеном и заснула, бедняжка, как говорят, сном вечным, лежит во гробе в церкви, поросшей боярышником. Другой слух гласит, что гроб – стеклянный и размещен на вершине стеклянной горы. Еще один – что принцессу превратили в лебедя. Иной – в ужасное чудовище, в стрыгу. Из-за проклятия, поскольку принцесса – плод кровосмешения. Сплетни эти вроде бы придумывает и распространяет Визимир, король Редании, у которого с Фольтестом споры о территории, крепко он с ним рассорился и вон из кожи лезет, чтобы ему досадить.

– Это и вправду кажется вымыслом, – подытожил Геральт. – Опирающимся на сказку или легенду. Проклятая и преображенная принцесса, заклятие как кара за кровосмешение, награда за расколдовывание. Классика и банальности. Тот, кто это выдумал, не слишком-то напрягался.

– Дело, – проговорила двимвеандра, – имеет явный политический подтекст, поэтому Капитул запретил чародеям в него вмешиваться.

– Сказка или нет, – но тот Кот в нее верил, – проговорил Лютик. – Явно спешил он в Вызиму, к зачарованной принцессе, чтобы снять проклятие и присвоить обещанную королем Фольтестом награду. Поверил, что Геральт тоже туда направляется и хочет его обмануть.

– Он ошибался, – сухо проговорил Геральт. – Я не направляюсь в Вызиму. Впредь не собираюсь лезть в политику. Это работа в самый раз для кого-то такого, как Бреген, пребывающего, как он сам говорил, в нужде. Я – не в нужде. Мечи я отыскал, тратиться на новые не придется. Средства у меня есть. Спасибо чародеям из Риссберга…

– Ведьмак Геральт из Ривии?

– Так и есть. – Геральт смерил взглядом урядника, что стоял рядом с хмурым лицом. – А кто спрашивает?

– Это не важно, – урядник вскинул голову и напыжился, пытаясь казаться значимым. – Важен судебный иск. Каковой я вам и вручаю. При свидетелях. Согласно закону.

Урядник отдал ведьмаку свиток бумаги. После чего вышел, не преминув одарить Тициану Фреви взглядом, полным презрения.

Геральт сорвал печать, развернул свиток.

– Datum ex Castello Rissberg, die 20 mens. Jul. anno 1245 post Resurrectionem, – прочел. – В Городской суд в Горс Велене. Истец: Комплекс Риссберг, дело гражданское. Ответчик: Геральт из Ривии, ведьмак. Иск о: возвращение платы в тысячу (прописью: тысячу) новиградских крон. Требуем мы, primo: приказать ответчику Геральту из Ривии вернуть взнос в тысячу новиградских крон купно с надлежащими процентами. Secundo: присудить ответчику оплатить средства процесса согласно предписанным нормам. Tertio: придать приговору режим безотлагательного исполнения. Обоснование: истец получил от сообщества «Комплекс Риссберг» гражданскую квоту в тысячу новиградских крон. Доказательства: копии банковских переводов. Квота являлась платой авансом за услуги, которые истец никогда не предоставлял и, по злому умыслу, предоставлять не намеревается… Свидетели: Бирута Анна Маркветта Икарти, Аксель Мигуэль Эспара, Иго Тарвикс Сандовал… Сукины дети.

– Я вернула тебе мечи, – опустила взгляд Тициана. – И одновременно повесила тебе на шею новую проблему. Этот судейский меня обманул. Нынче утром подслушал, как я расспрашивала о тебе на паромной пристани. И сразу после вцепился, словно репей в собачий хвост. Теперь я понимаю, зачем. Этот иск – моя вина.

– Тебе понадобится адвокат, – хмуро произнес Лютик. – Но я бы не рассчитывал на госпожу юристку из Керака. Толк от нее если и есть какой – то уж не в судебном зале.

– Адвоката мне нанимать нет смысла. Вы обратили внимание на дату иска? Готов поспорить, что уже все рассмотрено и приговор вынесен – заочно. И что они уже арестовали мой счет.

– Я прошу прощения, – произнесла Тициана. – Это моя вина. Прости.

