«Господь! Прости Советскому Союзу!» Поэма Тимура Кибирова «Сквозь прощальные слезы»: Опыт чтения - Роман Лейбов

Миша, Миша, диктатура

совести у нас теперь!

То есть, в сущности, пойми же,

и не диктатура, Миш!

То есть диктатура, Миша,

но ведь совести, пойми ж!

Ведь не Сталина-тирана,

не Черненко моего!

Ну какой ты, право, странный!

Не кого-то одного —

Совести!! Шатрова, скажем,

ССП и КСП,

и Коротича, и даже

Евтушенко и т. п.!

Всех не вспомнишь. Смысла нету.

Перечислить мудрено.

Ведь у нас в Стране Советов

всякой совести полно!

(Кибиров 1994: 257)

Ср. также в посвященной Пленуму Союза писателей СССР 25 января 1984 года V главе поэмы «Жизнь К. У. Черненко» (1986): «И вновь аплодисменты. Евтушенко, / и тот был тронут и не смог сдержать / наплыва чувств» (Там же: 52).

Неприязнь К. к поэтам оттепели имеет важный публичный прецедент: это известный всем заинтересованным читателям скептицизм (порой доходящий до презрения) Бродского по отношению к московским поэтам своего поколения и в первую очередь – к Е. Евтушенко. Ср., например: Волков 1998 (по именному указателю); Книга интервью: 234–236. Важная разница состоит в том, что К. в детские годы испытывал восторг от публицистической поэзии Евтушенко. Ср. в «Сортирах» К. о первом чтении его поэмы «Братская ГЭС», написанной в том же 1965 г., что и «Письмо к Есенину»: «Вскоре / я к „Братской ГЭС“ припал. Вот это да! / Вот это книжка!.. / Впрочем, так же страстно / я полюбил С. Михалкова басни» (Кибиров 1994: 362). Тем сильнее было последующее отторжение К. от Евтушенко как поэта и публичного человека.

167

Спой мне, Бабаджанян беззаботный! / Сбацай твист мне, веселый Арно! / Подавившись слезой безотчетной, / расплывусь я в улыбке дурной!

Показательно, что IV глава СПС начинается со ссылки на западный музыкальный стиль, западная линия будет продолжена. Очевидным образом это связано с большей открытостью СССР в хрущевские времена, символом которой стал VI московский Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 г.

Твист – танец, ставший популярным в начале 1960-х гг. после его исполнения Чабби Чеккером (Парфенов 2009: 75), облегченная разновидность рок-н-ролла. Этот возникший в США музыкальный стиль быстро распространился в Европе и стал, пожалуй, первым иностранным молодежным танцем, не подвергшимся в СССР запрету. Причиной же такого благосклонного отношения власти к этому танцу может считаться и то, что «твист не предполагал парного исполнения, а следовательно, прямого телесного контакта партнеров, как, например, в танго» (Лебина 2019: 343)[62]. Впрочем, высшее руководство относилось к новому модному танцу с подозрением. Так, на одной из встреч с интеллигенцией Хрущев переспрашивает у зала название танца – «свист или вист?», называет твистеров «сектой трясунов», ведь «это же неприлично – такие жесты делать определенными частями тела» (Парфенов 2009: 75).

