Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 31. Ефим Смолин - Пашнина

больше не возражает…

Жонков (сначала шепотом). Значит, не возражает… (Неожиданно громко.) Да он из-за тебя в палату к буйным попал!.. Пошел вон отсюда!

Хичкок. Ты! Вы!..

В павильон входит Белесый — в белом халате, со смирительной рубашкой в руках.

Разворачивает ее и обращается к Хичкоку.

Белесый. Сам пойдешь или тебе помочь?..

Хичкок (весь кипя). Хорошо! Хорошо! Я уйду! Но я забираю с собой своих актеров! (Подходит к лежащим в картинных позах на полу, склоняется над одним, берет за плечо.)… Вставайте, товарищи…

Белесый (суровым голосом). Не трогай их! Они — мои…

Хичкок. То есть как это — ваши! Я…

Белесый (обрывает, тем же голосом). Мои! Я их у знакомого санитара… в морге одолжил.

Хичкок медленно переводит взгляд с Белесого на лежащего, смотрит несколько секунд, словно до него не сразу доходит сказанное…

Наконец, видимо, доходит.

Он резко отдергивает руку и с диким воплем выскакивает из павильона…

Хичкок. А-а-а!

ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Жонков энергично шагает по коридору. Рядом Белесый.

Белесый. Да остановись ты! Дай сказать! Они придумали операцию «Вумен»…

Жонков. Потом, потом… Сейчас главное — Николай Васильич…

Открывает дверь какой-то палаты.

В палате на кровати сидит Чапаев. В руках — удочка.

Рядом, на кровати, баночка с червями. Чапаев берет из банки червя, насаживает на крючок, забрасывает вниз… в «судно»…

Жонков. Вы не знаете…

Чапаев (обернувшись к ним). Митька помирает, ухи просит…

Жонков прикрывает дверь. В это время мимо них навстречу идет Сестра.

Жонков. Наташа, вы не знаете, в какой палате Гоголь?

Сестра, проходя мимо, даже не взглянув, показывает на дверь ближайшей палаты.

Белесый. Я смотрю — ты везде успел врагов завести! Сестра не разговаривает, выгнал режиссера. Ну, и чего ты добился? Ты же знаешь — Говард нового не даст…

Жонков заглядывает в дверь ближайшей палаты.

Жонков. Кажется, мы остались и без сценариста.

В палате стоит Гоголь, уже не в пижаме, а так, как его изображают на портретах и памятниках: в крылатке и т. д.

В руке букет цветов, на кровати — собранный саквояж…

Белесый (кивая на цветы). Васильич, у тебя что — день рождения?

Гоголь. Нет, день выписки… Я — здоров… (Берет саквояж.)

Белесый. Оно и видно…

Гоголь направляется к двери.

Жонков. Николай Васильевич, а как же… Как же кино?

Гоголь. Мерси. Сыт по горло-с…

Жонков. Но вы же… Вы забыли… Вы же мне должны…

Гоголь хлопает себя ладонью по лбу.

Гоголь. Забыл! Совсем забыл… (Ставит на кровать саквояж, роется в нем). Хочу оставить вам…

Жонков. Фу, слава богу… Хоть будет что снимать…

Гоголь вынимает из саквояжа портрет в рамке.

Жонков. Что это?

Белесый берет портрет в руки. Это — портрет Толстого. Тот босиком, в крестьянской рубахе, разбрасывает по полю семена из большого сита.

Гоголь. Это Толстой, мой любимый писатель. Лучшие мысли к нему во время сева приходили…

Белесый. Любимый? А ничего, что он после вас жил?

Гоголь. Ничего…

Жонков. При чем тут Толстой? А где сценарий? «Мертвые души»? Вторая часть?

Гоголь. Вторая часть? Я ее сжег… (Показывает куда-то за спину, в сторону рукомойника, подхватывает саквояж и выходит из палаты.)

Белесый и Жонков бросаются к рукомойнику.

Там, в раковине, догорает какая-то рукопись…

Они стоят ошеломленные.