– Нечего извиняться, ты ни в чем не виновата. А они пусть подавятся, Риссберг вместе с судами. Хозяин! Графин «Эст-Эст», будь-ка любезен!

* * *

Вскоре они оказались единственными гостями в зале, и корчмарь демонстративными зевками дал им понять, что пора заканчивать. Первой отправилась к себе Тициана, вскоре вслед за ней сдался и Лютик.

Геральт не пошел в комнатку, которую делил с поэтом. Вместо этого негромко постучал к Тициане Фреви. Та открыла мгновенно.

– Я ждала, – пробормотала, втягивая его внутрь. – Знала, что ты придешь. А если бы не пришел, я отправилась бы тебя искать.

* * *

Должно быть, усыпила его с помощью чар, иначе бы он наверняка проснулся, когда уходила. А уйти должна была до рассвета, еще в темноте. Остался от нее лишь аромат. Слабый запах ириса и бергамота. И чего-то еще. Розы?

На столике, на его мечах, лежал цветок. Роза. Одна из белых роз, что стояли в вазонах перед корчмой.

* * *

Никто не помнил – чем было это место, кто его построил и чему оно служило. За корчмой, в котловине, остались руины древнего строения, некогда большого и наверняка богатого комплекса. От зданий почти ничего не уцелело: остовы фундаментов, заваленные сором ямы, то тут, то там – каменные блоки. Остальное разобрано и разграблено. Строительный материал был в цене, ничто не должно пропасть зря.

Они ступили под остатки разрушенной арки, некогда – внушительной, а нынче выглядевшей словно виселица; унылое впечатление усиливал плющ, свисавший, будто обрезанная веревка. Шли они аллейкой, ведущей меж деревьями. Деревья усохшие, искалеченные и уродливые, словно придавленные грузом тяготевшего над этим местом проклятия. Аллейка вела к саду. Вернее, к тому, что когда-то было садом. Клумбы барбарисов, дрока и роз, некогда умело подстриженные, нынче были диким и бессмысленным переплетеньем веток, колючих лиан и сухих стеблей. Из переплетенья выглядывали обломки скульптур и памятников: некогда, кажется, полноростовых. Обломки же были столь ничтожны, что невозможно было и приблизительно определить, кого – или что – памятники эти изображали. Впрочем, это и не имело большого значения. Статуи были прошлым. Не уцелели, а поэтому в расчет нынче не шли. Остались руины, и они-то, казалось, сохранятся надолго, руины – вечны.

Руины. Памятники разрушенного мира.

– Лютик?

– Да?

– В последнее время все, что могло пойти плохо – пошло плохо. И кажется мне, что именно я все испортил. В последнее время к чему бы я ни прикоснулся, все порчу.

– Тебе так кажется?

– Мне так кажется.

– Ну, тогда наверняка так и есть. Комментариев не жди. Мне надоело комментировать. А теперь попричитай над собой в тишине, если могу я о том просить. Я как раз творю, и твои нюни меня отвлекают.

Лютик уселся на поваленной колонне, сдвинул шляпу на затылок, положил ногу на ногу, подкрутил колки лютни.

Очаг погас,свеча – и тапод ветром зыбким стынет, меркнет.

И вправду дохнул ветер, внезапно и резко. А Лютик перестал играть. И громко вздохнул.

Ведьмак развернулся.

Она стояла у входа в аллею, между треснувшим постаментом неузнанного памятника и спутанными ветками сухого кизила. Высокая, в облегающем платье. С головой сероватой масти, свойственной более корсакам, нежели чернобуркам. С острыми ушами и продолговатой мордой.

Геральт не двинулся с места.

– Я обещала, что приду, – в лисьей пасти блеснули ряды зубов. – Однажды. Нынче – тот самый день.

Геральт не двинулся с места. На спине чувствовал знакомую тяжесть двух мечей, тяжесть, которой ему не хватало вот уже месяц. Ту тяжесть, что обычно даровала спокойствие и уверенность. Но сейчас, в этот миг, тяжесть была лишь тяжестью.