Энергичный ритмический рисунок и мелодические ходы твиста были быстро переняты отечественными музыкантами, песни которых записывались на грампластинки и включались в советские кинофильмы. Здесь следует назвать таких композиторов, успешно прививавших твист советской музыкальной традиции в 1960—1970-е гг., как О. Фельцман, С. Пожлаков, А. Зацепин, Д. Тухманов и, конечно, Арно Арутюнович Бабаджанян (1921–1983), написавший несколько сверхпопулярных песен в стиле твист (авторами слов для некоторых из этих и других песен Бабаджаняна, между прочим, стали главные поэты-шестидесятники – А. Вознесенский, Е. Евтушенко и Р. Рождественский). Особо следует сказать здесь о двух песнях Бабаджаняна в стиле твист – «Лучший город Земли» [114] (1964, сл. Л. Дербенева) и «Королева красоты» [115] (1965, сл. А. Горохова). С обеими связаны полулегендарные драматические истории, которые сын композитора, Ара Бабаджанян, в интервью Д. Бочарову излагает так: «…услышав как-то по радио „Лучший город Земли“, Хрущев был вне себя: „Что за безобразие! Петь о Москве в ритме твиста?! Запретить немедленно!“ Композицию из эфира убрали. А позднее в одном из интервью Магомаев вспоминал, что вскоре после того, как Хрущева сместили, Муслим пришел к кому-то из больших радийных начальников со словами: „Ну что, мы с Бабаджаняном свое дело сделали – Хрущева сняли. Теперь только от вас зависит, возвращать ‘Лучший город Земли’ в эфир или нет“. С „Королевой красоты“ была похожая история. „Советская культура“ объявила конкурс на песню года. По результатам голосования первое место заняла эта папина мелодия. В Союзе композиторов новость восприняли без особого энтузиазма. Устроили собрание, на котором члены правления союза стали наперебой возмущаться: „Как мы могли такое допустить! Работа с молодежью ведется из рук вон плохо! В противном случае чем объяснить, что лучшей песней признан какой-то твист?“ А когда слово взял Никита Богословский, то сказал примерно следующее: „Я знаю двух Бабаджанянов. Одного, который пишет серьезную камерно-симфоническую музыку, уважаю. А другой, автор дешевеньких твистов и шейков, мне совсем не близок“. Папа, до того хранивший молчание, не выдержал: „А я знаю таких композиторов, которые лучше говорят, чем музыку сочиняют“» (Бочаров: 12).

Арно Бабаджанян (в центре), Роберт Рождественский (справа) и лучший исполнитель песен Бабаджаняна Муслим Магомаев (слева)

Эпитет «беззаботный» возвращает нас к басне о Стрекозе и Муравье (см. коммент. на с. 217), а обращение веселый Арно перекликается с эпитетом из песни Дунаевского и Лебедева-Кумача о веселом ветре (см. коммент. на с. 212–213, ср. также в известной песне о бригантине на слова П. Когана [116] упоминание пиратского веселого Роджера; см. с. 335). Жаргонно-просторечный глагол сбацать (= сыграть/станцевать) маркирует зачин IV гл. как контрастный по отношению к предыдущим главам СПС: там речь шла о песнях, тут в первую очередь – о танце. Глагол «сбацать» в этом значении входил в лексикон представителей так называемой «молодежной прозы» 1960-х гг., в частности ее лидера В. Аксенова. Ср., например, в его самой знаменитой ранней повести «Коллеги» (1959): «А ты, я смотрю, стильный малый, – хохотнул Федька и легонько подбросил пальцем зеленинский галстук. Затем он улыбнулся Даше: – Дашутка, парле ву франсе, сбацаем танго?» (Аксенов 2012: 169–170).

«Дурная улыбка» сопровождает песню также в «Балладе о деве белого плеса» (1988) К.: «Но с улыбкой дурною и песней блатной / в развеселой компаньи хмельной / проезжает ефрейтор родные места» (Кибиров 1994: 213).

В финале IV главы СПС, вопреки всем отвергаемым автором словесным формулам эпохи, прозвучит ритмический ход: стук каблучков по асфальту.

168

Спой же песню мне – рулатэ-рула! / Ох уж, рула ты, рула моя!

Цитируется песня «Рулатэ» [117] (1956, муз. обработка О. Фельцмана, русский текст В. Войновича), впервые исполненная Геленой Великановой и представляющая собой вариацию на тему финской народной песни «Murheisna miesnä» («Когда грустно»):

Если тебе одиноко взгрустнется,

Если в твой дом постучится беда,

Если судьба от тебя отвернется,

Песенку эту припомни тогда.

Припев:

Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,

Рулатэ, рулатэ, рула-ла-ла,

Рулатэ,