Демон пробуждается - Роберт Сальваторе

И внезапно его словно озарило. Алмаз способен быть источником не только света, но и искр! А кварц мог создавать иллюзию того, чего на самом деле не было! Капитана и моряков «Бегущего» обманули! Теперь Эвелин понимал, почему никто из них не присутствовал на этом празднике, и, подумав о том, что может случиться, почувствовал, что все у него внутри похолодело.

Он вскочил, бросил подходящим монахам, что вскоре непременно поговорит с ними, и выбежал из зала, мысленно прикидывая число присутствующих. Выходило, что далеко не все братья находились сейчас здесь; в особенности бросалось в глаза отсутствие одной группы монахов, уже более десяти лет живущих в аббатстве и по уровню мастерства мало чем отличающихся от магистров.

Не видно было и магистра Сигертона.

Эвелин выбежал из молельни и помчался по пустым коридорам, его шаги громким эхом отдавались по всем переходам. Он не знал точно, сколько сейчас времени, но предполагал, что где-то около полуночи.

Он бежал по южной, обращенной к морю, части монастыря и вскоре оказался в одном из длинных коридоров, в левой стене которого находилось множество выходящих на залив маленьких окон. Эвелин прильнул к одному из них, с отчаянием вглядываясь в ночь.

В свете ущербной луны можно было различить очертания «Бегущего», покидающего залив.

— Нет… — еле слышно пробормотал он, заметив суматоху на палубе — крошечные фигурки, мечущиеся вокруг огня на корме.

И потом он увидел огненную вспышку, отразившуюся в неспокойной воде. Очевидно, это был уже второй удар.

— Нет! — закричал Эвелин.

Из аббатства вылетел пылающий шар, промчался рядом с правым бортом судна, и паруса превратились в один огромный пылающий костер.

Огневой вал нарастал с каждым мгновением — все новые и новые огненные шары и огромные тяжелые камни летели в сторону обреченного корабля. «Бегущий» потерял управление, и сильное течение залива Всех Святых понесло его к опасному рифу. Эвелин содрогнулся, увидев, как в тщетной надежде на спасение люди начали прыгать с палубы.

Крики несчастных далеко разносились над темной водой; однако вряд ли остальные монахи, увлеченные празднеством, слышали их. С чувством безнадежности Эвелин наблюдал, как корабль, почти на протяжении восьми месяцев бывший его домом, содрогнулся, сильно накренился и разбился о риф. Слезы ручьями струились по лицу Эвелина; снова и снова он повторял лишь:

— Дансалли… Дансалли…

Бомбардировка продолжалась еще долго. Эвелин слышал крики людей, доносившиеся из холодной воды, и, вопреки здравому смыслу, надеялся, что кто-нибудь — может, и его дорогая Дансалли — доберется до берега.

Но потом произошло нечто еще более ужасное. Послышался шипящий, свистящий звук, и голубоватая пленка стремительно растеклась по темной воде, круша камни, моряков и то, что осталось от гордого корабля. Этот колдовской свет заставил навсегда умолкнуть и немногих уцелевших.

Но в сознании Эвелина их крики продолжали звучать.

Обстрел продолжался, хотя в этом уже не было нужды. Сильный отлив подхватил обломки и понес их в открытое море. Все, кроме Эвелина и тех, кто совершил это злодеяние, будут считать, что произошла трагическая авария.

— Дансалли…

Ссутулившись и чувствуя, что ноги еле держат его, молодой человек привалился к стене.

И оказался лицом к лицу с магистром Сигертоном.

— Ты должен был оставаться в зале, — сказал магистр.

Эвелин заметил, что с его пояса свисает внушительных размеров мешок с камнями, а в руке он держит сероватый графит — камень, способный вызвать нечто вроде удара молнии.

Юноша вжался в стену, надеясь, что Сигертон просто прикончит его и не сделает ничего худшего. Однако магистр лишь взял его за руку и отвел в маленькую темную комнату в одном из закоулков огромного аббатства.

На следующее утро за ним зашли Сигертон и Джоджонах и отвели его в личные апартаменты отца Маркворта. Боль Эвелина лишь усилилась, когда ему стало ясно, что нападение на «Бегущий» не было результатом единоличного решения жестокого Сигертона; по-видимому, аббат санкционировал эту расправу, и магистр Джоджонах тоже был в курсе.

— Никто из тех, кто знает дорогу на Пиманиникуит, не должен остаться в живых, — без обиняков заявил отец Маркворт.

Как не будет свидетелей и моей смерти в одном из пустынных коридоров аббатства этим утром, подумал Эвелин; монахи и служащие все еще спали, утомленные вчерашним весельем.

— Ты когда-нибудь задумывался, что будет означать для мира, если тайна Пиманиникуита окажется раскрыта? — внезапно обратился к нему аббат. — Если сокровища острова станут доступны всем и каждому?

Эвелин понимал, что местоположение Пиманиникуита должно сохраняться в секрете, но от этого его отношение к уничтожению корабля и расправе с экипажем нисколько не изменилось.

К расправе с Дансалли.

— У нас не было другого выхода, — продолжал Маркворт.

Эвелин поднял на него взгляд.

— Я могу говорить, отец Маркворт?

— Конечно, — аббат спокойно откинулся в кресле. — Говори без стеснения, ты среди друзей.

Среди друзей! Эвелин изо всех сил постарался скрыть свою подлинную реакцию на это заявление.

— Все, кто находился на борту корабля, были бы давным-давно мертвы к моменту следующего Явления, — сказал он.

— У моряков есть карты, — сухо возразил магистр Сигертон.

— Зачем им наносить на них остров? — запротестовал Эвелин. — Какая им польза от этого? Ведь пройдет целых семь…

— Ты забываешь, какое немыслимое богатство разбросано по всему Пиманиникуиту, — прервал его отец Марк-ворт.

Эвелин и вправду не подумал об этом. И все же он покачал головой. Долгое путешествие на остров было сопряжено с большими опасностями и трудностями. Если бы морякам хорошо заплатили, как и было обещано, вряд ли у них возникла бы причина снова совершать его.

— Такова Божья воля, — подытожил разговор аббат. — И хватит об этом. Ты будешь молчать о том, чему стал свидетелем. Сейчас возвращайся в ту комнату, которую отвел тебе магистр Сигертон. Вопрос о твоем наказании будет решен в самое ближайшее время.

Эти слова вызвали ощущение удара, пусть всего лишь словесного. Но и это было еще не все. Когда монах был уже у самой двери, аббат нанес ему еще один удар.

— От тяжелых ран этим утром скончался брат Пеллимар.

Эвелин повернулся, не веря своим ушам. Да, у Пеллимара остались шрамы, да, у него были повреждены сухожилия левой руки, но в целом он чувствовал себя почти нормально. Как же так? И вдруг Эвелин понял. Этой ночью, во время празднества, Пеллимар распустил язык. Даже произносить название острова без позволения отца Марк-ворта было делом совершенно недопустимым и… наказуемым.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});