Жонков (чуть слышно). Сценарий… Наш сценарий…

Как из-под земли у них за спиной вырастает Пожарник.

Пожарник. Ваш сценарий? С вас полтинник. За открытый огонь…

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

На двери съемочного павильона прикреплена небольшая табличка: «Броненосец «Потемкин». И чуть ниже на ней: «Реж. С. Эйзенштейн». Под дверью стоят Спилберг и Брасс. Заглядывают в щелку, радостно потирают руки…

Брасс. Ну что?

Спилберг. Спекся! Ставлю сто баксов: утром на двери нашей палаты одной фамилией будет меньше!..

Брасс. Хо-хо! За такую новость я готов проиграть!..

Они соединяют руки, Спилберг разбивает, и они вновь приникают к щели…

Наша камера заглядывает вместе с ними.

Декорация снимаемого Эйзенштейном эпизода представляет собой широкую, огороженную лепным заборчиком мощеную площадку. В одном месте заборчик разорван, и куда-то вниз уходит широкая каменная лестница.

Все это должно изображать знаменитую «потемкинскую» лестницу, уходящую к порту… Но в кадре — только самый ее верх, две-три ступеньки. На площадке Оператор у камеры, Ассистентка, несколько статистов, выряженных в форму Царских Солдат. И Дама, одетая по моде начала века, — кринолин, шляпка с вуалью. Все они сейчас с интересом наблюдают за скандалом между Эйзенштейном и Говардом. Рядом, конечно, и Врач…

У Говарда разорвана пола халата, он потирает ногу..

Эйзенштейн. А я повторяю: вы нарушаете условия нашего контракта!..

Говард. Но в контракте не написано, что вы будете меня кусайт…

Эйзенштейн. Зато в контракте написано, что вы предоставляете для съемок все — камеру, группу, актеров, реквизит! За эти сумасшедшие деньги!

Врач. Что тут такой? В сумасшедшем хаусе и деньги должны быть сумасшедшие…

Говард. Ван момент! Что мы вам не давайт?..

Эйзенштейн. У меня сегодня на съемке должна была быть кукла! Где она?

Врач. Зачем вы так говорить, мистер Эйзенштейн! Я вам лично приносить эта кукла! Еще естеди! Перед сном! Поздним ивнингом!..

Эйзенштейн. Да! Но она пропала! Пропала в вашей психушке! И вы обязаны дать мне новую!

Говард. Но у нас больше нет…

Эйзенштейн. Ничего не знаю! Тогда давайте живого актера такого же роста…

Врач. Где ж мы возьмем?..

Эйзенштейн. Где хотите! Небось для Спилберга, этой бездарности, вы нашли!.. Он же сумасшедший! А я — абсолютно нормален! Заберите у этого кретина, дайте мне…

Кадр-перебивка

Спилберг и Брасс у двери в павильон.

Спилберг. Ну ты подумай! С руки у меня ел!.. Нет, мне это неприятно слушать…

Поворачивается, чтобы уйти.

Брасс. Да ладно! Давай досмотрим…

Спилберг. Потом расскажешь…

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Говард. Мы не можем забирайт… (Смотрит на Врача.)

О! Берите этот человек!..

Врач (испуганно). Но… Но я же не есть больной…

Говард. О, кто это знайт. (Говард стряхивает с себя чертиков и пристально смотрит как Врач повторяет его жест) Мы работайт с такой контингент — всегда можно подцепляйт…

Врач. А что я должен делать?

Эйзенштейн. Представьте себе — Одесса! Девятьсот пятый год! Солнечное утро! Вы — ребенок!

Ассистентка подкатывает Врачу коляску.

Вот, садитесь…

Врач. Гy-ry-ry… Вери вел! Мне нравится…

Кадр-перебивка

Брасс за дверью с досадой бьет кулаком по двери.

Брасс. Карамба! Выкрутился!..

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Эйзенштейн. Итак — вы ребенок! В коляске! Солнечное утро! Мама прогуливает вас по набережной…

Подбегает к Даме в шляпке, снимает с нее шляпку, нахлобучивает на