Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского - Ханну Мякеля

А международные слова языков животных Стас уже выучил, его русский язык я сразу понял. Но доставки Стаса в Финляндию я не хотел, и Эдуард это, конечно, знал. Речь шла только о его обыкновении играть словами. И о собственной мечте, намеке, что семья сделает, если придется плохо: он действительно обдумывал переселение в Финляндию и даже в Америку, если ситуация не улучшится. Неизвестно, что ожидать от государства, — этот страх был вечным, и некоторым образом он все еще не исчез. В Америке Успенский получил в 1990-е годы даже green card, но не мог прилетать в страну на достаточно долгий срок; так что карта аннулировалась сама собой. И хорошо, что так. Но мысль о возможности переселения его не покидала. В Финляндии он зарабатывал бы свой хлеб хотя бы водителем такси!

С помощью слов домашняя жизнь сразу становилась более светлой, в этом и самое дешевое, и лучшее развлечение для писателя. По сути дела в письме говорится и о всестороннем обострении его экономической ситуации.

Каково быть писателем, когда не можешь опубликовать то, что создал? Кто лучше Эдуарда может ответить на этот вопрос? Колобку пришлось идти по следу долго, книга была опубликована в России только в 1987 году, «25 профессий Маши Филипенко» — в следующем году, а «Меховой интернат» — в 1992 году, как и «Вера и Анфиса». Работаешь, но ничего не можешь опубликовать. Как же ты тогда живешь, дорогой писатель? Снова хороший вопрос, потому что касается и Финляндии 2000-х годов. Приличные писатели есть, серьезно пишущие, высокохудожественные, но если у них нет продаж или хотя бы признанной репутации, их положение уже совершенно иное, чем прежде. Читателям тогда зачастую приходится ждать, поскольку представляется, что их (покупателей) не достаточно. Развлечение продается и поэтому популярно и ценимо. В том числе и серьезное развлечение, которое стали называть беллетристикой или художественной литературой, ведь она легче находит сбыт да и оценивать ее безболезненнее, ведь тут мы на одном и том же уровне. Книги продаются, а если их покупают, значит, они имеют свою ценность. Так все работает без особых головоломок.

Об этом, то есть о нынешней тенденции развития Финляндии, я в Финляндии 1980-х годов не мог знать ничего, только жалел Эдуарда и сожалел о тогдашней ситуации с публикациями в Советском Союзе. Даже если к нему относились бы благосклонно, то есть все, что Эдуард создавал, сразу принимали в производство, — средний срок публикации книги легко достигал двух, а то и трех лет. К тому времени, когда книга наконец выходила, все в ней казалось автору безнадежно устаревшим, ушедшим и далеким, ведь он написал уже совершенно другие произведения, а если не написал, то по крайней мере обдумал.

Но в политическом мире начали наконец происходить события, что повлияло и на ситуацию Эдуарда. Застывшее и впавшее в кому тело государства стало подавать удивительные признаки жизни, которые сначала казались конвульсиями. Горбачев намекал на реформы, и в стране витали непривычно хорошие предчувствия. Уже в конце апреля 1985 года Эдуард написал: «Скоро мы услышим какую-то действительно важную речь Горбачева. Начинается большая антиалкогольная кампания».

Ходили всякие слухи, и народ почувствовал, что его ожидает. Кампания не удалась, но свободы прибавилось. Концепциями времени были перестройка и гласность. В них нуждались тогда, они были бы нужны и сейчас. Два года спустя, в марте 1987 года, — в первые месяцы моей собственной свободы — Эдуард смог наконец оптимистически написать: «Дела у меня пошли лучше. В этом году выйдет три новых книги. Вот такая перестройка. И я теперь на руководящей работе на киностудии имени Горького, она делает фильмы для детей.

(А за последние 12 лет у меня вышла только одна книга «Школа клоунов» и перевод «Господина Ау». Вот и все.)»

Даже сейчас, когда я читаю эту заключенную в скобки лаконичную констатацию, меня пробирает холодок. Мои собственные трудности по сравнению с Эдуардовыми были детскими игрушками.

3

С годами ситуация Эдуарда улучшалась по мере того, как Советский Союз начал свою посадку на брюхо. Время киностудии Горького, правда, длилось недолго, Эдуарда «ушли» и оттуда, потому что он хотел, чтобы люди еще и работали!

«Студия для этих людей только кормушка», — иронически писал он мне. Но ожидание свободы воодушевляло. Советский Союз потерял свои силы, величественный орел великодержавных устремлений превратился в линяющего голубя, и вся империя стала крошиться — сначала по краям, а затем и полностью. Горбачеву, который продолжал руководить существующим уже только на бумаге Советским Союзом, пришлось в связи с захватом власти шайкой Янаева посторониться, а пришедший к руководству Россией Борис Ельцин тогда еще мог взобраться на танк и был коронован как герой свободы 1991 года. Но том моменте геройство и закончилось, ибо Ельцин (неправильный человек на правильном месте), опьяненный своей мимолетной популярностью в народе (как и водкой), проблемы решал в качестве нового царя быстро: независимость получили все, кто ее хотел, включая страны Балтии, в том числе братский народ Эстонии. За исключением Чечни в лоне России. Многого бы удалось избежать, если бы свободу заодно предоставили и ей.

В распад союзного государства в Финляндии поверили лишь самые безумные фанатики из ультраправых, да и те только по долгу службы. Я же думал, что форма государства у восточного соседа сохранится, хоть ждал и надеялся, что произойдет хоть мизерное освобождение. Народ уже достаточно пострадал за грехи, в которых он сам никогда не был повинен.

Опять можно было владеть собственностью, начали приватизировать промышленность, и победителями в этом процессе были самые быстрые: нефтегазовой отраслью зачастую завладевали бывшие коммунистические боссы, которые скупили и скопили в своих руках предназначенные для народа и распределявшиеся среди него ваучеры и вскоре оказались могущественными олигархами, размер собственности которых был безграничным. Но многим хватило и крошек. Даже Эдуарду удалось выгодно купить себе квартиру на улице Александра Невского, где он как бы случайно, по ошибке, прописался. Она стала теперь его новым рабочим кабинетом.

Это было добрым предвестием для попугая. Его реабилитировали. В результате распада империи Стас смог окончательно избавиться из-под опеки тещи, особенно теперь, когда он научился говорить и вообще проявил признаки развития. Ээту снова говорил о нем благосклонно. Толя продолжал работу по обучению птицы собственными методами. Собственно до дома, где ему предстояло жить, Стас еще не добрался, а проживал сейчас в рабочем кабинете Эдуарда, где частенько господствовал в одиночку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});